Одинокий отец с грудным ребенком на руках снимет жилье. Чистоту и порядок гарантирую

– Мяу? – мягко спросила она у Сгущёнкина и потёрлась о его руку. Под «мяу» она имела в виду: всё закончилось?

Прикосновение Лизы привело Сгущёнкина в себя, он погладил её по голове, погладил по голове Толечку.

– Мы живы, – сказал он с облегчением.

Лиза принялась нализывать Шкреди, а к фиолетовой Волге подъехали полицейские машины с мигалками.

– Вы окружены! – сказал полицейский в микрофон. – Сдавайтесь, жулики!

Сгущёнкин на нетвёрдых ногах выбрался из машины.

– Сдаюсь, сдаюсь, – причитал он. – Я… я. это правда, где я на плакате. Я – Вольдемар Сгущёнкин. Вяжите меня. Вяжите.

Полицейский подошёл к нему и разочарованно хмыкнул. Он преследовал главу банды жуликов, а тут…

Но Сгущёнкин, погрузился в глубокое раскаяние (за что именно, он толком не знал, но тем не менее раскаивался). Сгущёнкин так расчувствовался, что протянул полицейскому бумажку с надписью «Разыскивается» и своим портретом.

Настроение полицейского резко повысилось. Что ж, преступника какого-никакого, а поймали.

– Только я сына люблю! Мой сын это! Мой! – Заговорил Сгущёнкин бойко, когда первые волны страха и невесть откуда взявшейся вины сошли.

Сгущёнкина арестовали. А за вещами, сыном и кошками вызвали его бывшую супругу. Она долго отнекивалась от кошек, но полиция обязала её взять животных, «до прояснения обстоятельств и как собственность обвиняемого».

В этот насыщенный событиями день Анна Николаевна пришла с работы поздно. Она удивилась отсутствию Сгущёнкина, зашла в его комнату и обнаружила её точно в том состоянии, в каком она была до заселения Сгущёнкина. Она так и села.

– Сынок! – позвала Анна Николаевна.

– Что? – в дверном проёме замаячила голова сына.

– Где наш гость? – спросила Анна Николаевна. Сын внимательно осмотрел комнату и пожал плечами. Сгущёнкин со всеми вещами, ребёнком и кошками просто испарился.

– А, может, и не был никакого Сгущёнкина? – задала себе вопрос озадаченная Анна Николаевна.

– Может, и не было, – подтвердил сын.

– Будем считать, что не было? – неуверенно спросила Анна Николаевна.

– Будем считать, – подтвердил сын.

– Ну, дела, – Анна Николаевна закурила. – Вот так есть человек, а потом раз – и нет. И мало того, что нет, так ещё и не было.

Глава 38 По ту сторону закона

Сгущёнкин сидел в камере следственного изолятора и ждал появления Шалтая. Он с надеждой вслушивался в звуки – может быть услышит голос друга или шаг с колоритным подшаркиванием. Сгущёнкин ждал его каждый день. Не может же друг не прийти в столь сложный час! Сгущёнкину даже в голову не пришло, что Шалтай, возможно, просто не знает о беде Сгущёнкина…

Вместо Шалтая в один прекрасный день к Сгущёнкину пришёл другой посетитель: небольшой человечек с блёклыми чертами лица, в сером чистеньком костюме, с потрёпанным портфелем в руках. Он долго и нудно объяснял, кто он и зачем собственно явился, хотя смысл сказанного можно было уложить в две фразы:

1. «Я Ваш адвокат».

2. «Буду защищать Вас в суде совершенно бесплатно».

Сгущёнкин обречённо пожал плечами и согласился на предоставленного защитника.

Адвокат стал расспрашивать Сгущёнкина о его родительской семье, о встрече с будущей женой, о семейной жизни и рождении ребёнка и о всех злоключениях, начавшихся с развода.

Когда Сгущёнкин рассказывал о непоседливом, переезжающем с места на место Шалтае, о далёком Краснодарском крае, и о событиях, происходивших довольно далеко от места нынешнего злоключения, адвокат принимал особенно унылый вид и плаксиво переспрашивал, правильно ли он понял, что (к примеру) Шалтая найти очень и очень сложно, т. к. постоянного места жительства у него нет, и он шатается по городам и сёлам без особой цели? Или, правильно ли он понял, что Ирина живёт в далёком Краснодарском крае, в потерянной на карте и забытой Богом станице?

Когда Сгущёнкин подтверждал правильность высказываний, адвокат делал слезливую мину и бормотал смазанные слова недовольства.

Адвокат ушёл, и до суда Сгущёнкин его не видел. Зато его посетила Кудя.

– Допрыгался, миллионщик? – спросила она с деланным апломбом. – А я знала, – редиска тебя до добра не доведёт.

Сгущёнкин ничего ей не ответил, а она дружелюбно заулыбалась.

– Да ладно! Что насупился!? Это я так. Ты ж всё равно свой, хоть и битый.

И она принялась «трындеть» о делах в деревне, о визите бывшей супруги, о политике и о погоде.

Суд стал для Сгущёнкина возможностью сменить четырёхстенный интерьер камеры.

Заседание проводил седовласый мужчина низкого роста, коренастый, с огромными навыкат глазами. Невидящим взглядом он обвёл публику и уткнулся в бумаги, чтобы так больше и не взглянуть в зал заседания и общаться посредством сухого «терминологического» языка.

Сгущёнкин с сожалением заметил, что ни одного знакомого лица в зале нет, только копошатся с блокнотиками и диктофонами журналисты, жаждущие зрелища.

Вначале судья дал слово заплаканной и дрожащей, как осиновый лист, Норе. Та умело строила из себя жертву. Благо ей не привыкать.

Сгущёнкин мрачно смотрел на спектакль бывшей супруги. С её стороны выступал государственный обвинитель, который не побрезговал поставить знаки равенства между педофелией=трансплантацией детских органов на донорство=похищением детей(киднеппингом)=и тем, что «сделал этот человек» (на этом месте гособвинитель, презрительно морщась, посмотрел на Сгущёнкина).

Когда судья дал слово Сгущёнкину, вперёд вышел его адвокат. Он вкратце изложил события, произошедшие со Сгущёнкиным с момента развода и выдвинул встречный иск, на передачу опеки над ребёнком, мотивируя это тем, что по факту, большую часть своей жизни малыш Толя провёл именно с папой.

На этом адвокат не остановился, и одного за другим стал вызывать свидетелей.

Первым появился Савелий в своей неизменной тряпичной шапочке. Он встал за кафедру, смахнул с макушки в могучую руку головной убор, и наминая его, начал говорить о Сгущёнкине, о том, какой он отец, и на какие жертвы шёл ради крохи Толечки. Савелий аж прослезился.