Один шаг

— Хорошо! — сказал бородач, выпуская в небо кольца дыма.

— А что хорошего? — спросил я, ожесточась против этого «хорошо». — Что вообще хорошего в жизни?

— Ну, милостивый государь, это вы уж в философию ударились. Ни к чему… Жизнь прекрасна. Запомните это.

По дороге нам попалась заброшенная могила. Сказать по правде, никакой могилы не было, был сколоченный из досок, полусгнивший ящик с костями, а над ним на длинной, тонкой палке висел колокольчик. Бородач дотронулся до палки, и колокольчик зазвенел грустно и звонко. Рядом валялись оленьи черепа с кудрявыми рогами, лежал приплюснутый, позеленевший медный котел, истлевшие шкуры, нож с костяной ручкой. Я хотел было взять нож, но бородач сказал, что так в тундре не поступают. Я промолчал, но про себя решил, что довольно глупо бросать добро и при удобном случае надо будет прикарманить находку.

— Вот вам единственное напоминание о человеке, которое мы встретили за день, — сказал он с грустной усмешкой. — Тундра пока очень пустынна, милостивый государь. Подчеркиваю — пока…

Перед тем, как двинуться дальше, Филипп Сергеевич снял шляпу, но сразу же надел, потому что на его лысину набросились комары.

Солнце уже висело над горизонтом, когда мы наконец дошли до цели — того самого бугра, который так долго маячил перед глазами. Собственно, дошел только бородач, я — доплелся. Бородач разжег костер и приготовил ужин, а я все сидел с раскрытым от изнеможения ртом и выплевывал комаров, залетавших в глотку.

— К тундре, милостивый государь, надо привыкнуть, — повторил свою присказку бородач. — Давайте питаться…

Мы сидели на вершине крутого, с круглым озерцом в середине, холма, похожего на цветную, картинку из учебника географии. Озерцо блестело внизу, в глубине, и напоминало кратер потухшего вулкана. Берега его поросли высокими стеблями иван-чая и пушицей, растрепавшей на ветру свои белые косынки.

Бородач с видимым удовольствием уплетал кашу и поглядывал то на меня, то на открывавшуюся сверху картину. Свежо и пряно пахла тундра, с далеким горизонтом и влажной, душной тишиной вокруг.

— Вам интересно, Борис, какая мечта привела геологов в сии благословенные места? — неожиданно спросил Филипп Сергеевич.

Меня это совсем не интересовало, но я промолчал, и бородач принял молчание за согласие выслушать все, что он скажет.

— Каждый человек должен обязательно поставить перед собой большую цель в жизни. Иначе не стоит жить.

Он, на мой взгляд, вообще был не от мира сего. И шляпа с лебединым пером, и борода, и губная гармошка, и это старомодное «милостивый государь», и вот теперь обязательная цель в жизни, без которой не стоит жить. Чудак, разве можно так надолго загадывать вперед, когда совсем не знаешь, что тебя ждет завтра!

— Не знаю, как вам, а мне хочется дождаться того дня, когда здесь построют город. Настоящие, а не карликовые березы на улицах… Сады в теплицах. Крытые тротуары. Электрические фонари будут гасить в часы полярных сияний. Это чтобы лучше наблюдать за небом… Вы видели когда-нибудь сполохи?

Я никогда не думал, что взрослый человек может нести такую красивую околесицу. И все же я немного завидывал бородачу. Он совершенно отчетливо представлял свой несуществующий город, освещенный то полуночным солнцем, то северным сиянием, нефтяные вышки и, может быть, свою квартиру в этом городе, со всеми удобствами, на четвертом этаже, с лифтом.

А что видел перед собой я? Кусок земли, огороженный колючей проволокой. Даже звезды я мысленно соединял линиями, и получалась решетка, которую не распилить никакой ножовкой…

А бородач все говорил и говорил:

— Я глубоко уверен, что на планете нет квадратного метра поверхности, под которым бы не лежали богатства. Некоторые из них находятся у всех на виду — нагнись и бери, другие на недосягаемой пока глубине, где-нибудь в мантии земли, третьи — вполне доступны для использования, но полезность и ценность их пока не известны людям. Так было, например, с марганцевыми залежами в Горной Шории. Десятки лет геологи топтали их ногами, не подозревая даже, что это и есть богатейшая руда…

Наконец он понял, что я просто валюсь от усталости, и спохватился.

— Кажется, я вас усыпил своей болтовней… Простите, бога ради. Устраивайтесь на ночь, потому что завтра опять трудный день. А я немного поработаю с вашего разрешения.

— Ну что ж, поработайте, — великодушно согласился я и забрался в спальный мешок.

Напевая, бородач пошел к обрывистому, размытому ручьями склону холма. Песок сыпался из-под его ног и, шурша, мягко шлепался в воду. Филипп Сергеевич срезал лопаткой тонкие ломти земли, выковыривал камешки и, завернув в бумагу, прятал образцы в мешок. Мешок все тяжелел, а я, засыпая, думал с раздражением, что все это мне придется завтра тащить на собственном горбу.

Что делал бородач потом, я уже не помню, кажется, как всегда перед сном, играл на губной гармошке…

3

День в лагере начинался всегда одинаково. Выбирался из палатки шеф и шел за бугорок прогуляться. Воротясь, он кричал зычным голосом: «Подъем!» — и начинал делать зарядку. У шефа уже наметилось брюшко, и он пытался согнать жир физкультурой.

При команде «Подъем!» Галка лениво шевелилась и говорила мне сонно и расслабленно всегда одно и то же: «Доброе утро». Я же вскакивал и бежал к погребку для продуктов — обыкновенной ямке в земле, где хранились масло и консервы. Ямка закрывалась от солнца фанеркой и пластом дерна сверху.

Сложившись вдвое, из палатки вылезал бородатый Филипп Сергеевич. Он распрямлялся, щурился от солнца, вынимал из футляра очки, подносил их к глазам, дышал на стекла, долго протирал носовым платком, наконец надевал их и с удовольствием оглядывал тундру.

— Хорошо!

Последним вставал Ром. Сначала из палатки показывалась его жилистая рука, черная до запястья и бумажно белая дальше к плечу. Рука на ощупь хватала висевшие на растяжке портянки, потом сапоги и исчезала. Через минуту появлялся сам Ром, коренастый, нестриженый и, как всегда, мрачный.

Колдуя над костром, я слышал, как начинала свой рабочий день Галка. Именно в это время всегда раздавался ее непохожий на обычный голос, какой-то металлический и скрипучий: «Раз, два, три, четыре, пять. Как меня слышите? Прием». Это она кричала в микрофон Регинке, городской радистке с ихней базы. Сначала Галка передавала распоряжения шефа, выслушивала ответы на вопросы, заданные вчера, а после начиналась самая обыкновенная женская трепотня. Например, про то, как ведет себя в соседнем отряде какая-то Таня Спиридонова или сколько бутылок шампанского заказал на свои именины Петя Быков из буровой партии.

Эти радиоразговоры меня всегда приводили в плохое настроение, и я облегченно радовался, когда Галка наконец прощалась со своей подружкой.

После нескольких «ходячих» дней шеф устраивал нечто вроде выходного. Собравшись в палатке, все спорили о каких-то поднятиях и структурах, а я брал у бородача ружье и шел на ту сторону озера, к песчаной отмели, разрисованной трехпалыми отпечатками утиных лап.

Мне нравилось бродить одному, особенно на закате. Воздух был бледно освещен румяным ночным солнцем и прозрачен, и в этой прозрачности тоже все казалось румяным и свежим — листики полярной березки, величиной с копейку, ломкий, седой ягель и неправдоподобно зеленый, пропитанный водой мох.