Одержимый ею

Блядь, лет двадцать назад я бы всего себя отдал за хоть йоту такого отношения! Как же, сука, больно видеть это сейчас. Неимоверно больно, а казалось, что вырос, вернее, перерос. По-видимому, нет.

Вцепляюсь в Ингу, как в единственное спасение, лекарство от раковой опухоли, съедающей меня. Что-то врём, но я, как в тумане. Но, кажется, даже в этом состоянии говорю правильные вещи, потому что наши родители не проявляют агрессии, разговор завершается на мирных тонах и, кажется, мы получаем благословение.

Рад, что удаётся подтвердить ложь про эксперта по искусству солидными корочками. А то было бы сложно объяснить Ирине Петровне, матери Инги, чем я занимаю на самом деле. И вряд ли бы я увидел тогда в её глазах тоже одобрение.

Пока бегал в кабинет за корочками — позвонил Егоров. Сказал, что дело очень серьёзное. Не удалось даже отбрехаться тем, что вотпрямщаз встречаюсь с будущими тестем и тёщей.

Егоров наоборот добавляет:

— Тем более.

Приходится быстро проститься с дорогими гостями и бежать в Управление. Опять нервничаю, как пацан. Нервная работенка мне досталась.

Пока иду по коридорам к кабинету полковника, мысленно прокручиваю в уме крайние дела на предмет, где мог накосячить. Вроде нигде не косанул. Да и ребята мои молодцы, придраться не к чему.

Поэтому в кабинет полковника захожу расслабленный. Как оказывается — зря.

— Садись, — строго говорит Егоров и нервно тушит окурок. Пепельница уже полна. Видно, нервничает серьёзно. И его мандраж — змеёй по столу — подползает и ко мне.

 Полковник с тяжким вздохом достаёт из шкафа коньяк, плещет в бокал на два пальца, протягивает мне:

— Выпей.

Словно анестезию предлагает. Ох, не нравится мне это! Однако коньяк выпиваю залпом.

И тогда на стол передо мной тут же шлепается пухлая папка «Дело №…» Сверху фотография обжигает. Это мама, ее трудно не узнать, но и узнать в таком виде почти нереально: синяки, ссадины и кровавые росчерки обезобразили лицо и тело почти до неузнаваемости.

Меня затапливает волной холодной ярости…Сжимаю кулаки, едва ли не зубами скреплю.

— Какая мразь это сделала?

Отец о смерти матери никогда не рассказывал. И по поводу могилы ничего внятного добиться от него не удалось.

Егоров протягивает мне сигарету, прикуривает от своей зажигалки, говорит с печалью:

— Валера, я долго думал, рассказывать тебе или нет. Не хотелось тебе перед свадьбой настроение портить. А потом подумал — лучше перед, чем после. Пусть потом у вас с Ингой будут только приятные подарки судьбы.

Улыбаюсь, благодарю, а у самого на душе кошки скребут. Взгляд нет-нет да возвращается к фотографии мамы. Она лежит на горе опавших листьев. Судя по всему, вывезли и выбросили в лес.

Тушу сигарету в кулаке, но боли не чувствую.

Егоров, между тем, продолжает:

— Это было одно из моих последних дел тогда. Но тогда я, молоденький следак, так и не смог посадить виновного за решетку. Гад откупился.

Вздрагиваю от аналогий. Это сделал мой отец? Перевожу подохреневший взгляд на полковника. Тот понимает, что я догадался, и кивает.

Снова затягивается, смотрит за окно, говорит монотонно, без эмоций:

— Начнем с того, что Алена Пахомова ранее проходила по делу о похищении и пропаже. Ее выкрал неизвестный из деревни и привез в город. Сам понимаешь, захолустье там такое, что не до поисков было, да и времена лихие. Но её всё-таки нашли, — ещё затяжка, — случайно… при очередном шмоне борделей. Тот, кто похитил девочку, просто сунул ее в притон, когда наигрался. Доживать, так сказать. И мы ее отправили обратно в деревню. В общем-то, но потом каким-то образом она снова всплыла в борделе. Кто и зачем вернул её снова в город, я не знаю…

 Я едва сдерживаю порыв начать все громить. Зубы стискиваю так, что зубная эмаль отправляет апелляцию мозгу.

— Нам удалось только установить, что в этом промежутке, пока она благополучно находилась в деревне, у Алены Пахомовой родился сын. Так как девушка была незамужняя и жила на попечении родственников, она «прогнулась» под их требование скрыть этот факт… В деревнях же как — каждая собака друг друга знает. А тут позор такой на семью. Мало, что не замужняя, так ещё и в подоле принесла… Семья пилила-пилила и допилилась, что Алёна, отчаявшись, отвела малыша в приют… Мы не знаем, что именно стало причиной зверского убийства этой несчастной. Возможно, то, что ребёнка утаила от любовника, или что-то ещё, но факт остаётся фактом. Алёну Пахомову убили, и причастен к этому был Евгений Крачков, — заключает Егоров, а я рычу от бессилия.

Все уже произошло. Это было тридцать лет назад, и ничего уже не исправить! Даже родственников тех в живых нет, чтобы отомстить. Ебаная жизнь!

— Прости, — горько винится полковник.

Мотаю головой:

— Мне не за что вас прощать.

— За этот рассказ… не вовремя…

— Всё вовремя. Я благодарен вам. Можно, дело заберу?

— Да, оно давно уже списано в архив и должно было быть утилизировано.

Засовываю папку под мышку, прощаюсь с Егоровым до встрече на свадьбе — он вызвался быть посажённым отцом с моей стороны.

Уже в дверях на выходе из Управления пиликает телефон — на WhatsApp приходит сообщение от Инги. Фотография.

Улыбаюсь — всё-таки судьба не всегда показывает мне исключительно филейную часть. Вот же подарила мою солнечную девочку. И та сейчас, наверное, бегает по магазинам, выбирает платье. Должно быть, скинула себя в наряде… подразниться…

Открываю сообщение и… Что это за фигня? Какая-то длинная белая штуковина, а на ней — две красные полоски?

Чувствую себя последним лохом, который не очень петрает в последних технических достижениях.

На моё счастье в журнале дежурного расписывается миленькая полицейская. По-моему, из комиссии по делам несовершеннолетних.

Я идиотски лыблюсь и подхожу к ней.

— Девушка, простите, можно у вас проконсультироваться?

Она удивлённо вскидывает на меня глаза и почти грозно произносит:

— Попробуйте.

Сую ей под нос фотографию:

— Вот… невеста мне прислала… вы не подскажете, что это может значить?

Она расплывается в улыбке и тихо хихикает:

— Вы, правда, не знаете?

— Правда, — честно признаюсь я.

— Это — тест на беременность. Ваша девушка беременна.

— Серьёзно?! — охреневаю я.

— Эти штуки, конечно, врут. Но вероятность всё равно большая…

Я не дослушиваю…

Мне слишком хочется бегать и орать, как придурку. А ещё, кажется, у меня глюки… Потому что я вижу призрачный светящийся силуэт мамы. И она нежно обнимает меня.

Глава 22

ИНГА

Я стою перед зеркалом, нарядная и красивая, и никак не могу повернуться и спуститься вниз. Где ждут родители, гости, где ждёт Валерий, в конце концов.