Один над нами рок

Примчавшись во дворец, предок рухнул на колени. Он даже пытался поцеловать туфлю царя. Но тот, несмотря на восемнадцатый век, повел себя демократично: туфлю целовать не дал, поднял предка с пола, шутливо заметив: “В коленях правды нет”, а затем уже серьезно спросил: “Сумеешь за неделю обустроить мой кабинет так, чтоб в нем витали одни только державные мысли? Наслышан я о тебе”.

“О, ваше-с величество-с! – воскликнул предок.- Все державные мысли-с и так-с почитают за честь-с обитать в вашем-с кабинете-с”. Недавно овладев русским языком, он злоупотреблял частицей “с” – как все неофиты, не зная чувства меры.

“Не имею резона тебя переубеждать,- усмехнулся император.- Итак…”

“С превеликим-с удовольствием-с”,- прошептал в глубоком поклоне предок.

В тот же день он принялся за дело. Выбросил из кабинета изящное бюро с инкрустацией и поставил дубовый письменный стол со столешницей в ладонь. Кресла заменил стульями с прямыми спинками. Установил просторный книжный шкаф и велел принести из

Эрмитажа настоящую этрусскую вазу. Стены облицевал орехом и спустил пониже люстру. Вместо штор повесил гобелены. Вместо картин, писанных маслом, – офорты. К субботе работа была закончена…

Перемены царя потрясли. Будь он обыкновенным графом или князем – запрыгал бы от восторга, завосклицал бы: “Шарман! Шарман!”; являясь же царем, он позволил себе только снисходительно произнести: “Недурно… В казначействе вам выдадут вознаграждение…”

Раскланиваясь и бормоча: “Благодарю-с, благодарю-с…” – предок попятился к выходу. Он уже открывал задом дверь, когда царь, наведя на него лорнет, сказал: “Постой-ка… А не назначить ли тебя главным обустроителем всех императорских покоев?.. Мысль дельная. Эй, писарь!”

Тот мгновенно вбежал – с листком пергамента и с золотым пером из хвоста павлина. Пав на колено, он превратился в слух. “Выдана сия грамота…- продиктовал царь и повернул голову к предку

Дантеса: – Фамилие тебе как будет?” “Данте-с”,- дрожащим голосом произнес предок, и царь продолжил диктовку: “…обустроительных дел мастеру Дантесу в том…” – и так далее.

Снова кланяясь и бормоча: “Благодарю-с”, предок Дантеса вышел из кабинета, и только уже на улице, сев на извозчика и поскакав в казначейство за обещанным вознаграждением, он развернул пергамент, подписанный царем и скрепленный августейшей печатью.

“Выдана сия грамота,- каллиграфически выведено было, обустроительных дел мастеру Дантесу…” “Какому такому Дантесу?

– вскричал предок Дантеса так громко, что возница вздрогнул, а кони понесли.- Моя фамилия – Данте! Букву “с” я произнес, только следуя этой дурацкой российской манере выражать свою покорность и подобострастие добавлением ее куда ни попадя!”

У предка хватило ума не бежать тотчас же обратно к царю с просьбой документ переписать, но не хватило, чтоб отказаться от шанса, который неожиданно был предоставлен якобы благосклонным к нему случаем. А именно: и недели не прошло, как он был приглашен обустроить покои царицы и одним прекрасным утром вошел в них с целью предварительного осмотра. Он застал там, можно сказать, в домашней обстановке царя и царицу – в основном все же царя: царица из-под него только выглядывала. “Разрешите-с, Ваше-с

Величество-с, обратиться…” – начал настырный предок, нижайше кланяясь. “Ты хочешь обратиться ко мне сейчас? – изумился царь. Да я тебя, подлец, в лагерную пыль превращу, если немедленно не вылетишь отсюда пулей!”

Насмерть перепуганный предок Дантеса устремился к двери, но его остановили царский смех и восклицание: “Посмотри, ма шер, у нашего обустроителя даже затылок побелел от страха. Какой все ж пугливый народ эти французы!”

“Да не француз я! – горестно воскликнул предок Дантеса. Итальянец, с вашего позволения! Это вы неправильно продиктовали…” “Какой же он макаронник, если фамилия у него лягушатника? – перестав его слушать, сказал царь царице, принимаясь жарко ее целовать.- И с августейшими особами спорит.

Вылитый француз…”

Окончательно смирившись с добавлением к своей фамилии лишней буквы, первый в России дизайнер зажил припеваючи. Царскую грамоту он повесил в гостиной своего роскошного особняка, который вскорости выстроил; женил ся – пусть и не на княгине, а все ж на дворянской деве томной, с томиком Расина в руках, и пошли у них сначала – дети, потом – внуки, правнуки, праправнуки, более отдаленные потомки, и все, увы, с рождения уже Дантесы, Дантесы, Дантесы…

“А фактически мы Данте,- подвел итог своему рассказу Дантес. Проклятая феодально-крепостническая лакейская частичка “с” прикипела к нашей фамилии совершенно случайно. Конечно, в нашу сегодняшнюю эпоху, когда интернационализм везде, особенно в нашем цехе, бурно расцветает, любое проявление национальной предвзятости смотрится крайне нехорошо, но если уж Пушкин французов не любит, лично я готов закрыть на это глаза. У меня вообще такая натура, что закрыть глаза могу абсолютно на все, кроме заказов из Аделии, Розалии и от короля Королевского архипелага. Передайте это Сашку…”

Казалось бы, дальнейшее развитие событий предугадать просто: узнав, что Дантес не француз, Пушкин сразу его полюбит, вернется в цех и наше процветание возобновится. Но с Сашком просто не бывает. Конечно, нашим сообщением он был ошарашен и побледнел так, что мы подумали: сейчас начнет говорить глупости – из-за кислородного голодания мозга.

Но Пушкин на то и Пушкин, чтоб даже при истощении мозга не превращаться в дурака. То, что от него, крайне бледного, мы услышали, было неглупо и проницательно. “Почему вы ему сразу поверили? – спросил он, голос его был хрипл.- Итальяшкой прикинуться нехитро, пусть предъявит доказательства. Без них история с дизайнером – просто сказочка. Где грамота, выданная предку? Или хоть одно письмо какого-нибудь итальянского родственника, подписанное: Данте?..

Мы вернулись в цех и сказали Дантесу: гони доказательства. Он ответил: их у меня нету. “Как так – нету? – удивились мы.- А царская грамота? В ней хоть и написано Дантес, но все ж хоть узнаем, что твой предок у царя был. А письма? Мы же знаем, у итальянцев всегда полно родственников, они ж в Россию писали, беспокоясь: как там их ненаглядный Данте среди снегов и медведей?.. Они ж не знали, что к твоей фамилии привесили лакейскую букву “с”? Писали на конвертах: Данте? Где эти конверты? Их должно быть много. Итальянцы любят писать. Они болтливые. Мешок писем должен быть”.

Дантес сгорбился, понурился, повесил нос. Вид у него был, как у вора, пойманного за руку. Нам всем захотелось по разу пальнуть в него из самопала.

Гнев вскипел в наших сердцах. “Твои предки не сохранили ни одного письма? – спросили мы.- Ври складней! Не было у тебя предка-итальянца, не было царских хором, им обустроенных!

Красиво придумал, пытаясь уйти от пушкинской нелюбови! Гнусный ты лжец, враль и брехун! Все французы таковы! Взять хотя бы ваши фильмы – как вы там женщин обманываете, страшно смотреть!

Клянетесь с честным видом: нет у меня любовницы, ах, что ты, милая! – бедные жены верят вам, а потом оказывается, что любовница все-таки есть, вас разоблачают, русский человек от стыда бы сгорел, а вам хоть бы что! “Ты меня всю жизнь обманывал!” – кричит жена вам в лицо, а вы в ответ улыбаетесь ей так нагло, что мы, русские люди, на сеансе прямо за голову хватаемся! Разве можно так? Надо повиниться, пасть на колени, назвать себя подлецом, негодяем, последней сволочью… Миллионы русских, просмотрев французские фильмы, поняли: нельзя верить ни одному ихнему слову! А мы, дураки, тебе сперва поверили благодаря нашему врожденному простодушию и мечте о победе нравственной чистоты даже в других нациях. Мы интернационалисты!