Одержимый сводный брат
Шрифт:
Я тихо рычу, ничего не могу с собой поделать. Лина неприкосновенна, особенно в таком ключе. Не этой стерве говорить о ней такой.
— Дай угадаю, — говорю на небрежную манеру, прекрасно убедившись, что именно она и выводит её из себя. Особенно, когда я небрежен с ней, что тоже резко становится оправдано. Вот, в чем она заключается: — Мы переспали?
Она зло и сухо смеётся. Неестественно, стискивая пальцы в кулаки.
— Переспали? — шипит, подаваясь вперёд со взглядом чистейшей ненависти. — Я забеременела от тебя! Забеременела! А когда сказала тебе об этом, ты тупо посмеялся надо мной, сказав, что такого быть не может, потому что ты не помнишь меня, а даже если было, то всегда используешь защиту и раскрутить на деньги у меня тебя не получится!
Какого…
Я
Три года назад. Свадьба. Мать в клинике…
Чертова вина за то, что испытал облегчение и мне не пришлось делать выбор. Я пил тогда почти не просыхая. Меня тренер даже с ринга снял, потому что не мог контролировать ярость. Я натворил тогда дел похлеще, чем одна мимолётная ночь. Куда похлеще, что до сих пор аукается мне в лице бывшего друга.
«Ты уничтожил её».
Я прикрываю глаза ладонью, долбанный калейдоскоп картинок несётся всё дальше. Это я, это всё я. Из-за меня умерла мама…
— В каком я был состоянии, когда ты ко мне подходила?
Я всё ещё пытаюсь отыскать тот самый момент, просто потому что быть не может, чтобы я упустил такую информацию. Как бы к ней ни относился…
— Какое это имеет значение? — непонимающе спрашивает она, будто я её оскорбляю.
Я её оскорбляю. Всё, бл*ть, финал.
— Большое, твою мать! — ору во весь голос, впиваясь в неё бешеным взглядом. — Ты дура? Подходишь говорить такие вещи и даже не можешь убедиться, что человек адекватен и слышит тебя?
Её защита пробита. Не знаю, какими силами она удерживала то, что вырывается из неё сейчас, ей богу, вполне может спалить меня нахрен к чертям.
— А что бы это поменяло! Ты был бы менее жесток? Или, может быть, не посмеялся бы надо мной? Ну, ты бы что?.. Признал этого ребёнка?
Я даже врать не собираюсь.
— Нет, но…
А она только этого и ждёт. Ещё большой ненависти.
— То-то и оно! Этого ничего бы не изменило! Разве что, денег бы на аборт подбросил!
Это, мать вашу, уже какой-то треш. Зажмуриваюсь и тяну со всей силы за волосы, а потом распахиваю глаза и в отчаянии развожу руками.
— А чего ты ждала? Что переспав с первой встречной, я должен буду на ней женится? Или что? Ты была совершеннолетней, я тебя не насиловал, это был твой чертов осознанный выбор! И разве я был не прав? Я трахал тебя без гандона?
Настаёт её очередь отвечать это:
— Нет, но…
Но я нихрена ей не даю сказать больше.
— И я был единственным, кто с тобой спал? — на этот раз не отвечает, взгляд выдаёт, злостный и острый. Дышать начинает чаще и краской идёт. — Тогда какого хрена ты решила, что вообще беременна от меня? Или ты по принципу, кто последний тот и папа?
Всё, ещё одна плотина взрывается.
— Ну, ты и ублюдок!
— Я? — я смеюсь, громко и совершенно неадекватно. — Ты нормальная? Ты, бл*ть, убила мою мать! Угрожаешь моей девушке! Обманываешь моего отца. И это я ублюдок?
Твою мать… прикрываю глаза. Держи себя в руках, держи… но нет, ни хрена. Прорывает, пинаю со всей дури ножку маленького стола почти у ног этой стервы, что та резко вздрагивает, проглатывая то, что собиралась ответить. И это хорошо, потому что не факт, что я не засунул бы ей в глотку обратно каждое слово.
Вот только её тихое:
— Ты тоже убил мою мать, — резко останавливает меня, приводя уже в какое-то крайнее состояние.
— Что я сделал? — голос дикий, ещё немного и эта дура подпалит мой мозг.
Она мечет в меня взглядом, точно кислотой желает обдать.
— Если бы ты был менее жесток, если бы не обсмеял меня, если бы сказал что-то хотя бы поддерживающее, я бы никогда не сорвалась. Напуганная, униженная, чувствующая себя настолько грязной, я хотела только одного — чтобы не было так больно. Сама не помню, как схватила нож, как младший брат пытался его у меня забрать, но я так свирепо сопротивлялась, что вместо вен было изуродовано лицо… — берёт паузу. Говорить ей сложно,
вижу, как выдавливает слова, однако выдержка делает своё, её голос ровный. У меня самого что-то пробирает от холода, что несёт от её интонации. — Когда нашла нас мама, обоих в моей крови, она не поняла, что происходит. Она так истошна кричала, чтобы Дима остановился… — её голос дрогнул. Но даже при этом ей потребовалась секунда, чтобы сглотнуть и взять себя в руки. — Она была больна, её сердце просто не выдержало. Когда приехала скорая, она была мертва, я истекала кровью, а Диме досталось выбирать, кого именно спасать. Так что, да, Егор, ты убил мою мать, убил ребёнка, мою психику и моего брата. Всего парой слов.Просто. П*здец.
Прикрываю глаза и провожу рукой по лицу.
— Ты больная, — у меня больше и нет слов, но встречая острый взгляд Олеси, не могу воздержаться. — Ты понимаешь, что винишь меня за свою тупость? Ты разве не знала, к кому прыгаешь в койку? Ты не знала, какой я?
Конечно, она знала. По глазам вижу отклик, яростный огонёк, впервые направленный не на меня.
— А теперь все должны расплачиваться, что в своё время ты не смогла понести ответственность за свой собственный выбор! И чего ты ждёшь, жалости?
Жестоко? Да. Но я точно не собираюсь брать на себя чужие ошибки, мне хватает своих собственных, которые хотя бы могу признать. А вот она нет, нерушимая стена.
— Жалости? От тебя? Нет, Егор, мне точно не нужна твоя жалость. Мне нужно, чтобы ты прочувствовал по полной программе всё, что принёс нашей семье. Око за око, Кайманов.
Я качаю головой.
— В отличие от вас, я никого собственноручно не убивал, подставляя другого — совершенно невиновного — человека.
Сложно держаться спокойно, говоря подобное, но мне нужно, чтобы она выдала всё, как есть, уже осознав, что рассчитывать на благоразумие абсолютно бесполезно. Но выходит как-то так себе, потому что соглашаться она не намерена.
— Убили? — Олеся качает головой. — Мы никого не убивали. Дали выбор, просто передали изголодавшемуся по наркоте слишком большую дозу, которую Дима достал у ещё одного твоего врага. Признаться, я даже изначально не знала, что сделал Дима. Он ведь хотел сам с тобой поквитаться, но тягаться с бездушной машиной? — и снова покачивание головой, на этот раз медленно, самозабвенно, получая удовольствие от каждого слова и паузы, растягивающей момент сладкой месте. — Но вот тут то ты и проиграл, Егор. Если бы Дима добрался до тебя, выплеснул всю ненависть, у него бы никогда не возникло желание тебя уничтожить, когда ты растопил только ещё больше его ненависть. Он решил заплатить деньги, чтобы тебя порезали, что, к сожалению, не вышло. Ты должен был прочувствовать на собственной шкуре как режет сталь ножа. А потом, лёжа в больнице, узнать, что твоя мать умерла, приняв смертельную дозу наркоты, не выдержав того, что с тобой случилось. К несчастью, с тобой не вышло. И всё пошло наперекосяк, пришлось придумывать что-то другое, что ранит тебя также сильно. Скажи, каково это узнавать, что человек, которого ты любишь, убил кого-то тебе дорогого? Потому что, только спустя больше двух лет, я поняла, что мы не прогадали, ударив тебя по самому больному, видя, какой жизнью ты живёшь, когда ты пришёл ко мне в полнейшем отчаяние, подговарить отомстить отцу и единственной, до кого тебе есть дело.
Спокойно. Спокойно…
Руки сами собой сжимаются в кулаки, а за рёбрами давит рык, ор, ярость, которые невероятными усилиями содержать получается. Она должна говорить дальше. Непонятно, каким чудом, но мой мозг думает сейчас чересчур превосходно, осознавая, что выбраться из дерьма, в которое она хочет меня вогнать, можно только оставаясь спокойным. С трудом сглатываю, вгоняя обратно звериное нутро.
— Вы подставили невинного человека, — говорю я и делаю паузу. Даже имя её рядом с этой ненормальной произносить не хочу, она на Лину реагирует чересчур агрессивно, а я не хочу, чтобы что-то пошло не так, и эта дрянь не успела на ней отыграться, но это надо сделать. — Вы изуродовали не только мою жизнь, но и жизнь Лины, вписав её имя.