Один триллион долларов

– Понятно. И вы можете себе это позволить. Но думали ли вы о будущем? Что вы будете делать через год, через пять лет, через десять? Где вы хотите жить? Как будет выглядеть мир вокруг вас?

Джон смотрел на гору пуловеров и шарфов и ненавидел их.

– Это… эм-м… я еще не решил, – сказал он с чувством нарастающего удушья. Хорошо ли он это сформулировал? Лучше, чем понятия не имею?

– Не решили, так-так. А между какими альтернативами вам приходится выбирать?

– С триллионом долларов можно делать что хочешь, – ответил Джон грубее, чем рассчитывал. – Альтернатив сколько угодно.

– Конечно. – Даже если Джон его и обидел, тот не дал этого заметить. – Это называют муками выбора. Люди, у которых нет выбора, не могут оценить такую дилемму по достоинству.

Что все это значит?

– Вот именно, – кивнул Джон, чтобы протянуть время.

– Но, – продолжал незнакомец, – ведь вам предстоит решать это в связи с прорицанием, не правда ли?

Кажется, этот человек все знал.

– Какое прорицание? – тем не менее спросил Джон.

– Да бросьте! Прорицание вашего предка Джакомо Фонтанелли. Наследник его состояния вернет человечеству потерянное будущее. Я бы сильно обманулся в вас, если бы оказалось, что этот вопрос вас совсем не мучает.

«Я это прорицание еще ни разу не читал, –подумал Джон. – Поскольку оно написано по-латыни, а наследник состояния Фонтанелли случайно не учил этот язык».

Но вслух он этого не сказал.

Опять этот тихий смех, как бы издалека, с высоты Гималаев, пожалуй.

– Вам еще понадобится моя помощь, Джон. Подумайте об этом.

И он положил трубку.

* * *

Каждый день приходили приглашения на банкеты, вернисажи, приемы, футбольные турниры или гала-вечера. Джону предлагали возглавить благотворительные проекты или приглашали его вступить в Лайонс-клуб, Ротари-клуб и другие эксклюзивные кружки. Кристофоро Вакки с удовольствием зачитывал эти письма за обедом, чтобы потом отложить в сторону и сказать:

– Вы еще не созрели, Джон. Для начала не мелькайте на публике. Погодите, пока уляжется общественное возбуждение. Дайте себе время вжиться в эту роль.

У Эдуардо на этот субботний вечер было приглашение на театральную премьеру во Флоренции, и он уговорил Джона поехать туда с ним.

Как выяснилось, это был очень маленький, авангардистский театр в той части Флоренции, куда туристы не забредали. Пьеса была тоже авангардистская, это значило, что молодые, экзальтированные актеры выкрикивали казавшиеся бессмысленными диалоги в маленький зал, не набиравший и сотни зрителей, то и дело барабанили по пустым бочкам и обливали друг друга густыми цветными жидкостями. В конце спектакля он стали срывать с себя одежду, и большинство из них встретили аплодисменты полуобнаженными. Аплодисментам не было конца, возможно, оттого, что публика – преимущественно мужская – не могла наглядеться на кланяющихся актрис. Джону все это показалось очень изысканным. Правда, он ничего не понял. Наверное, ему следовало впредь серьезнее относиться к занятиям по языку с professore.

После спектакля был прием для театральных критиков, друзей и приглашенных почетных гостей. Сначала перед прессой предстали режиссер с толстым лицом и автор пьесы, юркий человечек в очках под Джона Леннона. Постепенно к ним присоединялись техники сцены, осветители и, наконец, актеры, смывшие с себя липкую жидкость и просушившие волосы феном. Алкоголь потек рекой, и прием переродился в пьянку.

Один оживленный тип, одетый во все черное, как и большинство здесь, обхаживал Джона, стараясь сделать вид, что вовсе его не обхаживает. Он избегал слова деньги,вместо них говоря о затратах.Но Джон сообразил, что тот заправляет финансами театра, и не мог отделаться от чувства, что в нем видят ходячий кошелек.

Чуть позже режиссер втянул его в разговор, из которого уже нельзя было выпутаться, и даже если Джон отходил под предлогом, что умирает от жажды, режиссер неотступно преследовал его. Спрашивал, представляет ли он свою жизнь в качестве театральной пьесы.

– Но ведь я еще жив, – сказал Джон. – Это была бы неоконченная пьеса.

– О, это ничего, – сказал режиссер.

В какой-то момент Джон потерял ощущение времени и направление событий. Кто-то предложил ему кокаин. Марко был тут как тут, молчаливый и трезвый. Одна из актрис привязалась к Джону, чтобы он сыграл с ней кусочек спектакля, хотя бы ту его часть, где они срывали с себя одежду. Джон при этом не обращал внимания на фотовспышки.

В понедельник утром этот снимок появился в нескольких газетах. Вакки только посмеивались, а Джон решил, что пора менять образ жизни.

10

– Вот этим можно изменять положение жалюзи, – сказал маклер, демонстрируя высокотехнологичную панель управления на стене. – Но вы можете предоставить все это автоматике.

Джон старался излучать уверенность, но его явно смущало то, что Эдуардо стоит в сторонке с недовольной миной, во всем находя какие-то недостатки.

Джон посмотрел вверх на окна. Белоснежные панели с легким жужжанием сдвигались вверх или распускались вниз, смотря по тому, как солнце падало в этот момент в огромную гостиную. Грандиозно, как все в этом доме, который был уже и не дом, и не вилла, а волшебный сон о дворце.

– Спроектировано одним из лучших архитекторов в стране, как я уже сказал, – напомнил маклер.

Все было белое на белом и лучилось на солнце. Перед высокими, наклоненными внутрь окнами тянулась обширная терраса со смело изогнутой балюстрадой, а перед нею простиралось Средиземное море такого нереально-лазурного цвета, что на открытке это выглядело бы как китч. Узкая дорожка вела к пляжу, который на много километров в обе стороны принадлежал лишь владельцам подобных великолепных строений.

– Хорошо, – сказал Джон скорее самому себе, на мгновение забыв о присутствии остальных. Этот дом мог стать его, достаточно лишь сказать «да». Странно, прежде он никогда даже в мыслях не представлял себе, что купит дом, потому что никогда не видел таких денег, которые могли бы привести его к этой мысли. Теперь он может купить эту виллу и еще целый кусок побережья, однако чувство собственности никак не хотело водворяться в его сознании. Триллион долларов. С тех пор как он попал в эту часть вселенной по ту сторону всякой материальной необходимости, казалось, что весь мир превратился в игровую площадку. Он мог делать все, что хотел, но и разницы, казалось, больше никакой не было. Неважно, сколько денег он истратил, его состояние от этого не уменьшалось.

Как он мог рассматривать что-то в качестве собственности, если он не работал, ничего не сделал, ничего не достиг? «А если, – размышлял Джон, – я превращусь сейчас в дерьмо, какого полно кругом, и если почувствую себя в какой-нибудь лавке обиженным, тут же куплю всю фирму, чтобы выгнать с работы этого продавца».

– А кому этот дом принадлежал? – спросил он.

Маклер принялся листать свои бумажки.

– Одному известному производителю пластинок, – суетливо говорил он, – но никак не могу вспомнить его имя. Самым большим его хитом была вот эта песенка, как же ее? – И он напел мелодию, в которой Джон ничего не опознал. – По крайней мере он финансировал фильм с участием одной из его певиц, фильм прогорел, и дом перешел к банку.