Одинокий. Злой. Мой

— Если честно, я вообще ничего не поняла, — смутилась Мари. — Ты как будто бы сам с собой поначалу говорил, ещё там, в библиотеке. Только потом, когда в кабинет вернулся, то связался с братом. Опять галлюцинации?

В её голосе появилась жалость. Платон поморщился. Вот только жалеть его не надо. Серп — это, конечно, досадный побочный эффект от ритуала, но он тоже оказался полезным. В конце концов, если бы не подсознание (а кем ещё мог являться отец, если не отголоском собственного разума?), то Платон никогда бы не вспомнил про блокнот.

— Всё в порядке.

— Разумеется. Надеюсь, мне не придется бить тебя током чаще или сильнее?

— Током — не придется, — согласился Платон. — Если понадобится, я попрошу тебя о помощи другого рода. Чуть позже.

— О нет! — она отпрянула. — Что на сей раз? Кровавые жертвоприношения?

— Мари, такое ощущение, что я зверь какой-то. Почему ты так реагируешь?

— Ну простите. Ты ведь до этого никогда не просил ни о чем странном. Чего это я, действительно, надумываю себе лишнего.

Его даже веселило то, как она возмущается. Забавно получалось. Все те помощники, что были у Платона раньше, с готовностью соглашались на любое поручение. Их даже уговаривать не требовалось. «Надо? Сделаем!»

С Мари всё иначе. Если её что-то не устраивает — она скажет об этом прямо. Засомневается, откажется, поспорит. Впрочем, она не его подчиненная, а потому не должна бежать исполнять требования «босса», открыв рот от счастья.

У них вроде как почти добровольный союз. Взаимовыгодной и совершенно лишенный корысти.

Ну… почти.

— Ладно, если говорить серьезно, — отмахнулся Платон от своих мыслей, — мой брат сходил в цирк, но безрезультатно. Как ты уже поняла, у него есть дар — видеть смерти. Так вот. Нику помереть не грозит, зато жене Дитриха угрожала опасность.

Марьяна слушала как завороженная. Плечи её напряглись, со щек схлынули все краски.

— Всё обошлось? — только и спросила она.

— Да. Они успели уйти до начала представления. За это Нику убьет одного из своих помощников — тот не задержал их.

Платон ожидал, что Мари огорчится или испугается, попросит подробностей, но сейчас лицо её оставалось равнодушным. Кажется, особых друзей в цирке у нее не было. Наверное, там действовало правило: каждый сам за себя.

— Ясно. Что ж, этого стоило ожидать. Нику не любит, когда кто-то упускает его вещи. Когда я сбежала в первый раз, он тоже… — она помялась, — почистил ряды своих охранников.

— Это даже звучит отвратительно. В общем, Дитрих собирается связаться с арбитрами.

— Вряд ли они что-то сделают, — грустно сказала девушка.

— Я тоже об этом подумал. Но лучше им знать. Всё же это наглость: в открытую лезть к высшей нечисти. У нашей семьи много знакомств, а сам Дитрих — не последний орк в этой стране, скажем так.

— К сожалению, Нику плевать. Он придерживается принципа: однажды враги перебьют друг друга, а ты просто жди, когда мимо тебя проплывут их трупы.

Они замерли недалеко от портретной галереи. Со стен на них взирали орки, которых давно не было в живых. В детстве Серп заставлял запоминать их имена наизусть и по памяти перечислять, кто из родичей к какой эпохе относится и что послужило причиной их смерти. Златона, старшего брата, это бесило — он не понимал, зачем ему цепляться за «дохлых предков».

А вот Платона всегда интересовала история, поэтому его портреты даже завораживали. Дитрих тоже относился к мертвой родне с любопытством. Наверное, уже тогда в нем откликался семейный дар.

— Я хотела узнать, кто это. Просто семейное древо? Но тут нет тебя и братьев.

— По понятным причинам. Здесь висят только погибшие Адроны. Видишь пустые рамки? Это для нас с матерью, — спокойно объяснил Платон. — К счастью, мы пока живы.

— А-а-а, вот оно что. Жуть какая. У твоих родственников такие похожие взгляды, — Марьяна бегло глянула на лица. — Не у всех, но у некоторых прямо… бр-р-р…

— Например?

Платон настолько привык к этим портретам — все, кроме одного, появились здесь до его рождения, — что даже не понял, о чем конкретно говорит Мари.

— Ну вот, гляди. — Она ткнула в нескольких мужчин. — Они прям одинаково смотрят! До мурашек пробирает.

— А, это главы рода в разные годы, — кивнул Платон. — Видимо, у нас стать главой может только тот орк, у которого самый отталкивающий взгляд. На самом деле, если без шуток, то вот этих, у кого «одинаковый взгляд», отец уважал сильнее всего. Все они владели родовым даром… и все они под конец жизни сошли с ума. Дар берет свое.

— Постой, «Серп Адрон»? — Марьяна зачитала имя на табличке. — Разве это не твой отец? Он же должен быть жив.

— Этот снимок повесил я сам. Однажды мы с братом почти избавились от драгоценного папочки, но ему повезло выжить. Скажем так, теперь я смотрю на его фотографию и визуализирую. Пусть она скорее станет пророческой.

Марьяна удивленно покачала головой.

— Вы просто копия друг друга. Но у тебя взгляд другой… добрый.

— Вывод: главой рода мне не стать, — рассмеялся Платон, отводя Мари от сборища родственников.

Они прошли на парадную лестницу, что струилась спусками по обе стороны холла. Марьяна оперлась локтями о перила и сказала:

— Вот что-что, а это красиво. Величественно, что ли. Представляю эмоции гостей, когда они попадают сюда впервые.

Она смотрелась очень элегантно, грациозно, как-то правильно, словно находилась здесь не пару дней, а целую жизнь.

Необычная. Платон видел многих женщин — лаборанток, помощниц, ученых, да и просто девушек, — но никто ещё не вызывал в нем такого уважения, как эта хрупкая, тоненькая, но не сломленная колдунья.

Другая бы давно сдалась под гнетом обстоятельств. Не рискнула бы сбегать повторно, сломалась бы от пыток Альбеску.

Но в Марьяне был железный стержень.

— Ну, в последнее время гости нас особо не жалуют, — отшутился Платон. — Мари…

— А? — Она обернулась в его сторону.

— Твой настоящий облик сильно отличается от наложенной маски?

— Не-а, не сильно, — дернула плечом. — Немного черты лица сглажены, цвет глаз, ну и ожога нет. Оттенок волос чуть-чуть другой. Такие чары проще поддерживать, чем полную смену внешности.