Один в поле воин

– Отлично, парень. Один удар… – но договорить секунданту не дал подошедший к канатам Василий Сталин.

– Лихо дерешься, ничего не скажешь. Вот только хотелось бы посмотреть на тебя, как ты на кулаках бьешься. Без твоих этих вывертов.

Дождавшись окончания перевода, я кивнул головой и сказал:

– Приложу все свои силы, господин Сталин, чтобы поединок прошел честно.

– Макарыч, – обратился Сталин к седоусому тренеру в спортивном костюме, – ты все слышал. Кого поставишь против американца?

– Первушина. Думаю, Антон не подведет. Звать?

– Зови.

Парень походил на молодого бычка, как сложением, так и взглядом, в котором легко читались боевая злость, азарт и чувство гордости. Ведь он из Советского Союза, а против него вышел американец, империалист, классовый враг.

– В синем углу ринга представитель Америки Майкл Валентайн. В красном углу ринга кандидат в мастера спорта Антон Первушин. Провел…

Боксер был явно настроен на хорошую драку.

«Похоже, он собирается делать ставку на атаку», – только я так успел подумать, как противник бросился в атаку.

Несмотря на взвинченный темп, я чувствовал себя неплохо. Хорошо разогревшись, я двигался легко, уходя от мощных ударов Первушина, который, похоже, окончательно утвердился в мысли закончить бой нокаутом. Когда первые ураганные атаки провалились, противник стал теснить меня к канатам. Я снова ушел в сторону, выдерживая дистанцию с помощью коротких контратак, при этом изучая манеру боя противника и выжидая нужный момент. Закончился первый раунд. Судя по репликам парней, большинство из них решило, что американец дерется неплохо, но Антон во втором раунде его обязательно положит. Кое-кто даже поспорил на пиво. Начало второго раунда ничем не отличалось от первого: мой противник продолжил атаковать. Вот только по лицу Первушина было видно, что парень слишком много сил выложил в первом раунде и его надолго не хватит. Не сумел он меня просчитать. Вот он резко прыгнул вперед, я вильнул вправо, затем ударил левой, не попал, сам ушел в глухую защиту. Новая серия ударов, я отпрыгнул назад и понял по глазам противника, что сейчас последует новая атака. Так и есть! Первушин резко подался вперед, одновременно выбрасывая правую руку, тем самым раскрывшись на несколько секунд. Я ударил, но попал в перчатку, которой тот успел закрыться. Сделал я это специально, просто какое-то мгновение промедлил, но со стороны должно было показаться, что я тоже устал. Третий раунд начался традиционно: с ураганной атаки. Мой противник поставил все на кон и просчитался. Вымотавшись, он просто не сумел среагировать на мою тройку. Последний удар пришелся сбоку в голову, которую он не успел прикрыть. Парня мотнуло в бок, и тут новый удар! Его бросило на канаты, благодаря которым он удержался на ногах, но как боец он уже ничего собой не представлял. Помотав головой, прогоняя муть перед глазами, он двинулся вперед, с трудом удерживаясь на ногах, как в этот момент секундант по указке тренера выбросил полотенце. Наступила тишина. Я подошел к противнику, который еще не понял, что бой закончен, несмотря на крики болельщиков и секунданта, сложил руки крестом и сказал:

– Все, парень. Мы закончили. Ты молодец.

Громкий синхронный перевод моих слов заглушил шум, разом поднявшийся в зале. Все сразу пришли в движение. Кто-то прибежал на ринг помогать Первушину, другие ожесточенно спорили, обсуждая моменты поединка. Меня не ругали, но и не так чтобы хвалили, больше было высказываний спортивного характера:

– У Америки крепкие ноги, по рингу бегал как заведенный. Хорошо поставлен завершающий удар правой. Я так скажу, американец хорошо видит ринг и умеет правильно оценить противника.

Последние слова произнес усатый тренер, стоящий рядом с хмурым Василием Сталиным. Не так он видел товарищеский поединок с американцем. Ему хотелось яркой и красивой победы, а тут…

– Американец выжидал, а когда увидел, что Антон выдохся, и сам пошел в контратаку.

– Да видел я, видел, – отмахнулся от него Василий Сталин.

Я скользнул под канаты, потом дождался, пока секундант поможет мне снять перчатки, затем наскоро вытерся полотенцем и подошел к Василию Сталину.

– Ваш боец хорошо дрался. Он молодец. Только он не сумел оценить меня. Еще. Скажите моему противнику, что я не просто так дважды становился чемпионом. – Тренер оценил мой ход и усмехнулся в усы. Парню будет не так обидно, потому что он уступил сильному противнику. – Господин Сталин, я сейчас принесу фотографии. Хорошо?

– Тащи, – буркнул командующий недовольным тоном.

Пришлось немного задержаться, так как Мария заставила меня надеть рубашку и штаны, чтобы я не бегал в одних трусах. Вернувшись, отдал Василию Иосифовичу две фотографии, а третью протянул со словами:

– Не подпишете ее, господин Сталин?

Тот, соглашаясь, качнул головой, усмехнулся, как бы говоря, вот же настырный американец попался, отдал свои фото майору Косте, затем перевернул мою фотографию и написал моей шариковой ручкой: «Хорошему боксеру Майклу на память». Рядом поставил дату и подпись.

– Большое спасибо! Я рад нашему знакомству! Вы большой человек, господин Сталин! – я придал восторженности не только своему голосу, но и лицу.

Услышав перевод, Василий Сталин, улыбнулся:

– Ты молодец, парень. Я бы не отказался иметь в своей команде такого бойца, как ты. Теперь извини, я не ради тебя сюда приехал.

– Понял. До свидания, господин Сталин.

Пока я неторопливо одевался, больше всех радовался моей победе секундант, боксер в далеком прошлом. Третий секретарь посольства торжественно пожал мне руку и сказал, что я молодец, так как поддержал честь американского флага. Перед тем как уйти, я повернулся к тренерам и спортсменам, которые пусть искоса, но наблюдали за нами, и громко, старательно искажая слова, крикнул:

– До свиданий, товарищ!!

Мне замахали руками, послышались крики:

– Пока, американец! Будет время, заходи!

Уже когда мы ехали обратно, с удовольствием подумал о лежащем во внутреннем кармане фото с подписью Василия Сталина: «Вот это сувенир. Всем сувенирам сувенир. Это вам не матрешка с балалайкой».

Вечером того же дня нам была назначена встреча в мастерской художника Полевого. Нам дали адрес и указали время: девятнадцать часов вечера. При этом мы были предупреждены о присутствии члена государственной художественной комиссии и сотрудника Министерства внешней торговли, из отдела по сделкам с предметами искусства. Я рассчитывал, что к художнику поедет миссис Вильсон с мужем, а я с приятелями-журналистами буду отмечать победу на ринге, но Вильсон неожиданно простудился и остался в номере в компании с чашкой горячего чая и рюмкой коньяка. Болеть никому из нас было нельзя, ведь через три дня мы должны были ехать в Ленинград, поэтому сопровождать миссис Вильсон пришлось мне. Посольство выделило нам переводчика. Вот только по времени мы не рассчитали и приехали за двадцать минут до начала встречи. Можно было прогуляться, но ходить по морозу никому из нас не хотелось, поэтому мы решили дожидаться советских представителей в мастерской художника.

Только поднялись на площадку, как дверь, обитая дерматином, ведущая в мастерскую художника, неожиданно открылась, и из-за створки выглянул мужчина. Судя по всему, он не рассчитывал кого-либо здесь увидеть, потому что автоматически дернулся назад, но сразу понял, что это бесполезно, замер, глядя на нас. Это был не Полевой, а какой-то странный тип. Лицо опухшее, глаза красные, как с перепоя. Его реакция, а также само появление незнакомца там, где быть не должно, заставило меня насторожиться. Художник был предупрежден как о нашем приезде, так и о приезде членов комиссии, поэтому должен был выставить за дверь посторонних лиц вроде этого типа, пусть даже он за солью пришел. Мы замерли в ожидании, что нам прояснят обстановку или пригласят в мастерскую, а вместо этого последовал вопрос:

– Вы кто?

Уильямс Локкарт, наш переводчик, объяснил, что он сотрудник американского посольства, а это миссис Вильсон, которая с этим юным джентльменом пришли посмотреть работы художника.

– Американцы? Картины? М-м-м… Нет-нет. Художник сейчас занят, зайдите завтра.

Услышав перевод ответа, леди Вильсон тут же взяла слово:

– Как занят? Нам назначено! Вы вообще кто?

Мужчина, услышав перевод, осклабился и выдал:

– Конь в пальто!

Услышав подобное выражение, Уильямс остолбенел, но в этот самый момент из-за спины стоящего у двери мужчины раздался чей-то низкий, глухой голос, вот только слов нельзя было разобрать. Мужчина отвечать тому ничего не стал, криво ухмыльнулся и сказал нам:

– Разрешение от художника получено. Заходите, гости дорогие.

Стоило ему приоткрыть перед нами дверь, как я увидел на его пальцах наколки в виде перстней. Интуиция забила тревогу.

«Матерый уголовник! Но откуда он здесь?»

Ситуация перешла из разряда «странная» в определение «условно опасная». У меня было несколько секунд, чтобы ее исправить, сначала резко оттолкнуть Марию, которая уже шагнула к двери, в сторону, а затем, ударив ногой в дверь, отправить уголовника в минус. Вот только что дальше делать? После чего я сбежал бы с лестницы, только меня и видели, но как быть с миссис Вильсон и Уильямсом? К тому же у меня не было оружия, чтобы прикрыть их отход, на случай если начнется стрельба. Кстати, я отметил, как заколебался наш переводчик, видно тоже почувствовал что-то неладное, вот только леди Вильсон уже решительно шагнула вперед. Нет, я не был готов рисковать и поэтому, придав лицу безмятежное выражение, шагнул вслед за Марией.