Одесситки

На встречу Нового года Алексей Михайлович с женой были приглашены к начальнику главного городского управления торговли. Квартира находилась в самом центре, в начале улицы Карла Маркса, бывшей Екатерининской, большая трехкомнатная. В каждой поклеены новые обои, добротная мебель, даже пианино в кабинете. Хозяйку долго упрашивали что-нибудь сыграть. Она долго отнекивалась от назойливых подвыпивших гостей, но все-таки уступила настойчивым просьбам, села за инструмент, жеманно приподняв плечики, ручками с оттопыренными пальчиками открыла крышку. Играла хорошо, Алексей Михайлович пристроился в уголке на пуфик и, закрыв глаза, слушал. Шампанское, шикарная закуска, прекрасная музыка — что еще нужно для счастья?

И вдруг услышал голос жены: «Новый год, праздник, что мы сидим — танцевать нужно!» Пианино замолкло, завели патефон. Алексей Михайлович открыл глаза. Лялечка, жена, танцевала с каким-то гостем, весело хихикала, иногда поглядывая в сторону мужа. Она была хороша: новое сиреневое платье идеально облегало ее ладно сбитую фигурку, прическа тоже новая, даже цвет изменила — покрасилась. Он ее даже не узнал, когда она вернулась из парикмахерской блондинкой.

Алексей Михайлович любовался Лялечкой, не верил: она ли это, молоденькая сестричка военного госпиталя, которая так нежно перевязывала и ухаживала за ним. Вокруг полно молодых ребят, а она к нему, седому, льнула. Что и говорить, приятно было. Сколько раз потом он ругал себя: как же ты, старый хрыч, так купился. Не понял, что хитрая Лялечка все просчитала, прицепилась, как только узнала, что его комиссуют но ранению, на Москву навострилась. А молодые что? Полапают — и опять на фронт.

Но в столицу Алексей Михайлович возвращаться не хотел — с прошлой жизнью покончено окончательно. Да и врачи советовали из-за больных легких пожить у моря. Вот и выбрал Одессу — и город большой, и море. Еще до войны ездили летом с семьей сюда отдыхать. Понравилось, мечтали еще приехать. Как давно это было. Он снова закрыл глаза и отчетливо увидел лицо Елены, детей. Сердце больно кольнуло. Гости веселились, Лялечка продолжала танцевать с новым кавалером, положив свои ручки, все в кольцах, ему на плечи. Он, сомкнув глаза, попытался опять вернуть лицо первой жены, сына с дочкой, ничего не получилось.

Лялечка растолкала его, все вновь дружно усаживались вокруг стола, охая и ахая, завидев на громадном перламутровом блюде разделанного гуся. На больших кусках аппетитно блестела поджаренная корочка, ему достался кусок грудки и небольшое яблочко, Лялечка выбрала ножку Мужчины пили пятизвездочный коньяк, дамы — «Хванчкару». Подпитая компания, расшумевшись, рассказывала анекдоты, по большей части житейские, в основном о евреях. Алексея Михайловича коробило, хмель улетучился, ему было неприятно все это слушать. Елена была еврейкой, с детьми поехала на Украину к родителям как раз накануне войны — и все...

 «Пошли домой, я устал!» — шепнул он Лялечке на ухо. Она от неудовольствия скривила лицо, ей льстило быть в такой шикарной компании, ловить на себе взгляды незнакомых мужчин. Целый месяц готовилась к приему и, здрасьте вам, уйти в самый разгар, ну уж нет. Надоело, муженек хренов по каждому поводу брыкается, приревновал что ли, сам по себе ничего бы не добился, ей в ножки должен кланяться, все для него сделала. В Одессу приехали — ни кола, ни двора, еле угол сняли. Он сразу в госпиталь загремел. А она и комнаты добилась, и должность директорскую выбила, по кабинетам шастала, глазки строила этим чинушам важным — что же это вы фронтовика обижаете. Те и растаяли, девка-то смазливая. А он все недоволен. Еле заставила новый костюм надеть и пальто, а то в старой шинельке, как оборванец, хотел сюда припереться, ладно на работу так ходит, пусть, меньше разговоров будет, но на встречу Нового года...

Ее опять пригласили танцевать, в комнате стоял полумрак. Алексей Михайлович примостился у печки и стад покорно ждать, когда все закончится. На душе было гадко, противно, он сам себя презирал за малодушие, за то, что не заметил, как превратился в вора и взяточника. И вообще в подлого человека. Как он поступил с Доркой, ее мальчуганом. Подлец — и только. Это было в воскресенье, он рано ушел из магазина, Лялечка ею ждала с полной сумочкой денег, весело притоптывая ножками в черных лаковых туфельках с большими замшевыми бантиками впереди, специально, чтобы прохожие обращали внимание. Все ее повадки он давно изучил, но каждый раз все равно поражался. День выдался погожий, ранняя осень, почти лето, только с утра немного прохладно, а днем просто благодать, не жарко, солнце нежно гладило улицы, дома, людей, все отдыхало от изнуряющего летнего зноя. Эти два месяца, сентябрь и октябрь, в Одессе были удивительными. Чистое синее небо, море в веселых беленьких барашках искрилось и звало людей, однако шумные отдыхающие уехали, и только редкие парочки да бродячие собаки наслаждались этим миром.

Город завалили овощами и фруктами, рыбой. Базары ломились от товара, покупай — не хочу, только на что? Цены не снижались, одесситам вся эта благодать была не по карману, оставалось лишь любоваться всем этим великолепием, но и оно постепенно раздражало, злило. Вокруг всего полно, а люди голодают. Вечерами сделают набег на Привоз, быстро похватают выброшенное на свалку гнилье, особенно арбузы и дыни, и тому рады. Вовчик промышлял у рынков целыми днями, как учила бабка, не просил, только стоял молча, весь замурзанный, и смотрел. Продавщицы не выдерживали и угощали сами, и мальчишка, счастливый, стрелой мчался домой. Отнесет — и обратно, к другому лотку, так до вечера, пока не стемнеет, чтобы возвращаться было не страшно.

Для Алексея Михайловича это была лучшая пора в году, он ощущал себя здоровым, полным сил. Прохожие обращали внимание на эффектную пару — седой худощавый военный и молоденькая блондинка — мечта поэта, как любят говорить одесситы. Он замечал, как люди оглядываются им вслед, и это добавляло настроения. Алексей Михайлович предложил Лялечке съездить в Аркадию или на 16-ю станцию Большого Фонтана, погулять у моря, потом где-то выпить вина. Самому ему не очень хотелось, но он знал заранее, что без ресторана жена не поедет.

— Ничего умнее не придумал? — пробурчала недовольно Лялечка. — В кои веки выбрались в город и опять тащиться на море. Оно за лето так осточертело, там же никого нет сейчас, что там делать? Только каблуки посбивать.

Спорить бесполезно, он молча поплелся за женой по магазинам, почем зря ругая себя: опять Лялька транжирить деньги будет. Хорошо, что нужды в них нет, дела идут неплохо. Сначала Алексей Михайлович очень переживал, а потом привык — на войне, как на войне. Ну, посадят, так он своей жизнью не дорожит: детей нет, а Лялечка устроится и без него. Детей она не захотела, едва женились, как сразу объявила: «Не хочу остаться бедной вдовой с сиротами. Будем жить друг для друга». — «А может, она права? Я старый, больной, израненный, ничего за душой, даже собственного угла». Так и жили.

На Дерибасовской открылся большой двухэтажный музыкальный магазин, на первом — рояли, пианино, скрипки, другие инструменты, на втором — ноты и музыкальная литература. Народу было не очень много, да и тот, в основном молодежь, толпился преимущественно у баянов с аккордеонами и гитарами. На все лады звучали пассажи, от такой игры, вероятно, самоучек, резало слух. На лестничных ступеньках торговали с рук нотами — и эго несмотря на категорический запрет. Однако на объявление с предупреждением мало кто обращал внимание.

Лялечка рванула в проход между инструментами. Как из-под земли, перед ней возник продавец — молодой человек с усиками, волосами, зачесанными на косой пробор и сильно набриолиненными.

— Мадам, вы ищете инструмент? Мадам, для вас мы подберем самый лучший, на таком даже Ойстрах не играет. Вы знаете Ойстраха? Он наш, одесский, скоро о Додике весь мир узнает! Какой парень!

Продавец на мгновение умолк, пристально посмотрел на Лялечку, пытаясь понять, какой эффект произвели на нее его слова, а потом стал перечислять все подряд: какие фабрики, год выпуска, сколько медалей, на каких выставках получены. У Лялечки загорелись щечки, Ну все, эго надолго, Алексей Михайлович решил подождать супругу на улице, наблюдая за ней через стекло. Продавец, галантно распахивал перед дамой очередную крышку рояля. Перебирая одной рукой клавиши, что-то наигрывая, другой он нежно придавливал ей плечо, пытаясь усадить на вертящийся стульчик — мадам, сами насладитесь звучанием. Лялечка увертывалась. Рассматривая свое отражение в отполированных и начищенных до блеска инструментах, она думала, какой же выбрать, чтобы утереть нос этой воображале Ирен. Уродина, а как усаживается за свое разбитое пианино — все внимание ей. А ее только спрашивают: Лялечка, а вы играете? Может, это выбрать или вон то темно-бордовое, прямо как у моего костюмчика цвет, чего я его так редко надеваю?