Одержимый

— Саша! — зашипела она, оглядываясь по сторонам. Ее взволнованный взгляд прошелся сквозь меня, и да, ее щеки пылали красным. — Перестань, пожалуйста! — снова обратилась она к Ольховскому.

— Не могу, — не унимался Александр. Схватив девушку за руки, он притянул ее к себе и стал целовать. Она сопротивлялась, но так слабо, что это, едва ли, можно назвать сопротивлением. В конечном итоге, она ответила на поцелуй, обхватив Ольховского за шею. Ее тихий стон, для меня оказался громче автоматной очереди. И, что самое главное, было чувство, что этой очередью разрешетило меня. — Не могу, Элина, — шептал он, шаря по ее телу руками. — Маленькая моя, сочная девочка, такая чистая! Не могу поверить, что ты была девственницей.

Занавес, блядь!

Ворочаясь ночью, в постели, я не мог думать ни о чем другом. Он ее трахал! Не совсем так, он единственный, кто ее трахал! Душа и все нутро горели так, будто на меня пролилась кислота. Я тогда скулил, как раненый зверь, сцепив зубы до хруста. И второй раз в жизни молился. Молился больше никогда не видеть их вместе. Молился, чтобы Ольховский оставался верным себе, поигрался с девчонкой и бросил ее, как сотню предыдущих.

Мольбы — дело бесперспективное, однажды решил я.

И вот, я стою, в предрассветном полумраке ее спальни, и смотрю как она спит. Я устраню всех, кто касался ее тела, один за одним. Она будет принадлежать только мне, телом и душой. И мне наплевать, чего мне это будет стоить. Я сумел прочувствовать ад и чистилище, зная, что Ольховский трахает ее каждый чертов, гребаный день, пока я горел заживо!

Я подошел ближе.

Коснулся костяшками пальцев ее лица, обвел контур губ. Она, пиздец, какая красивая! Я бы хотел сожрать ее целиком, если бы смог.

— Ты моя, — произношу одними губами. Моя, блядь, моя! — Только ты не ангел.

Она дьяволица. Единственная, во всем мире, женщина, способная распотрошить мою душу одним взглядом.

«Сними маску, — шептала она. — Сними! И поцелуй меня!»

Я не смогу ее снять. В противном случае, она снова начнет смотреть сквозь меня. Мне легче убить ее, чем снова пройти через ад.

50

Голова гудела.

Вчера я была потрясена настолько, что совершенно не помню, как добралась до дома. Прямиком направившись в спальню, я приняла сначала душ, а следом, снотворное. Испытывая при этом, сильное желание принять весь пузырек. Впрочем, проснувшись сегодня, я поняла, что это желание никуда не делось, и поспешила встать с постели, боявшись, что поддамся искушению.

Позавтракав на скорую руку, я покинула дом.

Паркуясь возле огромной клумбы, я вдруг осознала, что шантажист давно не проявлял себя. Никак. И с тем, ощутила слабую тоску, с ужасом осознавая, что я по нему скучаю.

— Ты больная, — строго произнесла, глядя на себе через зеркало заднего вида. — Такая же психопатка, как и он!

В подъезд я входила с опаской. Воспоминания прошлого прихода, накрыли меня, как цунами, унося с собой решимость. Вместо нее меня начала одолевать паника. Ноги дрожали, когда я поднималась по лестнице, отказываясь нести меня туда, где совсем недавно, над моим телом надругались. В итоге, я остановилась посреди пролета, а затем медленно осела на грязные ступеньки.

Где-то работал телевизор, до меня доносились обрывки разговоров, и все, в совокупности, подействовало на меня странным образом.

Люди живут. Ссорятся, мирятся, ходят на работу, растят детей. А чем занята я? Бегаю по городу в поисках правды, которая мне, по-настоящему, не нужна? У меня давно назрела уверенность, что я своей судьбе не хозяйка. Все уже решено за меня, а я барахтаюсь, как муха в паутине, глупо надеясь, что у меня есть шанс.

Я поднялась на ноги и уже начала спускаться, когда хлопнула дверь подъезда. Замерла в ужасе, но навстречу мне поднималась пожилая женщина, с огромными и явно тяжелыми пакетами.

— Здравствуйте, — приятным голосом поприветствовала меня она, осматривая с головы до ног любопытным взглядом.

— Здравствуйте, — киваю, слегка сторонясь, давая ей возможность пройти. — Может я вам помогу? — она удивилась еще больше, впрочем, как и я.

— Пятый этаж, — посетовала она. — А лифт, как обычно не работает.

Я забрала все пакеты, и последовала за ней.

— Вот моя квартира, — ткнула она пальцем в металлического «монстра». — Сын установил, — горделиво говорит, извлекая из сумки ключ. — Давайте я вас чаем напою, если вы не спешите.

— Спасибо, — соглашаюсь. Снова удивив саму себя. — Нельзя приглашать незнакомцев в квартиру, — уже в коридоре, сняв обувь, говорю.

— Так давайте знакомиться. Меня зовут Мария Степановна.

— Элина.

— Вы проходите, — улыбается женщина. — Ванная — прямо по коридору. Я пойду чайник поставлю.

— У меня есть чудесный чай, китайский. Настоящий. Сын привез. Присаживайтесь, Элина. Красивое у вас имя, — не переставая улыбаться, произнесла Мария Степановна. Я устроилась на стуле, не зная, как себя вести. — Вы на меня внимания не обращайте, — слегка погрустнев произнесла женщина, расставляя на столе вазочку с вареньем, печенье и конфеты. — Я одинока. Сын, в последнее время, навещает меня все реже. У него семья. А мне и поговорить-то не с кем.

— Мне тоже, — улыбаюсь.

— Вот как? — ее брови ползут вверх. — Такая молодая, красивая. Что ж так?

Жму плечами, отпивая чай из красивой чашки. Чай, действительно, оказался очень вкусным.

— Мой муж недавной умер. Подруг, практически нет, — начала я, решив, что, если все так сложилось, не плохо бы все-таки узнать хоть что-то про Ирину. — Собственно, я сюда приехала, потому что здесь жила моя подруга.

— Переехала? — уточнила Мария Степановна.

— Нет. Погибла, — отвечаю, напустив грусти.

— Это не Ирка ли? Из 57 квартиры? — воодушевилась Мария Степановна.

— Да, она самая. Вы были знакомы?

— Ишь ты, — всплеснула руками женщина, при этом едва не опрокинув чашку. — Сроду бы не подумала, что у Ирки могут быть такие подруги! — и при этом так хищно, с прищуром на меня взглянула, что я заранее почувствовала свой провал.

— Почему? — не сдалась я.

— Ой, прости, Господи, о покойниках плохо не говорят, — и уткнулась в свой чай. Вопреки всему, я почувствовала, что не хочу сдаваться.

— Не была она мне подругой, — произношу, вновь привлекая внимание Марии Степановны. — Она была любовницей моего мужа, — далее, во всех красках я описываю муки, которые испытала, когда узнала об измене мужа. Мария Степановна, при этом активно кивает, охает и ахает, видимо поражаясь человеческому коварству. Под конец, я извлекаю телефон и показываю ей фотографию. На ней мы с Сашей, обнимаемся, улыбаемся, кажемся счастливыми и влюбленными. Впрочем, тогда, все именно так и было.

— Ах, паршивка, — выдает наконец женщина. — Понимаю я тебя, — следом Мария Степановна рассказывает свою историю, почти ничем не отличавшуюся от моей. — Ну и вот, — подводит она итог. — Мы с Коленькой уезжаем к моей маме, а он, со своей курвой, остается жить в квартире, на которую я, заработала свои горбом! От завода ее получила. Да только, не вышло у них ничего. Ко мне стал бегать! А как плакал, как раскаивался! Я тоже, дура, взяла и простила. Полгода не прошло, а он опять шнырь, к соседке стал захаживать. Ну я тогда, уже поумнее стала, и вместо того, чтобы самой уходить, выгнала его! И больше не пустила! Понимаю я тебя, — снова повторила Мария Степановна. — Вот только на кой черт тебе сейчас Ирка-то сдалась?