Одиссея. В прозаическом переложении Лоуренса Аравийского
Шрифт:
Пока он рассуждал таким образом, огромный вал подхватил его и понес к скалистому берегу, где острые рифы сорвали бы с него кожу и переломали кости, но ясноглазая Афина подсказала ему поспешно схватиться обеими руками за скалу. Так он висел, всхлипывая, пока не миновала волна. Он избежал гибели, но уходящая волна подхватила его на возврате и утащила в открытое море. Как у вытащенного со дна осьминога прилипают камешки к присоскам щупальцев, так и лоскутья кожи с сильных рук Одиссея остались на скалах. А затем волны сомкнулись над его головой.
Горемычный Одиссей неизбежно погиб бы, вопреки приговору судьбы, но сероглазая Афина подала ему хорошую мысль. Вырвавшись на поверхность, он поплыл вне линии прибоя вдоль рифа, в поисках отмелей или пологого берега. Наконец, он достиг
— Услышь меня, Господь, кто бы ты ни был! Я прихожу к тебе с мольбой, беглец от ярости Посейдона. Бессмертный бог, защити странника, устало припадающего к твоим коленам и водам. После многих страданий, я ищу убежища в твоем потоке. Смилуйся надо мной, Господь. Прими мою мольбу о помощи.
В ответ на его мольбу бог реки сдержал поток и разгладил волны на пути пловца, и дал ему приплыть целым и невредимым к берегу[28] у самого устья. Ноги Одиссея подкосились, мощные руки ослабли — борьба с морем обессилила его. Его плоть распухла, и потоки соленой воды текли изо рта и ноздрей. Бессловесный, бездыханный он лежал на берегу, не в силах пошевелиться. Страшная усталость охватила его. Но вот он отдышался, и воздух ворвался в его легкие. Он снял покрывало богини и бросил в убегающий в море поток. Струя унесла покрывало в глубины, и через миг оно оказалось в руках Ино. Одиссей, шатаясь, отошел от берега, рухнул в камышах и поцеловал плодородную землю.
В смятении он пытался побудить себя к действию.
— Что станет со мной? — застонал он, — что мне делать? Если я останусь у реки, и всю ночь не сомкну глаз, меня доконают роса и иней. Моему усталому сердцу не вынести холодного тумана в речной долине. Но если я подымусь вверх по склону в лес и спрячусь в густых зарослях, мне удастся избежать холода и изнеможения, я погружусь в сон, и стану добычей диких зверей.
И все же, при раздумье, второй вариант казался удачнее. Он удалился в рощу, стоящую на высоком месте неподалеку от реки, и забрался под сдвоенный куст оливы и дикой маслины. Они росли от одного корня и так переплелись ветвями, что ни влажные ветры, ни сияние солнца, ни дождь не могли проникнуть под их кровлю. Одиссей заполз в это убежище, и к своей радости увидел, что земля покрыта опавшей листвой, которая могла бы укрыть и двух-трех человек в самую страшную зимнюю стужу. Он улегся посредине и закопался целиком в груду сухих листьев. Так живущий вдали от людей на одинокой ферме крестьянин прячет тлеющую головню под черной золой, чтобы сохранить семя пламени до своего возвращения, и не одалживаться у соседей. Так лежал Одиссей под охапкой листьев, и Афина смежила его очи сладкой дремотой и запечатала веки, чтобы смягчить боль и изнеможение от трудов.
ПесньVI
Навзикая[31]
Наконец, многострадальный Одиссей поддался усталости и уснул. А Афина последовала в край феакийцев и вступила в их столицу. Они когда-то занимали просторные земли Гипереи по соседству с циклопами, расой грубых драчунов, но те были покрепче феакийцев и зачастую их допекали. Тогда богоравный Навзифой переселил свой народ в Схерию, подальше от людских посягательств. Он обнес стеной место, выбранное для города, построил дома, возвел храмы богам и поделил пашню.
В урочный час Навзифой смирился с судьбой и сошел в Аид, и теперь Алкиной мудро, по наставлению богов, правил народом. К его дому спустилась сероглазая богиня Афина, чтобы подготовить прием великодушному Одиссею. В его доме она избрала драгоценный чертог, где спала Навзикая, юная дочь высокородного Алкиноя, высокая и прекрасная, как бессмертная богиня и видом, и станом. Рядом с ней, с обеих сторон у входа, спали две фрейлины, прекрасные красою Граций. Блестящие двери были закрыты, но Афина пронеслась сквозь них, как порыв ветра, прямо к изголовью принцессы. Для пользы дела богиня приняла облик подружки
и ровесницы Навзикаи, милой ей дочери Димаса, знаменитого капитана. Ее голосом сероглазая Афина сказала:— О Навзикая, откуда у твоей матери такая ленивая дочь! Пышные одеяния лежат, как попало, а твоя брачная пора приближается. Именно сейчас тебе надо изысканно одеваться и готовить роскошные наряды для свадебного поезда. Такие мелочи приносят доброе имя в свете, ими гордятся отцы и радуются матери.
«Давай поутру чуть свет пойдем постираемся, а я тебе помогу по-дружески. Готовься к близкому моменту, когда ты перестанешь быть девой. Ведь лучшие юноши края, твои кровники и сродники, просят твоей руки, руки феакийской принцессы! Так что запомни, с утра первым делом попроси у отца, чтобы дал мулов и возок, а в него положи накидки для мужчин, и твои наряды, и блестящие покрывала. И сама поезжай в возке, потому что от города до прудов пешком слишком далеко».
Выполнив, таким образом, свою задачу, Афина отправилась на Олимп, где вовеки, говорят, незыблем престол богов: ветры его не потрясают, дождь не мочит, и снег не морозит. Окрест простирается безоблачная твердь, и в чертогах рассеяно белое сияние солнечного света. Там блаженствуют бессмертные боги, и туда вернулась Сероглазая Леди, передав весть деве.
Заря с высокого трона пробудила Навзикаю Нарядные Уборы. Пробуждаясь, вспомнила она свой сон. Принцесса прошла сквозь весь дом к дорогим родителям. Она нашла их в комнатах: мать сидела у очага с прислужницами и сучила нить[32], окрашенную морским пурпуром, а отца она встретила на пороге — он шел совещаться с сиятельными принцами своего народа. Она подошла к нему поближе и прошептала:
— Дорогой папочка, не позволишь ли ты мне взять глубокий возок с крепкими колесами, — отвезти грязную одежду на речку постирать? И тебе пригодится чистая одежда, когда ты заседаешь на совете вождей. Из пяти моих братьев двое взяли себе жен, а трем веселым холостякам всегда нужны свежестиранные одежды, чтобы пойти на танцы. Эти заботы лежат на мне.
Так она сказала, стесняясь упомянуть замужество; но он прекрасно понял и ответил:
— Дитя, мне для тебя не жалко ни мулов, ни возка. Ступай: работники подадут тебе глубокий легкий возок, с высоким навесом.
Он кликнул слуг, и они повиновались. Они подали легко катящийся возок ко дворцу, вывели мулов и запрягли их, а Навзикая принесла яркие одежды из спальни и бросила в гладкобортый возок. Мать сложила вкусное мясо в короб; подала закуски и приправы, наполнила козий мех вином. Ее дочь вскарабкалась в возок, она подала ей золотой фиал прозрачного оливкового масла, умастить тело после купания. Навзикая взяла бич и блестящие вожжи. Она хлестнула мулов, раздался перестук копыт, мулы рьяно дернули упряжку и унесли одежды и деву — не одну, конечно: ее сопровождали фрейлины.
Наконец они оказались у быстрого потока с непересыхающими заводями, где с такой силой били многоводные чистые ключи, что отстирывали самые грязные вещи. Девушки выпрягли мулов из упряжи и отогнали пастись к журчащей воде, где росла медово-сладкая трава. Они взяли одежды в охапку, бросили в тенистые воды заводей и месили ногами, стараясь переплясать друг друга. Отстирав дочиста, они растянули белье в ширину, ровно разложив на бережке и на гальке, начисто промытой морем.
Окончив работу, они бросились купаться, а затем умастили себя до блеска оливковым маслом, и отнесли корзинку со снедью в укромную нишу с видом на море. Там они ели и ждали, пока просохнут разложенные на солнце одежды. Насытившись, девушки и их юная госпожа сбросили косынки и пустились играть в мяч. Белые руки Навзикаи, заводившей песню, задавали ритм танца с мячом. Она двигалась меж ними, — так лучница Артемида спускается с горных круч Тайгета или Эриманта, и тешится облавой на свирепых вепрей или быстрых оленей вместе со своей свитой нимф, застенчивых дочерей нашего Властелина эгиды, Зевеса, и тогда сердце ее матери Леты восхищается Артемидой — ее высоко поднятой головой, и ее челом, и тем, как без усилия выделяется она среди прочих прелестниц. Так и эта добродетельная дева затмевала своих фрейлин.