Одинокая леди

— Завтра утром я собираюсь проснуться в таком жутком похмелье, что даже и не вспомню, что было сегодня, — буркнула она.

— Что с тобой, Джери-Ли? Чего еще ты от меня хочешь?

— Ничего, — ответила она искренне, — абсолютно ничего. — И она откинулась в удобном кресле.

Нет, у всех мужиков что-то не в порядке с умственными способностями, что-то не в порядке... Почему они всегда считают, что женщины хотят от них чего-то такого, чего они не собираются дать? Особенно если ты ничего ае просишь и ничего не хочешь — вот чего они совершенно не в состоянии понять своими мужскими мозгами.

В ее жизни было только двое мужчин, которые так не чувствовали и не думали. Один — ее отец, другой — Уолтер Торнтон.

Все, чего они хотели, это — давать, давать ей.

Может быть, именно поэтому она покинула их. Изменила... Просто она никогда не умела брать.

— Он слишком для тебя стар, — запротестовала ее мать и повторяла это без конца. — Он старше твоего отца! И как быть с его сыном? Тебе придется встречаться с ним?

— Нет, не собираюсь, да и никакой необходимости не будет, — ответила Джери-Ли. — И кроме того, мать, все это не имеет совершенно никакого значения, потому что я люблю Уолтера!

Вероника принялась нервно ходить по комнате.

— Что ты знаешь о любви? — спросила она. — Ты еще совсем ребенок!

Тебе даже нет восемнадцати.

— А что такое любовь, мать? — с вызовом спросила Джери-Ли. — Он нравится мне, я восхищаюсь им, я уважаю его и я хочу быть с ним в постели.

— Джери-Ли! — охнула Вероника.

— Если это не любовь, тогда скажи мне, что оно такое! — закончила Джери-Ли, не обратив внимания на возмущение матери.

— Вовсе не то, что ты думаешь! — сказала Вероника. — Секс? Ты же видела, что чуть было не произошло у тебя с этими мальчишками.

— И это должно меня отвратить от любви?

— Господи, я вовсе не об этом говорю, — в отчаянии сказала мать и оглянулась беспомощно на мужа. — Объясни ты ей, Джон. Помоги ей понять!

Джон тихонько покачал головой.

— Не могу. Любовь такая, какой представляет ее себе каждый отдельный человек, это его личное дело. И в то же время любовь такая, какой представляют ее себе.двое любящих. И опять же — она совершенно иная для каждого любящего человека.

— Но она у нас еще совсем ребенок! — опять сказала Вероника.

— Если ты так считаешь" значит ты сама не знаешь свою дочь, — сказал Джон. — Джери-Ли перестала быть ребенком давным-давно.

— Ему исполнится пятьдесят раньше, чем ей восемнадцать.

— Если различие в возрасте превратится в проблему, то это будет их проблема. Я уверен, что они оба достаточно здраво обдумали и обсудили эту сторону своего брака и знают, что так или иначе им придется ее решать.

— И все равно, ей нужно мое письменное согласие на брак, — заявила Вероника упрямо, — а я вовсе не собираюсь его давать!

— Ничего хорошего не получится, дорогая, потому что я дам!

Веронику охватила ярость, и она закричала:

— Нет! ты не имеешь никакого права — ова тебе не дочь!

Джери-Ли увидела, как дернулось лицо отца от причиненной ему боли, но он сдержался, и голос его был спокойным и размеренным, когда он ответил после короткой паузы:

— Нет, она моя дочь! Настолько же моя, насколько ее физиологического отца. Я люблю ее, я ее удочерил и, кстати, с точки зрения закона, этого вполне достаточно.

— И что же получается, — что ты согласен подтвердить перед всеми, что все те слухи и сплетни, которые ходили по городу, — правда?

— Мне плевать на то, что болтают обыватели, что думают или даже во что свято верят. Единственное, что мне не безразлично, — это счастье моей дочери!

— Даже если ты знаешь, что она совершает ошибку и поплатится за нее рано или поздно?

— Этого я не знаю так же, как и ты. Но даже если она, как выяснится, совершит ошибку, я все равно буду ее любить, и все равно она останется моей дочерью, и я буду стараться помогать ей.

Вероника повернулась лицом к дочери.

— В последний раз, Джери-Ли! Пожалуйста, выслушай меня! В твоей жизни появятся молодые мужчины, твоего собственного возраста. И с одним из них ты могла бы стареть вместе, рука об руку, и вместе рожать, растить и воспитывать детей. Всего этого с ним ты будешь лишена.

— Ради Бога, мама! — сказала в отчаянии Джери-Ли. — Он не калека! Я уже переспала с ним, и он изумительный мужчина!

— Так... — уронила мать. — Значит, все, что говорят, — правда.

Слезы выступили на глазах Джери-Ли.

— Нет! Только в том случае, если ты веришь болтовне, — она выбежала из дома, хлопнув дверью. Джон устало посмотрел на жену.

— Вероника, — сказал он без всякой надежды, что она его услышит. — Иногда я начинаю удивляться — что я нашел в тебе много лет назад? Ты так беспросветно глупа!..

Джордж Баллентайн остановил машину перед самой дверью ее дома.

— Ты не хочешь зайти и что-нибудь выпить?

— Нет, — ответил он. — Я обещал моему агенту, что встречусь с ним и выпью в пять, в баре у стадиона для игры в поло.

— Чудесно, — она открыла дверцу и вышла. — Спасибо за то, что приехал и подбросил меня.

— О чем ты говоришь! Напротив, я виноват. Я вовсе не предполагал, что все так ужасно затянется и усложнится.

Ничего не усложнилось. Разве ты никогда не слышал: сделать аборт проще, чем вылечить насморк. — Она обошла вокруг машины и подошла с другой стороны к дверце со спущенным стеклом. — Ты уверен, что не хочешь заскочить ко мне? — спросила она, теребя его искусственный ус. — Мы не можем трахнуться, но мне не запрещается поцеловать тебя взасос туда, где ты любишь. Доктор разрешил, да. А ты же всегда говорил, что у меня самые лучшие, самые жадные губы в нашем затраханном городе.

— Ну... это... я думаю, что смог бы через полчасика после встречи с агентом заскочить... Агент не станет возражать... — и он чуть порозовел.

Она рассмеялась, сорвала усики с его верхней губы и прилепила их ему на лоб — в самой серединке.

— Ох, Джордж, и почему ты такое дерьмо? — добавила она и вошла в дом.

Заперев за собой дверь, она прислонилась к ней спиной и заплакала так, что по щекам струйками потекли слезы... Господи, да что же это такое в ней, что она всегда привлекает к себе всякое дерьмо?