Одинокий волк

– Джао, – обращаюсь я к одному мужчине в классе. – Ты хозяин зоомагазина, и тебе нужно убедить Джайди купить животное. – Я поворачиваюсь ко второму мужчине. – Джайди, ты не хочешь покупать это животное… А теперь давайте послушаем ваш разговор.

Оба встают, сжимая в руках тетрадки.

– Рекомендую вот эту собаку, – начинает Джао.

– У меня уже есть, – отвечает Джайди.

– Хорошо! – подбадриваю я. – Джао, назови причину, почему он должен купить твою собаку.

– Это живая собака, – добавляет Джао.

Джайди пожимает плечами:

– Не всем нужен живой питомец.

Ну что ж, не все уроки бывают одинаково успешными.

Я собираю домашние задания, и повеселевшие ученики начинают тянуться к выходу из класса, болтая на языке, который я все еще пытаюсь выучить после шести лет здесь. Апсара, счастливая бабушка четырех внуков, протягивает мне свое домашнее задание: эссе на тему убеждения. В глаза бросается название: «Для здорового питания необходимы вегетарианцы».

– Не морочь себе голову, аджарн [3] Эдвард, – ласково говорит Апсара.

3

Учитель (тайский).

Перед языковой школой она пыталась выучить английский по сериалу «Счастливые дни». У меня не хватает духу сказать ей, что это выражение не несет должного уважения.

Уже шесть лет я преподаю английский в языковой школе в недрах самого большого торгового центра, что мне доводилось видеть, примерно в двадцати минутах езды на такси от Бангкока. Я попал на эту работу случайно – проехал «дикарем» весь Таиланд, брался за любую случайную работу, чтобы добыть батов на еду, и в итоге в восемнадцать лет оказался за прилавком бара в Патпонге. Там проходило знаменитое шоу катоев Таиланда – трансгендеров, которым удавалось обдурить даже меня, – а я пытался скопить достаточно денег, чтобы уехать из города. Вместе со мной работал экспат из Ирландии, и он дополнительно подрабатывал, преподавая в Институте американского языка. Он сказал, что там всегда ищут квалифицированных учителей. На мое признание, что я не особо квалифицирован, он только рассмеялся: «Ты же говоришь по-английски?»

Теперь я получаю сорок пять тысяч батов за преподавание. У меня есть своя квартира. У меня были серьезные романы с коренными тайцами, и я хожу выпить с другими экспатами в Нана-Плазу. И я многому научился. Нельзя дотрагиваться до чужой головы, потому что это самая высокая часть тела, и буквально, и в духовном смысле. Не следует класть ногу на ногу в метро, потому что вы показываете свои подошвы человеку, сидящему напротив, а подошвы буквально и опять же в духовном смысле считаются грязными. С таким же успехом можно показывать пассажиру напротив средний палец. Здесь не пожимают руку, а приветствуют друг друга, сложив перед собой ладони, как в молитве, и приставив указательные пальцы к носу. Такой поклон называется вай. Чем выше держат руки и чем ниже кланяются, тем больше уважения стараются показать. С помощью вай можно здороваться, просить прощения и благодарить.

Нельзя не восхищаться культурой, где один и тот же жест говорит «спасибо» и «извини».

Каждый раз, когда меня начинает тошнить от здешней жизни или казаться, что уже ничего никогда не изменится, я делаю шаг назад и напоминаю себе, что я всего лишь гость. Что тайская культура и верования существуют намного дольше меня. То, что одному кажется разницей во мнениях, для другого может оказаться знаком огромного неуважения.

Порой я жалею, что не узнал раньше того, что знаю сейчас.

На остров Ко-Чанг добраться не так-то просто. Надо проехать триста пятнадцать километров на автобусе из Бангкока, и, доехав до восточной провинции Трат, придется взять сонгтхэу, открытый пикап, до одного из трех причалов. Ао-Таммачат, пожалуй, самый удобный – от него паром идет до острова всего двадцать минут. А вот Лаем-Нгоп худший – рыбачьим лодкам, переделанным в паромы, требуется больше часа, чтобы пересечь пролив.

Кому-то может показаться смешным уезжать на такое расстояние, когда впереди всего два дня выходных в институте, но оно того стоит. Порой в Бангкоке становится слишком душно, и мне нужно побыть в месте, не набитом битком людьми. Я списываю это желание на детство, проведенное в той части Новой Англии, где до ближайшего торгового центра два часа пути. Утро после ночевки в дешевом хостеле я провел, пытаясь добраться до Клонг-Муанга, самого высокого водопада на острове. И сейчас мне, потному, страдающему от жажды и готовому все бросить, преграждает путь огромный валун. Сжав зубы, я нахожу опору для ноги и карабкаюсь через камень. Ботинки скользят по камню, я сдираю колено и уже беспокоюсь о том, как буду спускаться с другой стороны, но не позволяю себе сдаться.

С кряхтением я забираюсь на вершину валуна и съезжаю с другой стороны. После мягкого удара при приземлении я поднимаю взгляд и вижу, как невероятно красивый поток воды, пенясь и переливаясь, наполняет ущелье. Я раздеваюсь до трусов и захожу в прозрачную воду озерца, ласково плещущую по груди. И ныряю под брызги. Потом, выбравшись наружу, я лежу на спине, ожидая, пока солнце высушит кожу.

С тех пор как я приехал в Таиланд, были сотни таких мгновений, когда я находил что-то настолько невероятное, чем хотелось бы поделиться. Проблема в том, что, сделав выбор в пользу одиночества, теряешь эту привилегию. А потому я поступаю так же, как и все последние шесть лет: достаю телефон и фотографирую водопад. Не стоит и говорить, что меня на этих фотографиях нет. И я понятия не имею, кому и когда смогу их показать, учитывая, что пакет молока у меня живет дольше, чем отношения. Но я все равно храню их в цифровом альбоме, начиная с первого дома духов, увиденного в Таиланде при храме Чао-Мае-Туптим, замысловатом, уставленном подношениями перед композицией из деревянных пенисов, и кончая жуткими сросшимися младенцами, плавающими в формальдегиде, в Музее криминалистики рядом с Ват-Аруном.

Я все еще держу телефон в руке, разглядывая фотографии, когда он принимается вибрировать. Я проверяю, кто звонит, ожидая, что друзья приглашают на пиво или босс из института просит заменить другого учителя, а может, про меня вспомнил стюард, с которым мы познакомились на прошлых выходных в баре «Синий лед». Меня всегда поражало, что мобильная связь в глухомани Таиланда лучше, чем в Уайт-Маунтинсе в штате Нью-Гэмпшир.

Звонок с роумингом из другой страны.

Я подношу телефон к уху:

– Алло?

– Эдвард, тебе нужно приехать, – говорит мать.

Чтобы добраться до Штатов, арендовать машину – когда я уезжал, то был еще слишком молод для аренды – и доехать до Бересфорда в штате Нью-Гэмпшир, потребовались полные сутки. Казалось бы, я должен засыпать на ходу, но слишком нервничаю. Во-первых, я шесть лет не водил машину и это занятие потребовало от меня полной концентрации. Во-вторых, в голове постоянно вертится рассказ матери и слова нейрохирурга, делавшего экстренную операцию отцу.

Его грузовик врезался в дерево.

Их с Карой нашли рядом с машиной.

У Кары раздроблено плечо.

Отец не реагировал на стимулы, зрачок в правом глазу оставался расширен. Он с трудом дышал самостоятельно. Парамедики определили его состояние как обширную черепно-мозговую травму.

Мать позвонила мне сразу же после посадки самолета. Операцию Каре сделали; ее напичкали обезболивающим, и она спала. Приходила полиция, чтобы опросить Кару, но мать не пустила их. Она оставалась в больнице всю ночь. Ее голос звучал как надорванная струна.

Не буду врать: я иногда думал о том, как все будет, если когда-нибудь вернусь. Я представлял вечеринку в нашем доме, мать испечет мой любимый пирог – морковный с имбирем. А Кара сделает скульптуру из палочек от мороженого со словами «Самый лучший брат» и водрузит на пирог. Но конечно же, мать больше там не живет, а Кара слишком взрослая для поделок из подручных материалов.

Вероятно, вы заметили, что в мечтах о моем победном возвращении отец отсутствует.

Спустя столько времени, проведенного в большом городе, Бересфорд кажется вымершим. Безусловно, вокруг есть люди, но от такого количества свободного места голова идет кругом. Трехэтажное здание считается здесь высоткой. С каждого угла видны горы.