Одаренный проклятием

– Осталось совсем чуть-чуть, - пообещала девушка, легонько сжав плечо пациента.

Он не ответил. Думая о чем-то отнюдь не радужном, Нильская сделала еще два шага и сама замерла от открывшейся картины. Вся западная стена холла была стеклянной. Переборов ступор, она подвезла Дмитрия Петровича к центру огромного окна и остановила коляску лишь когда, колени старика прикоснулись к холодному стеклу.

Немигающим взглядом он отправился путешествовать по раскинувшемуся внизу парку. Под его мысленными ногами шуршали опавшие листья. Его руки прикасались к твердой и шероховатой поверхности стволов яблонь. Поддавшись неведомому желанию, старик выпрямился в кресле и приложил ладони к окну. Серое небо открыло свою пасть, выпуская солнце. Всего на мгновение его еще теплые, но такие далекие лучи, залили округу, отбились зайчиками на лужах. Казалось, Дмитрий Петрович - не дышит. Но он дышал. Тихо. Стараясь не спугнуть открывшуюся красоту, как давно выцветший, но до боли приятный сон. Он дышал. Дышал не воздухом, а воспоминаниями. Когда он в последний раз видел обычную природу? Как давно он был на улице? Наверное, даже сам пациент сейчас не вспомнит точно. Но его взгляд.… Так смотрит ребенок на новую игрушку, девушка на любимого парня, мать на сына, мастер на свою работу. Взгляд полный обожания и нескрываемого восторга.

– Олеся, скажите, была ли у вас сама страшная осень в жизни?

– Таких осеней было несколько, - вздрогнула девушка, вспомнив детство, - Но страшнее их была недавняя весна.

– Наверное, нетактично будет, такому старику как я, расспрашивать про вашу жизнь. Поэтому позвольте рассказать историю, которую не знает почти никто, - больной по-прежнему наблюдал за танцем опадающих листьев. Они кружились и приземлялись в лужи, продолжая свое хаотическое движение.

– С удовольствием послушаю, - отозвалась говорящая, совершенно не подозревая, какую тему затронет ее подопечный.

– Это был тысяча девятьсот сорок третий год. Я был на тот момент семилетним мальчишкой, который мало что понимал. Но понятие «страх» вошло в мою жизнь очень рано. Война застала нас врасплох, как и всех остальных жителей СССР. Мой отец был офицером. Сильный духом и волей, он повел за собой жителей деревни на фронт. Он отважно защищал Родину, но однажды она предала его. Отца взяли в плен фашисты. Но командиры дали приказ отступать войскам, когда его еще можно было спасти, - Дмитрий Петрович впился пальцами в гладкое стекло, будто старался проломить хрупкую на вид поверхность, - Но вернемся на несколько месяцев до этого. Про отца я узнал совсем недавно. Я думаю, вы знаете, что семьи офицеров отправляли из города в город. Выделялись огромные поезда. Нас погружали в вагоны как скотину. Бесполезную и никому не нужную. Мы могли ночевать в этих железных коробках. Ехать из города в город месяцами. Вагоны могли отцепить от одного поезда и отправить совершенно в другом направлении. Так мы с мамой и старшей сестрой, ее звали Верой, колесили по стране три месяца. Самую страшную осень я не забуду никогда. Это было семнадцатое ноября, ветер залезал когтистой лапой под фуфайку и доводил до дрожи. Тучи плыли низко, но дождя уже не было неделю. Вера мучилась в горячке. Неделю назад промокла под ливнем. Ее то бил озноб, то жгло температурой. Мама не отходила от нее ни на шаг, промакивая лицо тряпкой. Она попросила пить…, - старик затих, будто собирал мысли в кучу и пытался вспомнить что-то ускользающее, но очень важное.

Олеся ободряюще погладила пациента по плечу, и он продолжил.

– Сестрёнка очень хотела пить. И мама ушла. На час! Не больше! Она велела не отходить мне от Верочки, и я послушно просидел рядом с ней все время. Поезд тронулся! Понимаете! Без нее! Мы должны были приехать в Новосибирск, но наш вагон перецепили и отправили в Воронеж. Больше я ее не видел. Возможно, мама нас искала, но не нашла. Спустя столько лет мы поменяли с ней десятки городов. Нигде толком не задерживались.

Вера выздоровела спустя несколько недель, хорошо, что с нами ехали мамины знакомые. Они помогали нам во всем. В том числе и в поисках мамы. Но безрезультатно. Сестра умерла три года назад именно в этой больнице. Мы попали сюда вместе. Только с разными заболеваниями. Знаете, Олеся, что самое смешное в ситуации, которая сейчас происходит?

– Нет. Что?

– Это ее инвалидное кресло, - грустно проговорил старик, проведя пальцами по выцарапанному на коричневом подлокотнике имени «Дима», - Она безумно любила меня. И я не бросил ее, когда узнал, что у Верочки туберкулез костей. Она отказалась от лечения. И мы выбрали эту больницу. Она почти никогда не ходила, это причиняло ей боль. А я, как и пообещал маме, много лет назад, не отходил от больной сестры. А она очень любила осень. Любила, когда мне удавалось вывозить ее на улицу. Да, тогда я еще мог сам ходить. Моим же ножиком она и выцарапала тут мое имя. Смерть близкой души подкосила меня, теперь вы и видите меня таким. Жалким и беспомощным стариком. А потом я узнал, что давно болен. Не хочу обременять вас своим диагнозом. Но жить мне осталось не долго. Поэтому я рад, что познакомился с вами Олеся, - мужчина пожал говорящей руку, которая все еще лежала на плече подопечного.

– Спасибо, что открылись, - тихо ответила девушка, - Соболезную.

– Не стоит! Право! – воскликнул Дмитрий Петрович, - Я прожил великолепную жизнь, моя сестра тоже. Каждый рано или поздно уйдет. Лучше скажите, почему вы пришли работать именно сюда?

– Я не смогу вам этого объяснить, - виновато пожала плечами Нильская, - Иногда я принимаю решения, не обдумав ничего. И чаще всего они оказываются самими верными.

Старик улыбнулся:

– Я, наверное, не доживу до следующей осени, можно я еще побуду тут?

– Конечно, - согласилась Олеся, - Вы можете находиться тут, сколько пожелаете. Только давайте не будем думать о плохом.

– Ваше желание – закон, миледи, - шутливо кивнул головой собеседник, вернув глазам прежний блеск, загнав всю боль обратно внутрь себя. Наверняка, он сейчас жалеет, что рассказал обо всем своей сиделке. Или же, наоборот, радуется, что кто-то его выслушал. Кто-то кому не всё равно. Предугадать человека – сложно. И мы не будем этого делать.

Олеся кусала нижнюю губу и задумчиво смотрела в окно. Но совершенно ничего не видела. Она не хотела видеть. Ее мысли сейчас были далеко от больницы. Где-то в далеком прошлом. Где всё кажется серым и грязным. Где тяжелые составы везут в себе тысячи, а, может, и миллионы людей. Которые мечтают, надеяться и живут. Они хотят увидеть свою семью целой и радостной. Надеяться, что отцы вернуться с фронта, что плохие дяди не придут за ними и не расстреляют, как тех партизан, что скрывались в леску неподалеку. Они лишь хотят жить. Разве это так много?

– Думаю, пора вернуться в палату, - через неопределенное количество времени пробормотал старик. Ему явно не хотелось отрываться от осени.

– Я еще привезу вас сюда, - пообещала девушка. И прибавила про себя «Если успею».

– Олеся, вы ведь придет через два дня верно?

– Да, мне очень жаль, но на выходных мне придется уехать. И мы не увидимся.

– Ничего страшного, - Дмитрий Петрович улыбнулся, - Передайте привет Вере, хорошо?

Нильская остолбенела от такой просьбы:

– В каком смысле?

– Что? – встрепенулся ее подопечный.

– Вы сказали передать привет…, - неуверенно протянула говорящая.

– Я? – искренне удивился Дмитрий Петрович, - Я ничего такого не говорил, - совершенно серьезно пробормотал он, заглядывая в карие очи сиделки.

– Мне, наверное, послышалось, - постаралась отогнать от себя образ, стоящий перед внутренним взором, Олеся.

Развернув коляску, девушка не спеша провезла подопечного по опустевшим коридорам и довезла до его палаты.

– Спасибо за прогулку, - Дмитрий Петрович с помощью девушки вновь оказался в своей кровати, - Я отлично провел время.

Олеся, пообещав прийти в понедельник, оставила его наедине с самим собой, своей историей и тенью сестры, которая все это время ощущалась рядом.

– Он передавал вам привет, Вера, - шепнула девушка осеннему небу, оставив ХОСПИС за своей спиной.

Глава 23

– Клин, открывай! Кошелек или жизнь! – заорал я, пиная ногами входную дверь.

Щелкнул замок и, кинув мне в лицо конфету, на пороге появился хозяин квартиры:

– Чего орешь в такую рань? – фыркнул он и втащил к себе домой.

Кутаясь в короткий шелковый халат, из спальни выскочила Влада и, поздоровавшись со мной, шмыгнула в ванную. Пашка проводил ее откровенно похотливым взглядом и вновь повернулся ко мне:

– Итак?

– Ты… Вы сегодня идете на площадь?