Один человек в танцующей комнате

СОЛИСИЯ– И поэтому ты решил себе сделать еще хуже?!

ГИМЕНЕЙ – (слабо, хрипя) Ну… Я не подозревал, что все так закончится… Честное слово, правду тебе говорю!

Пауза.

СОЛИСИЯ– Это тот молодой человек тебя довел?

ГИМЕНЕЙ– Нет! То есть да. Он сделал мне больно. Очень больно-с… Подлейшая, однако, личность.

СОЛИСИЯ– Врешь! Он ангел, и пришел нас спасти. А если мы будем его остерегаться, то продолжим сидеть здесь еще очень-очень долго… Прислушивайся наконец к нему! Он- посланник Бога!

ГИМЕНЕЙ– Солисия, ты что, мне не веришь?.. Я ведь от него пострадал! Он меня чуть не УБИЛ! Какой он ангел?!

Гименей делает очаровательную улыбку. Заметив ее, Солисия долго смотрит в лицо наркомана, затем, переборов себя, прикусывает губу и отворачивается от него.

СОЛИСИЯ– Я тебе не верю. В Боге и его посланниках- истина.

Гименей, поняв, что его манипуляции не срабатывают, раздражается.

ГИМЕНЕЙ– К черту! Бога нет! Нету ни высших сил, ни кармы, ни, тем более, ангелов! Глупо к нему прислушиваться! Это не доказано! А сидеть мы будем еще чертовски долго… Мы, знаешь, как маленькие многоточия в конце сопливой главы- бессмысленные и жалкие… (отворачивается, в сторону, медленно) «Настолько ли тяжело вам отказаться от всего этого?»…

СОЛИСИЯ– Надо искупить грехи! Я абсолютно чиста, я за себя не волнуюсь!

ГИМЕНЕЙ– Солисия! Хватит опять нести свою чушь! Зачем? Ну зачем, а? Фор вэт? Типо, откуда ты знаешь, что будет там, за Дверью? С чего ты взяла, что нам будет лучше? Приятель очень-очень странный. У него взрослый накрахмаленный пиджак, а ведет себя так, словно он какой-то школьник: боится всего и вся. А еще под ним он носит страшно мятую рубашку. Одеян странно! Гляжу окрест него- и думами тяжкими наполняется опаленное гарью и грехами мое юношеское пропащее сердце!.. И он ничего не жрет, собака. Я верю, что с ним что-то не так… (отворачивается) Но мы так похожи… Он, кречур, тоже вечно что-то ищет… (кричит) Он- крутой, бешеный кипяток в грязном чайнике! Равнобедренный треугольник! Сложный, как формула Эйлера! (щурится, харкает) Гриб, граб, гроб… Гроб, гроб!

СОЛИСИЯ– Почему ты просто не можешь полюбить юношу?!

ГИМЕНЕЙ– Любовь- претрудная школа жизни! А мне уже тошно от учебы! (очень быстро) Все заебало! Заебало! Заебало!..

Пауза.

СОЛИСИЯ– Гименей… (берет за руку) Скажи мне кое-что, только честно-честно, обещаешь?

ГИМЕНЕЙ– Ну, давай.

СОЛИСИЯ– Почему, почему ты такой странный? Если жизнь одна, и она может быть так прекрасна, почему вы все продолжаете… Ранить себя? И ранить, не щадя?

Гименей замолкает.

СОЛИСИЯ– (твердо) Тебе надо заканчивать с веществами. Мне надоело тебя каждый раз спасать. Хватит жалеть себя. Это такая способность мозга- придумать себе кучу оправданий! Пустая трата времени. И я, дура, занимаюсь этой ерундой. Что ты опять как маленький? Стыдно, стыдно! Плохо быть таким! Прекращай! (топает ногой) Я тебе приказываю! (громко) Тебе не хватает того, что ты уже слепой на один глаз?! Еще помнишь, как ты обещал всем снова начать играть на скри-…

ГИМЕНЕЙ– (перебивает, начинает дергать ногой до конца явления) Наркота? В этом ли проблема? Все успеется. Я сейчас вылечусь и будет все в порядке, уверяю тебя. Мне необходима вся эта дрянь, понимаешь? Без нее я никак. Я с ней- как веселый пес в лукавую погоду… Пес равно погода. Ну, ты разумеется ответишь: (играет голосом) «Ах, милый Гименей! Да как так можно! Тебя даже во двор выпускать нельзя. С такими-то намерениями!» А мне плевать, отвечу я. А ты скажешь: «Ах так! Все, сидишь безвылазно в комнате три недели. Никакого сладкого и катания на лошадях. Никакой поездки за границу в эту субботу!» Пфф! И что? Больно надо, ха-ха-ха! Гриб! Граб! Гроб! Да я с пацанами весь себе досуг сам устрою… Устрою, устрою… Э-э-э… Самый лучший. «Где ж вы те, кто ушли далече? Ярко ль светят вам наши лучи?» Какой сейчас год, кстати? Год собаки? Я люблю собак. Сейчас идет война? Пушкин погиб 9 февраля 1881 года… Разных там- маленьких, больших, средних… «Любишь меня- люби мою собаку. Связь между человеком и собакой может исчезнуть только с жизнью». Хорошая цитата, вроде какой-то писатель-анималист говорил. Может Некрасов. А может Айвазовский- не помню… У меня тоже своя собака была- тибетский мастифф! Знаешь, какой здоровый! Ха-ха-ха!!! Ля шен, вот лавс ми, гриб, граб… (смеется) Амо и ками… (все тише, лепечет, медленно закрывает глаза) Ун джорно Муссолини бай эй ханд вон геноссеш Сталин гекауф, дивертенте, дивертенте, дивертенте…

Солисия отворачивается, глубоко вздыхает, а потом поворачивается назад. Гименей беспорядочно дышит и нервно улыбается. Солисия смотрит на Гименея со смесью отвращения, жалости, разочарованности, снисходительности и раздражения одновременно.

СОЛИСИЯ– (сухо) Сейчас же пойду к Вельзе и прикажу, чтобы он заканчивал со всем этим! (встает) Вечно он сюда какую-то бесовскую дрянь таскает! Безбожник! Козлина недоделанный!

ГИМЕНЕЙ –(слабым шепотом) Ты это… Козлом его не называй. Хорошо? Пожалуйста… И спасибо.

Солисия даже не слушает его. Она срывает свой крест с шеи, крепко сжимает его в руках. Она что-то ищет в карманах- не найдя этого, она хмурится и поджимает губы, начинает шептать какие-то молитвы на неизвестном языке. Затем она резко срывается с места и выбегает из комнаты. Гименей привстает и удивленно смотрит ей вслед.

Когда дверь с громким хлопком закрывается, Гименей ложится обратно. Он устал, уже закрывает глаза, но замечает на столике перед кроватью недокуренный косяк. Нога постепенно перестает дергаться. Гименей, борясь со сном, беспомощно тянет страшно дрожащую руку вперед. В этот момент на ней видны все прыщи, язвы и следы от уколов, но помимо этого показывается почерневшая от крови повязки, завязанные на ней. Однако сон берет свое- рука медленно опускается, глаза закрываются, и Гименей впадает в беспамятство.

ЯВЛЕНИЕ 2

КОМНАТА ВЕЛЬЗИ. Относительно убранная. Здесь все лежит на своих местах- книги, пестрый ковер, который почти полностью лишился цвета, полки, кровать. Обои серые, скучноватые. В некоторых местах они ободраны, и за ними видна деревянная стена. Пол простой, тоже деревянный. Практически все здесь сделано из дерева. Из этого места страшно веет унынием и беспросветной скукой. Интерьер здесь сильно отсылает на русские избы: над дверью висит покосившаяся подкова, в Красном Углу места икон заняли изящные бутылки самого разнообразного спиртного красивой формы, на стенах висят засушенный чеснок, грибы, ягоды, рыба, до которых если дотронешься- осыпятся. Рядом с ними теснятся лики святых, перевернутые рисунком обратной стороной к стене. На задних кулисах краской выбелен силуэт, отдаленно напоминающий печь. Возле него стоит ведро и горшок с засохшим подсолнухом. Но присмотритесь- все покрыто огромным седым слоем пыли, чуть поодаль виднеются горы немытой посуды, к которой даже не прикасались. Кровать никогда не убиралась- она вся покрыта складками из-за того, что ее ни разу не утюжили. Лишь на полках с книгами и кассетах слой пыли чуть меньше. Под столом лежит разбитый самовар. Сам стол завален посудой и неубранным мусором. Вся стена исписана странными, нелепыми желтыми мазками, нарисованные пальцами и напоминающие звезды и солнечные лучи, а если задрать голову почти под потолок, то можно было увидеть и само большое яркое желтое Солнце. Таким же способом нарисовано было огромное множество символов славянских символов на оберег с защитой и христианских молитв, оборванных на середине и местами замазанные. Самым же интересным было несчитанное количество черных, как смоль, черточек на задних кулисах, будто в тюрьме, которые начинались со входной двери, взмывали вверх и уплывали влево, во вторую часть комнаты. Они отлично сочетались с целыми колониями мух и тараканов повсюду: на стене, полу, потолке, столе, под кроватью…

НЕМАЯ СЦЕНА.

Постепенно включается свет. Вельзя стоит на табуретке посередине комнаты перед петлей, свисающей с потолка. Он держит правой рукой виселицу и тупо смотрит в пустоту, затем вглядывается в саму веревку, на его глазах блестят слезы. Вельзя глубоко вздыхает, уже готовый накинуть петлю на шею, как вдруг слышит шаги в коридоре.

Он тут же оборачивается, вскакивает с табуретки и бежит к двери. Открывает ее, но там никого нет. Вельзя медленно возвращается назад. Опять встает на табуретку, но медлит вешаться и внимательно осматривает комнату. Замечает, что у него не убрана кровать. Вельзя спрыгивает с табуретки и медленно заправляет кровать, время от времени оглядываясь на виселицу. «Заправил»– это сказать сильно, просто кое-как накинул простыню. Заканчивает, снова встает на табуретку.

Замечает недопитый чай. Слезает, садится за стол. Отпивает чай. Вельзя оборачивается на петлю. Но он начинает искать сахар. Находит и сыплет его в чай, нервозно со стуком размешивает его в стакане. Вельзя хочет добавить еще и лимон, долго перерывает коробки, но находит лишь засохшую шкурку. Все допивает, глубоко вздыхает, уже встает с места, как вдруг в дверь кто-то стучится, и мелькает сгорбленная, как Вельзя, тень. Он падает и закрывает голову руками. Это Новичок.