Одна беременность на двоих

— Твоя мать, когда звонила отцу, чётко заявила, что ты переезжаешь к ней сразу после родов. Ты сказала ей, что это не так?

Я встала в позу детектива, уперев руки в бока и прищурив глаза. Аманда продолжила спокойно процеживать сок и, лишь когда протянула мне стакан, ответила:

— Пока это так.

В её голосе напрочь отсутствовали эмоции, будто не было того истерического крика в машине, когда она сообщила мне о предложении матери. Я вновь лишилась дара речи, и если бы сама Аманда не решила продолжить разговор, на нём можно было бы ставить крест. Она отхлебнула из стакана и, вернув его на стойку бара, произнесла:

— Я не хочу ехать, но пока у меня нет выбора. Возможно, я сумею выиграть неделю, не сообщив ей, что уже родила, но потом она приедет. Я могу тянуть сколь угодно долго, даже до июня, если ты согласишься терпеть меня и ребёнка, но потом я либо должна повернуться к матери спиной, либо выполнить то, что она требует. Я пока не знаю, как сделать первое. Даже если найти удалёнку, если даже уехать куда-то из долины и снять дешёвую студию, мне не хватит на жизнь. До конца августа я не имею доступа к своему счёту, и я понятия не имею, сколько оставил мне отец. Я в лоб спрашивала мать, и она специально молчит.

Аманда вновь подняла стакан с соком. Мой оставался нетронутым.

— Пей, — приказала она, когда я уже начала говорить, но я не замолчала:

— Отец не хочет, чтобы я жила одна, и если мы его попросим…

— О чём? — не дала мне договорить Аманда и демонстративно распахнула дверцу холодильника.

— Чтобы он сказал твоей матери, чтобы ты осталась здесь, со мной.

Аманда на мгновение замерла перед раскрытым холодильником, потом, так и не достав ничего, медленно прикрыла дверцу.

— С какой стати моя мать будет слушать твоего отца?

Я не знала, что ответить, и уткнулась в стакан. Сок был слишком терпким, и я отчего-то почувствовала прежние рвотные позывы.

— Кейти, я считала, что девять месяцев — это так много, что я что-то обязательно придумаю. Или мир изменится, как в сказке. Но ничего не происходит. Нет никакой нормальной удалёнки, даже базы данных хотят, чтобы заполняли из офиса… И…

Она махнула рукой и отвернулась. Я решила молчать, боясь, что любое моё слово помешает Аманде справиться с подступившими слезами. Иначе чего она отвернулась. На пустой стене не появилось ничего нового. Я достала из дуршлага виноград и, очистив от веточек, упаковала в коробочку. В сумке-холодильнике уже лежали крекеры, сыр, имбирный чай в термосе и два готовых салата. Оставалось не больше десяти минут, чтобы засунуть в себя остатки хлопьев и выйти. Уже вряд ли удастся избежать пробки. Я постаралась как можно громче закрыть молнию на сумке, чтобы вернуть Аманду к реальности. С блестящими глазами она взяла ложку и опустила в молоко.

Я нарушила молчание только в машине. Под тихую классическую музыку говорить о наболевшем было легче. Я порадовалась отсрочке разговора с отцом. Я ведь даже не спросила Аманду, хочет ли она жить в нашем доме.

— Зачем я нужна твоему отцу со своим ребёнком?

Холодный и колючий голос дарил мало надежды на согласие, но Аманда не увеличила громкость музыки. Значит, разговору быть!

— Почему бы ему не помочь тебе, ведь это такая мелочь…

— Мелочь?! — Аманда перекричала бы литавры, играй те на самом пределе. Я даже вжалась в кресло — какая же я дура, что снова промахнулась с правильной формулировкой! — Кейти, ребёнок — это бессонные ночи, это развешанные по дому подгузники…

— Ну подгузниками ты можешь поступиться! — я не собиралась перебивать, слова сами вылетели изо рта. И Аманда замолчала, только хватка на руле стала жёстче. Ну разве я не права? Подчиниться матери или купить пачку «Памперсов» и жить отдельно, неужели такой сложный выбор!

— Твой отец уже поменял в моей машине масло, ты не понимаешь?

Аманда выплюнула слова в лобовое стекло, и я даже удивилась, что по тому не расползлась капля её слюны.

— Ну он и в моей меняет. Даже колёса сам переставляет!

— Ты ему дочь, а я — никто. Он просто считает себя обязанным мне помогать, потому что я женщина и потому что я беременна. А это значит, что он не будет спать ночью. Он будет возиться с ребёнком будто собственным внуком из чувства долга. Потому что он мужчина.

— Аманда…

Я просто хотела, чтобы она не продолжала. Её голос дрогнул, и я боялась, что вместо слюней сейчас забрызжут слёзы.

— Не перебивай! И не смей даже заикаться об этом. Джим согласится, когда ты даже просьбы не окончишь. Потому что не сможет отказать. Он будет всё сносить, как и собаку.

— Ему собака нравится! — я вновь едва успела закончить фразу.

— Откуда ты знаешь?! Откуда ты можешь знать! Он ведь не скажет тебе, что я была дура и заставила его взять собаку! Помнишь его фразу про надежду? Да, он дал её собаке и не заберёт. Он даст её мне и будет мучиться, но терпеть меня и ребёнка. Нельзя так делать. Нельзя. Думаешь, чего я Стива посылаю? Да если я возьму у него хоть цент, он будет чувствовать себя обязанным помогать мне всю жизнь. Он прямо сказал, что мог бы предотвратить аварию, если бы не тянул с разговором. Если бы сказал Майку о ребёнке по телефону.

Я не стала поддакивать, хотя не могла забыть отчаянье в голосе Стива, когда он говорил мне то же самое.

— Он обвинил себя во всех грехах и теперь желает искупить их через моего ребёнка, понимаешь? У него такой же комплекс ответственности, что и у твоего отца. Они очень похожи, ты не замечала?

Стив и отец? Да, какого чёрта, Аманда, я стану сравнивать этого идиота с собственным отцом. Но я сдержалась. Аманда не даст мне и слова сказать против Стива. Да и мне лучше молчать и даже не думать о нём. Я уже взялась за ручку мысленной двери и шарахну ей прямо ему в лицо. Мне плевать, какой он белый и пушистый с другими!

Мы попали в пробку. В конце каждой фразы Аманда ставила жирную точку нажатием на педаль тормоза. И всякий раз, когда машина дёргалась, мне казалось, нас ударят сзади. Я проклинала себя за начатый разговор. Я знала, какой он для Аманды болезненный. Даже в экзаменационных вопросах написано, что нельзя садиться за руль во взвинченном состоянии и, тем более, доводить того, кто за рулём. Надо было срочно перевести разговор в другое русло. При очередном торможении на заднем сиденье что-то бухнуло. Я обернулась и поняла, что совершенно забыла про автокресло. Отец порывался его установить, но Аманда твёрдо заявила, что поедет к пожарным. Сейчас оно болталось на ремне безопасности.

— Ты позвонила пожарному инспектору на счёт кресла?

Аманда вновь затормозила, и я выдохнула, когда в нас никто не впилился.

— Я оставила сообщение. Он не перезвонил ещё.

На том и оставили разговор. Занятия у нас почти не было. Каждый работал над своим проектом, поочерёдно подходя к преподавателю за одобрением. Он посетовал на то, что не в праве отпустить нас с урока. Мы обязаны отсидеть положенные часы и сегодня, и завтра, зато в четверг он договорился, что мы можем сходить в ресторан во время учебного времени. Ободрённая оценками и похвалой, я сумела не думать ни об отце, ни о Стиве, ни о миссис O’Коннер, ни о слишком уж реальном возвращении Аманды в Рино — я обрабатывала снимки в «Фотошопе» и подняла от экрана глаза лишь на фразу «Все свободны».