Одиссея. В прозаическом переложении Лоуренса Аравийского

Солнце село и опустилась мгла. Они ушли в дальний конец пещеры и всю ночь наслаждались любовью в объятиях друг друга.

Как только появилась свежая розовоперстая Заря, Одиссей облачился в тунику и плащ, а Калипсо накинула длинную серебристую мантию тонкой ткани, подпоясалась роскошным золотым поясом и накрыла голову покрывалом. Затем она занялась подготовкой к отплытию благородного Одиссея.

Она дала ему большой бронзовый топор, с заточенным двусторонним лезвием, крепко насаженным на гнутое топорище оливкового дерева, точно ему по руке. Она вручила ему тесло и провела на край острова, где высились ольха, и черные тополя, и дооблачные сосны. Старые деревья давно засохли на корню и обеспечивали хорошую плавучесть. Показав ему, где стояли самые высокие деревья, прекрасная богиня ушла в свой грот, а Одиссей принялся рубить корабельный лес. Он быстро свалил двадцать деревьев, и обрубил сучья и ветви, и обтесал стволы и острогал их по шнуру.

Прекрасная богиня вернулась и принесла ему бурав, и он просверлил стволы, плотно подогнал друг к другу и прочно соединил, вогнав деревянные шипы в бревна и связав воедино. По ширине его плашкоут не уступал широкодонному корпусу торгового корабля, срубленному мастером-корабелом. Он сколотил палубу, прикрепив ее к частому шпангоуту. Гнутые плотно прилегающие ребра он соединил длинным ширстреком, а по бортам поставил стойки, соединив их планширем. Плашкоут он оснастил мачтой и реей, а на корме установил рулевое весло, чтобы держать курс. Для защиты от бурных волн он окружил судно от носа до кормы плетеной ивовой лозой и прикрепил к пиллерсам. Калипсо принесла ему парусины, и он сшил себе крепкий парус. Затем он разобрал концы, закрепил брасы, фалы и шкоты паруса, и спустил плот на катках в воды безмятежного моря.

К вечеру четвертого дня он завершил свою работу, а на пятый день прекрасная Калипсо проводила его в путь, искупав в бане и облачив в благоуханные одежды. Она доставила на борт два меха, один с темным вином, а другой, побольше, с водой, и еще кожаный мешок с хлебом и лакомствами. Она вызвала теплый попутный ветер, и Одиссей с легким сердцем поставил парус и сел у кормового весла, чтобы держать плот верным курсом. Он не смыкал глаз, неусыпно следя за Плеядами, или за поздно заходящим Арктуром или за Большой Медведицей, бдительно караулящей охотника Ориона. Это созвездие, иногда именуемое Колесницей, никогда не купается в потоке Океана. Как подсказала ему мудрая богиня Калипсо, оно должно было оставаться слева по курсу во время его плавания по открытому морю. Семнадцать дней он держал курс, а на восемнадцатый день он увидел на горизонте темные горы страны феакийцев. Остров лежал, как щит, на поверхности туманного моря.

Но Потрясатель земли Посейдон, возвращавшийся из страны эфиопов, заметил его с дальних Солимских высот. Бог разгневался, увидев, кто плывет по его стихии. Тряхнув головой, он пробормотал себе под нос:

— Стоило мне съездить в Эфиопию, как боги подыграли Одиссею. Он уже приближается к земле феакийцев, а там суждено завершиться его долгим испытаниям. Но ничего, он у меня напоследок еще попляшет.

Он собрал тучи в единый кулак, и, с трезубцем в руке, взбушевал водную пустыню. Он созвал штормовые порывы всех ветров и покрыл море и сушу мрачной тучей. Мгла спустилась с небес. Восточный ветер, и Южный, и бурный Западный обрушились друг на друга, а с севера пришел белый шквал, гоня перед собой огромную волну. Ноги Одиссея подкосились, он дрогнул духом, и в отчаянии обратился к своему мужеству.

— Злополучный, какой конец тебе предстоит? Боюсь, что богиня не ошиблась в своих пророчествах, и мне суждено испить полную чашу бедствий на море, прежде чем я достигну родного берега. Ее слова сбываются, это видно по небу, обложенному тучами, и по штормовому морю. Шквалы несутся со всех четырех сторон света. Мне осталась только скорая и неизбежная гибель. Трижды блаженны мои соратники, что погибли на полях под Троей, служа верой и правдой сынам Атрея. Мне бы встретить мой рок и умереть в тот день, когда троянские орды метали в меня бронзовые дротики в бою за тело Ахилла! Меня бы отпели, и ахейцы разнесли бы мою славу по миру. Но видать, мне суждена бесславная смерть.

И в этот момент колоссальный вал, катившийся с величественной медлительностью, обрушился на него. Плот закрутило в водовороте. Противостоящие ветры объединились в едином порыве, переломили мачту надвое, и унесли парус и рею в открытое море. Рулевое весло вылетело из рук Одиссея, а его самого выбросило за борт. Долгое время он оставался под водой: скованный одеяниями богини Калипсо, он никак не мог вынырнуть из волн. Наконец, он выбрался на поверхность и едва отплевался от горькой морской воды, текшей по лицу. Несмотря на изнеможение, он не позабыл о своем судне, но понесся за ним по пене моря, догнал, вскарабкался на борт и скорчился посреди плота, чтобы избежать немедленной смерти. Водовороты волн крутили его судно, как Северный ветер гоняет по полям слипшиеся в ком колючки чертополоха. То Южный ветер перепаснет его Северному, то Восточный уступит его разыгравшемуся Западному ветру.

Но Одиссея заметили. Это была дочь Кадма, Ино Стройные Лодыжки. Она была смертной женщиной и говорила по-нашему, но сейчас она живет в соленых пучинах. Боги признали ее своей, и дали ей имя Левкотея. Она пожалела несчастного заброшенного Одиссея, легко, как чайка, вспорхнула из вод и села на край плота.

— Бедняжка, — сказала она, — почему Посейдон так на тебя взъярен, и устилает твой путь несчастьями? Но убить он тебя не убьет, сколько бы ни пыжился. Ты только в точности следуй моим словам. Сними одежды, оставь судно на волю ветров и волн, и плыви изо всех сил к феакийскому берегу. Там ты спасешься. Возьми это волшебное покрывало, обвяжи его вокруг пояса, и под его защитой не бойся ни ран, ни смерти. Но лишь коснешься рукой суши, отвяжи покрывало и брось его в темно-винное море. Только сам отвернись и не смотри.

Богиня дала ему покрывало, и как чайка, нырнула в бурное море, и скрылась в темных водах. Отважный Одиссей задумался, не зная, как поступить. Он рассуждал в душе:

— Новое испытание выпало на мою долю. Может быть, это уловка ревнивой богини. Она хочет, чтобы я покинул судно. Нет, этого я не сделаю — я своими очами видел, как далеко до берега, где, по ее словам, меня ждет спасение. Пока мое судно держится на плаву, я останусь на борту. А когда волны разобьют плот, пущусь вплавь. Лучше плана не придумаешь.

Пока Одиссей рассуждал таким образом, Потрясатель земли Посейдон наслал еще одну гигантскую волну. Страшной угрозой она нависла над его головой, а затем обрушилась и разметала брусья плота, как буйный вихрь налетает на кучу соломы и разносит по полю. Одиссей вскарабкался на один из брусьев, оседлал его, как скакуна, сбросил одежды, данные прекрасной богиней Калипсо, обмотал талию покрывалом и бросился в волны, плывя что есть мочи. Гордый Потрясатель земли увидал его, тряхнул головой и пробормотал:

— Вот тебе! Сейчас мучайся, плыви себе, пока не попадешь в руки возлюбленного Зевсом народа. Хоть ты и спасешься, но мало тебе не покажется.

Посейдон стегнул долгогривых коней и умчался в Эгею, в свой роскошный дворец. Афина, дочь Зевса решила вмешаться. Она сдержала ветры на скаку, и велела им улечься и уснуть, а с севера она вызвала сильный бриз, чтобы смирить волны на пути пловца и дать Одиссею возможность спастись из объятий смерти и достичь земли мореходов-феакийцев.

Два дня и две ночи его носило по бурному морю. Много раз он предчувствовал неминуемую смерть. Но на утро третьего дня, когда явилась свежая Заря Плетеные Косы, ветер стих, настал полный штиль, и Одиссей, взметенный на гребень волны, увидел землю неподалеку. Он испытал облегчение, как сын у постели отца, умиравшего в долгой мучительной агонии, в плену злокозненных сил, когда он узнает, что кризис миновал и отец выжил. Так обрадовался Одиссей, неожиданно увидав землю и деревья. Он поплыл изо всех сил к берегу, стремясь почувствовать землю под ногами.

Он приблизился на расстояние оклика от берега, и услыхал грохот прибоя, разбивающегося о скалы. С сердитым ревом могучие валы обрушивались на неприступный берег, окружая его пеной и брызгами. Тут не было ни причала, ни бухты, куда мог бы войти корабль, — лишь выступающие в море утесы, рифы и высокий мыс. Тут подкосились колена Одиссея, и изменило мужество. Он застонал от отчаяния, и сказал самому себе:

— Вот несчастье! Зачем только Зевес дал мне увидеть нежданный берег, после того, как я прорвался сквозь непостижимые дали морей? Все мои усилия были втуне, нет спасения от ревущего прибоя. У берега торчат острые рифы, вокруг бушуют волны, а за ними отвесная стена утеса торчит из пучины. На ноги не встанешь и на берег не выберешься. Попытаюсь достичь берега, — прибой разобьёт о скалы. Поплыву вдоль берега в поисках тихой бухты или огражденной заводи, — новый порыв урагана подхватит мое стонущее тело и утащит в рыбье царство. Неведомый бог может натравить на меня морского монстра: их разводит сиятельная Амфитрита, а ее супруг Посейдон точит на меня зуб.