Одиннадцатая заповедь

– Это верно, - согласился Дед.
– Но в СССР деньги были, особенно на оборонку.

– Это впоздние восьмидесятые-то? Отец рассказывал, в последние годы СССР вообще кризис был. Ни сигарет, ни туалетной бумаги, ни стирального порошка в магазинах не было даже в Москве. И с продуктами была напряженка. А уж после распада Союза и вовсе "шоковая терапия". Откуда же деньги на все это взяли?

– Значит, нашли. Если хочешь знать, мы до 1989 года пол-Афганистана построили. И дороги, и дома, и больницы, и много чего еще. В дар афганскому народу. Что там теперь?
– Дед плюнул себе под ноги.
– Ладно, хватить воспоминаний, давай шаг прибавим...

Железнодорожная магистраль вывела нас на окраину Припяти, к многоэтажкам южнее "Юпитера". Поначалу мы с Дедом планировали заночевать в одной из этих многоэтажек, но потом нам попалась на пути котельная во дворе. Вечер был темный и не по-весеннему холодный. В каморке оператора котельной оказалось несколько старых стульев и деревянных ящиков, и мы с Дедом смогли разжечь костер. Сложили рюкзаки и оружие, расселись вокруг костра на старых дощатых настилах. Время шло к вечеру, снаружи поднялся сильный ветер, раскачивая тополя и дребезжа ржавыми железными листами, которыми были забиты окна котельной. Боль в ноге стихла, я чувствовал себя вполне сносно. У Деда в рюкзаке оказалась початая бутылка водки, но закусить было нечем.

– Ничего, и без закуски пойдет, - заявил Дед, подавая мне наполовиненный пластиковый стаканчик.

– Я вот думаю, как он сумел до Припяти дошкондыбать, - сказал я, показывая глазами на скелет в углу.
– С таким-то снаряжением...

– Этого мы никогда не узнаем. Пей.

Я взял стаканчик, выпил залпом. Водка была отвратного качества, но свое дело сделала: противный тяжелый ком в груди начал рассасываться, на душе полегчало. Дед понял, что я чувствую.

– Не стоит жалеть о том, что случилось.
– сказал он.
– Врага надо уважать, но не жалеть.

– Нотацию будешь мне читать?

– Нет. Ты парень взрослый, должен все сам понимать.

– Я и понимаю.

– Ага, - Дед выпил свою порцию, полез за сигаретами.
– Плохо, что еды у нас нет. Долго не протянем.

Я промолчал. Дед тоже ничего не сказал, молча делал затяжку за затяжкой. Костер разгорелся, обломки стульев и доски в огне дружно потрескивали, и я почувствовал, что начинаю согреваться. Вот только от выпитой водки аппетит некстати разыгрался.

– Ты прежде бывал в Припяти?
– внезапно спросил Дед.

– Бывал, - отозвался я, помолчал немного.
– Один раз.

– Как нога?

– Нормально. Инвалидом не стану.

– Еще по одной надо пропустить, для сугреву.

– Что предлагаешь?
– спросил я.

– Надо с Яриком решать.
– Дед помолчал.
– Я план Припяти примерно знаю. Мы где вышли из туннеля? Чуть южнее лаборатории внешней дозиметрии, на контейнерной площадке. Думаю, там в свое время все грузы из Зоны проходили дозиметрический контроль. Это уже городская черта. Если идти на восток, выйдем к улице Курчатова, а там и до центра недалеко.

– И в центре нас быстро монолитовские снайперы грохнут, - ответил я.

– Ну, у меня вопрос решенный.
– Дед выбросил докуренный бычок в костер, зажег новую сигарету.
– Снайперы, не снайперы, все едино. Уже стемнело, так что иду в "Ивушку" и забираю Ярика. А ты можешь здесь подождать.

– Пойдешь ночью? Один, в Припяти? Да ты сумасшедший!

– Других вариантов все равно нет. ПНВ мне в помощь, чай, не заблужусь. А ночью этих говнюков легче врасплох застать.

– Ты даже не знаешь, сколько у Бульдога людей.

– Я знаю, что Ярик у них, остальное значения не имеет. Я ведь тоже вроде тебя, по чужим сценариям живу.

– Это ты к чему сказал?

– К тому, что жить для себя у меня лично никогда не получалось. Три вещи мешают - Честь, Долг и Приказ.

– Эх ты, хватанул!
– Я с интересом посмотрел на Деда.
– Это тебе в армии вкус к громким словам привили?

– Не только. Но ты прав - я боевой офицер, а у нас свои представления о жизни. Тебе не понять.

– Хочешь сказать, я тупой? Или совести у меня нет?

– Ты это, не горячись, я тебя не хочу обидеть. Каждый живет по своим законам и правилам, это нормально. Я пришел, куда хотел, и буду делать то, ради чего прибыл в Зону. А там видно будет.

– Жрать охота, - я посмотрел в угол, на скелет в несуразно-огромных резиновых сапогах.
– А с чего ты решил, что я по чужим сценариям живу?

– Так все мы так живем. Хочешь сказать, у тебя по-другому?

– Да нет, наверное, все, как ты говоришь. Я и в Зону в свое время пришел, чтобы свободным стать. Чтобы самому решать свою судьбу.

– Я тебе так скажу, парень - свободы все хотят. Только понимают ее по-разному. Свобода как баба: один хочет видеть ее ласковой, домовитой и постоянной, а другой - красивой распутной стервой с большими сиськами, которая вечно впутывает тебя в неприятности. И тогда ты сам решаешь, с кем ты - со свободой своей, или с честью, долгом и совестью в душе.

– Ты что, политруком был?

– Нет. Был бы политруком, я б тебе сейчас про борьбу с империализмом рассказал и про всемирно историческую роль Коммунистической партии, ведущую все человечество к светлому будущему, - Дед взял СВД, проверил прицел.
– Просто мужику без Чести, Долга и Совести нельзя. Не мужик это будет, так, существо, которое живет без смысла и пользы. Ни Богу свечка, ни черту кочерга. Вроде того перца с черным маникюром, про которого я рассказывал. Хотим мы с тобой, или нет, а в основе мужского бытия эти три понятия лежат. А у военных еще приказ есть. Коли получил приказ, выполни, даже если придется яйца в тисках зажать. Умри, а выполни. Такая вот тебе политинформация.

– Красиво говоришь, - я начал злиться.
– Но только я тебе ничем не обязан. Ты сам мне в напарники набился, хотя я предупреждал, что дело поганое. Я тебя за собой не тащил. И долгов у меня перед тобой нет, и перед Яриком твоим.

– Все верно, парень, ничего тебе от меня не надо. Не хочешь идти со мной - твое право. Оставайся здесь и сам ищи выход. Путь из Припяти знаешь, авось, выберешься без моей помощи.

– Выходит, я по-твоему, сволочь?
– Я разозлился по-настоящему.
– Или вошь ничтожная? А ты у нас весь такой из себя правильный, да? Ты мужик, а я нет?

– Я-то думал, ты меня понял, - вздохнул Дед.
– Хрень ты сейчас говоришь, Андрюха, и сам это понимаешь. Еще раз повторяю - это не твоя война. И морального права тащить тебя с собой у меня нет. Коли грохнут тебя, на моей душе до конца дней несъемный камень лежать будет.

– Тогда ты чего за мной поперся?

– Потому что был у меня интерес с тобой идти. Я уже объяснял, повторяться не буду.
– Он встал, потянулся за рюкзаком.
– Короче, пошел я.

– Погоди, - я поднялся, стряхнул с комбинезона пыль, взял автомат.
– Я с тобой. Нет у меня желания оставаться одному. И пожрать нечего.