Одаренный Проклятием

новую игрушку, девушка на любимого парня, мать на сына, мастер на свою

работу. Взгляд полный обожания и нескрываемого восторга.

– Олеся, скажите, была ли у вас сама страшная осень в жизни?

– Таких осеней было несколько, - вздрогнула девушка, вспомнив

детство, - Но страшнее их была недавняя весна.

– Наверное, нетактично будет, такому старику как я, расспрашивать про

вашу жизнь. Поэтому позвольте рассказать историю, которую не знает почти

170

никто, - больной по-прежнему наблюдал за танцем опадающих листьев. Они

кружились и приземлялись в лужи, продолжая свое хаотическое движение.

– С удовольствием послушаю, - отозвалась говорящая, совершенно не

подозревая какую тему затронет ее подопечный.

– Это был тысяча девятьсот сорок третий год. Я был на тот момент

семилетним мальчишкой, который мало что понимал. Но понятие «страх»

вошло в мою жизнь очень рано. Война застала нас врасплох, как и всех

остальных жителей СССР. Мой отец был офицером. Сильный духом и волей, он повел за собой жителей деревни на фронт. Он отважно защищал Родину, но однажды она предала его. Отца взяли в плен фашисты. Но командиры

дали приказ отступать войскам, когда его еще можно было спасти, - Дмитрий

Петрович впился пальцами в гладкое стекло, будто старался проломить

хрупкую на вид поверхность, - Но вернемся на несколько месяцев до этого.

Про отца я узнал совсем недавно. Я думаю, вы знаете, что семьи офицеров

отправляли из города в город. Выделялись огромные поезда. Нас погружали

в вагоны как скотину. Бесполезную и никому не нужную. Мы могли ночевать

в этих железных коробках. Ехать из города в город месяцами. Вагоны могли

отцепить от одного поезда и отправить совершенно в другом направлении.

Так мы с мамой и старшей сестрой, ее звали Верой, колесили по стране три

месяца. Самую страшную осень я не забуду никогда. Это было семнадцатое

ноября, ветер залезал когтистой лапой под фуфайку и доводил до дрожи.

Тучи плыли низко, но дождя уже не было неделю. Вера мучилась в горячке.

Неделю назад промокла под ливнем. Ее то бил озноб, то жгло температурой.

Мама не отходила от нее ни на шаг, промакивая лицо тряпкой. Она

попросила пить…, - старик затих, будто собирал мысли в кучу и пытался

вспомнить что-то ускользающее, но очень важное.

Олеся ободряюще погладила пациента по плечу, и он продолжил.

– Сестрёнка очень хотела пить. И мама ушла. На час! Не больше! Она

велела не отходить мне от Верочки, и я послушно просидел рядом с ней все

время. Поезд тронулся! Понимаете! Без нее! Мы должны были приехать в

Новосибирск, но наш вагон перецепили и отправили в Воронеж. Больше я ее

не видел. Возможно, мама нас искала, но не нашла. Спустя столько лет мы

поменяли с ней десятки городов. Нигде толком не задерживались.

Вера выздоровела спустя несколько недель, хорошо, что с нами ехали

мамины знакомые. Они помогали нам во всем. В том числе и в поисках

мамы. Но безрезультатно. Сестра умерла три года назад именно в этой

больнице. Мы попали сюда вместе. Только с разными заболеваниями. Знаете, Олеся, что самое смешное в ситуации, которая сейчас происходит?

171

– Нет. Что?

– Это ее инвалидное кресло, - грустно проговорил старик, проведя

пальцами по выцарапанному на коричневом подлокотнике имени «Дима», -

Она безумно любила меня. И я не бросил ее, когда узнал, что у Верочки

туберкулез костей. Она отказалась от лечения. И мы выбрали эту больницу.

Она почти никогда не ходила, это причиняло ей боль. А я, как и пообещал

маме, много лет назад, не отходил от больной сестры. А она очень любила

осень. Любила, когда мне удавалось вывозить ее на улицу. Да, тогда я еще

мог сам ходить. Моим же ножиком она и выцарапала тут мое имя. Смерть

близкой души подкосил меня, теперь вы и видите меня таким. Жалким и

беспомощным стариком. А потом я узнал, что давно болен. Не хочу

обременять вас своим диагнозом. Но жить мне осталось не долго. Поэтому я

рад, что познакомился с вами Олеся, - мужчина пожал говорящей руку, которая все еще лежала на плече подопечного.

– Спасибо, что открылись, - тихо ответила девушка, - Соболезную.

– Не стоит! Право! – воскликнул Дмитрий Петрович, - Я прожил

великолепную жизнь, моя сестра тоже. Каждый рано или поздно уйдет.

Лучше скажите, почему вы пришли работать именно сюда?

– Я не смогу вам этого объяснить, - виновато пожала плечами Нильская,

– Иногда я принимаю решения, не обдумав ничего. И чаще всего они

оказываются самими верными.

Старик улыбнулся:

– Я, наверное, не доживу до следующей осени, можно я еще побуду тут?

– Конечно, - согласилась Олеся, - Вы можете находиться тут, сколько

пожелаете. Только давайте не будем думать о плохом.

– Ваше желание – закон, миледи, - шутливо кивнул головой собеседник, вернув глазам прежний блеск, загнав всю боль обратно внутрь себя.

Наверняка, он сейчас жалеет, что рассказал обо всем своей сиделке. Или же

наоборот радуется, что кто-то его выслушал. Кто-то кому не всё равно.

Предугадать человека – сложно. И мы не будем этого делать.

Олеся кусала нижнюю губу и задумчиво смотрела в окно. Но

совершенно ничего не видела. Она не хотела видеть. Ее мысли сейчас были

далеко от больницы. Где-то в далеком прошлом. Где всё кажется серым и

грязным. Где тяжелые составы везут в себе тысячи, а может и миллионы

людей. Которые мечтают, надеяться и живут. Они хотят увидеть свою семью

целой и радостной. Надеяться, что отцы вернуться с фронта, что плохие дяди

не придут за ними и не расстреляют, как тех партизанов, что скрывались в

леску неподалеку. Они лишь хотят жить. Разве это так много?

172

– Думаю, пора вернуться в палату, - через неопределенное количество