Можно умереть, а после еще сто раз родиться, умереть, где угодно, а родиться здесь, ибо только здесь, на склонах Ланжероновского пляжа, среди множества подстилок, чинно ступает призывно кричащее великое счастье: «Лиманская грязь! Лиманская грязь!» – и лоснящиеся от жира матроны со своими худосочными мужьями победно сверкают на солнце ярко-черными ногами. Какое счастье – грязь лимана!

И только на пляже мама может ежечасно запихивать своему доходяге пахнущую чесночком молодую картошку с рыбными биточками, приговаривая: «Рафа, кушай на передние зубы!» – и походя гордо рассказывать соседкам, сколько рыбьего жира, чтоб он только не болел, она влила в него этой зимой.

Но главное – это двор. Он, собственно говоря, состоит из трех дворов, и если в каменном колодце первого живет в одиннадцатой квартире наш юный герой, то в третьем, заднем, дворе обитает настоящий Суворов, Женька, внук, нет, скорей все-таки правнук того самого Суворова, основателя Одессы. В одном с ним парадном на четвертом этаже живет другая знаменитость – Изя Гейлер. Что Гейлер, что Геллер – одно и то же. Главное – Изя умеет играть в шахматы, и недавно он научил Мальчика новому правилу – пешка, защищая короля от мата, может ходить на одну клетку назад.

Но самое интересное происходит тогда, когда во дворе начинается скандал. Вспыхивая внезапно, он мгновенно переходит на крик и, врываясь в распахнутые окна, выволакивает зрителей на спектакль: "Кто? Где? А… опять на втором этаже… "

Двор – это и правосудие, и мировое сообщество. Он молча наблюдает, сочувственно выслушивая апеллирующие к нему стоны, и только Высший суд, наделенный полномочиями Конституционного, заседает вечером в комнате его Председателя – Наума Борисовича Вайнберга.

Председатель домового комитета (в иное время я назвал бы его председателем комбеда) занимает в нашей коммунальной квартире две большие комнаты. Если к ним можно было бы добавить туалет и воду, это был бы Кремлевский дворец, а так… Грановитые палаты.

Зал суда. Бесхитростная «Комета» тихо записывает для Правосудия показания сторон.

Мудрый голос Председателя Вайнберга:

– Симакова, так почему же вы налили Мудреновой в варенье керосин?

– Я налила?

– Да, вы налили.

– Я налила?

– Да, вы налили.

– Что ты комедию ломаешь! Что, я сама его себе налила? – включается Мудренова.

– А почему она моим светом пользовалась?

– Каким светом?! У тебя что. совсем крыша поехала?!

– Мудренова, сядьте! Симакова, что вы хотите этим сказать?

– Только то, что сказала. У нас семь семей. У каждого свой звонок, кухонный стол, счетчик, и в туалете, и па кухне у нас висят семь лампочек. Каждая из них связана со своим счетчиком. Я стою на кухне, включила себе свой свет и делаю котлеты. Приходит эта мымра…

Резкий голос Председателя:

– Симакова, я прошу вас…

– Извините – Мудренова и начинает снимать шум с варенья. Я ей говорю: «Включи свою лампочку», а она нагло на меня смотрит и говорит: «Мне свет не нужен. Тебе не нравится – выключи свой». Но я же не могу выключить свой! Мне будет темно. А она стоит, готовит и пользуется моим светом.

Магнитофон скрипит, выдерживая паузу-размышление Верховного Судьи.

– Мудренова, почему вы не включили свой свет?

– А мне не надо было. Было восемь часов вечера. Где вы видели, чтобы в это время было темно? Ей мешает, что я там стою, пусть выключит свой свет и стоит в темноте.

Рассудительный голос Вайнберга:

– Вот вы же сами сказали, что было темно.

– Я это не сказала. Если ей темно, пусть включит свет, а мне было светло.

– Но тебе же было светло от моего света!

– Я не поняла, что мы разбираем – свет или варенье? Я ей дам, если она такая скряга, четыре копейки за свет, но пусть она мне вернет за три килограмма клубники по рубль пятьдесят и за три килограмма сахара по семьдесят восемь копеек.

– Я тебе должна возвращать? А фигу с маком ты не хочешь?

Резкое включение Председателя:

– Симакова, здесь не коммунальная кухня, а домовой совет! Ведите себя культурно!

– А я ей еще культурно говорю. Ее место давно уже не здесь.

– Чего это? – удивляется Наум Борисович.

– Весь дом знает, что она с румынами спала!

– Ты видела? Сама ты с румынами спала! У меня, между прочим, муж был па фронте!

– Женщины, сядьте! У меня от вас всех уже голова болит! Начнем сначала. Симакова, варенье и свет – это две разные вещи. Каждый раз мы имеем дело только с вашей квартирой. Что, у домового комитета нет больше других дел? Вы ей должны за варенье заплатить и больше этого не делать.

– Я заплатить?

Первый вердикт Правосудия.

– Нет, я. Вы должны ей заплатить, раз вы испортили варенье.

– А пусть тогда она заплатит за воду.

– За какую еще воду? – недоуменно вопрошает удивленное новым поворотом дела Правосудие.

– Водопроводную. Какую еще. Когда мы проводили воду и скидывались по три рубля, она отказалась. Я ее спрашиваю: «Почему ты не даешь три рубля?» А она мне говорит: «Мне не надо. Мне воду муж со двора носит».

– Ложь это! – вспыхивает Мудренова. – Я дала за воду. Это когда ее муж…

– У меня нет мужа!

– Значит, любовник забил туалет, я отказалась давать на чистку. Он забил, пусть он п пробивает. А я вообще целый день на работе и этим туалетом не пользуюсь.

– И твой сынуля тоже?!

– А что мой сынуля?!

– Он что, тоже на работу ходит? Или еще в штаны делает?

– Не тронь ребенка, стерва!

– Мудренова! – взрывается Председатель.

– Что Мудренова! Вы что, не видите, как она над нами издевается? Плетет черт знает что, а варенье испорчено! Сейчас за рубль пятьдесят клубнику уже не купишь. Она стоит хорошие два пятьдесят, если не больше.

Магнитофон недовольно шуршит, послушно записывая драматическую паузу.

Конец ознакомительного фрагмента.