Одна маленькая ошибка

Все три кивают и улыбаются, радуясь за меня, и наперебой спрашивают: «А когда книга выйдет?», «А на презентацию пригласишь?», «И какой гонорар тебе пообещали? Ну давай, скажи, мы хотим знать!», «Тебе разрешат самой выбрать обложку?», «А вдруг она тебе не понравится?».

Я вру, вру и снова вру:

– Ой, даже не знаю, мы еще не обсуждали точную дату выхода. Да, конечно, презентация будет. Да-да, просто невероятно! Ой, нет-нет, я вам даже не скажу, какой аванс мне назначили: вы же знаете, я не разбалтываю чужие секреты. Нет, обложку выбирать не дадут, но и не страшно. Все в порядке. Все отлично…

Каждую новую порцию вранья я подкрепляю активным жестикулированием, словно пытаясь смастерить из громоздящейся лжи убедительную картину, как клоун – зверюшек из воздушных шариков.

А потом ко мне подходит Руби, придерживая рукой выпирающее пузо и старательно натягивая улыбку.

– Новости про книгу меня просто потрясли. Такая неожиданность! Ты, должно быть, счастлива.

– Спасибо, Руби, – откликаюсь я, вымучивая не менее фальшивую улыбку.

К нам подскакивает Ада – они с кузиной, видимо, так и ходят парой.

– Ну, – ласково тянет Руби, – теперь, когда ты таки получила свой вожделенный контракт, что будешь делать дальше?

Ее снисходительный тон царапает, пусть даже контракт – выдумка чистой воды. Проблема в том, что Руби – как акула; стоит ей учуять малейшую слабость, единственную капельку крови, и она набрасывается на добычу, разрывая ее в лоскуты. Так что я не поддаюсь на провокацию и лишь пожимаю плечами:

– Поживем – увидим.

– И то правда. – Тут Руби округляет глаза, словно ее осенило: – Может, парня себе найдешь?

Какая же она все-таки паршивая актриса. Только имбецил поверит, что эта мысль забрела Руби в голову только что.

– Ну а что, – щебечет кузина, – ты ведь давно ни с кем не встречаешься. Нельзя жить одними воспоминаниями.

Атмосфера в столовой сгущается. Все смотрят на меня, ожидая реакции, потому что прекрасно знают, как закончились мои предыдущие отношения.

– Тяжко, наверное, когда дома никто не ждет и радостью поделиться не с кем, – продолжает кузина. Каждое ее слово сочится притворным сочувствием, точно желчью.

– У нее есть мы, – холодно отрезает Ада.

Я машинально оглядываюсь, удивленная таким активным заступничеством. Руби тоже этого не ожидала, и я краем глаза замечаю, как она демонстративно расправляет плечи, готовясь к атаке.

– Вообще-то, Элоди почти уже почти двадцать девять, а изданная книга – это все-таки не живой ребенок, – изрекает она ласковым тоном эдакой мудрой матери-природы, поглаживая огромный живот. Правда, впечатление портит едва заметная ухмылочка. – Книга не подарит тебе такой безусловной любви.

Повисает неловкая пауза. Ада отчего-то напрягается, и я подозреваю, что шпилька Руби, предназначавшаяся мне, зацепила и сестру. Мягко говоря, замечание кузины прозвучало нетактично. А если называть вещи своими именами – просто мерзко.

Совершенно неожиданно для себя я заявляю:

– Не уверена, что хочу детей. Видишь ли, моя вагина устраивает меня в ее исходном виде. В смысле, когда она не слиплась с анусом.

Неловкая пауза перерастает в гробовое молчание.

Руби кривится, словно лимон надкусила. Ада, выпучив глаза, судорожно поджимает губы, стараясь не расхохотаться в голос. И пусть за прошедшие годы между нами выросла огромная кирпичная стена, может быть, сейчас мне удалось вытащить оттуда хоть один кирпичик. И теперь мы с сестрой сможем хотя бы видеть друг друга.

Не говоря ни слова, Руби поворачивается и демонстративно ковыляет обратно к мужу.

Я почти уверена, что Ада уйдет следом, – но сестра остается рядом со мной, ехидно улыбаясь. Но прежде чем она успевает открыть рот, к нам подходит Джек:

– Моя мама хочет с тобой поговорить.

Покосившись на него, Ада поворачивается ко мне:

– Иди выясни, чего она хочет.

Затем она снова переводит взгляд на моего друга – суровый и стальной. Может, после смерти Джеффри Джек и изменился, но мнение Ады о нем осталось прежним. Прошло уже немало времени, но сестра до сих пор считает, что он плохо влияет на меня и сбивает с истинного пути. В присутствии посторонних они общаются вежливо и доброжелательно, но взаимная неприязнь нет-нет да проскакивает.

Джек берет меня за руку и уводит прочь. Я успеваю оглянуться через плечо – Ада смотрит мне вслед, но по ее лицу невозможно понять, о чем она думает.

Мама Джека Кэтрин Вествуд – стройная, элегантная, в бежевом комбинезоне и жемчугах. Но даже когда она улыбается, ее глаза печальны; уже тринадцать лет печаль и скорбь служат ей верными спутниками. Со временем самоубийство мужа обросло романтическим ореолом и превратилось для окружающих в повод для досужих сплетен. Но достаточно увидеть пачку антидепрессантов в шкафчике ванной и маленькую бутылочку водки в сумочке миссис Вествуд, чтобы понять, что в чужой трагедии нет ничего романтического.

– Элоди, дорогая, поздравляю с получением контракта. Это большая победа. – Кэтрин притягивает меня к себе и целует в щеку. Руки у нее ледяные. Джеку от нее достались длинные ресницы, светлые волосы и верхняя губа той формы, что зовется «луком Купидона». Все отмечают, что он куда больше похож на мать, чем на отца.

– Так приятно, что мы снова собрались вместе, – добавляет моя мама, сжимая руку миссис Вествуд. – Ты только посмотри на наших детей, Кэтрин, – совсем уже большие!

Ада присоединяется к нам, доливая дяде Грегори выпивку – именно в стакан, потому что пивные бутылки, с точки зрения сестры, выглядят вульгарно.

– Спасибо, золотце, – кивает дядюшка, а затем с улыбкой добавляет, глядя на нас с Джеком: – Из вас обалденная парочка получилась бы.

Я закатываю глаза, а Джек, как обычно, подыгрывает, целуя меня в лоб.

– Нет-нет, из них и друзья замечательные, – откликается Кэтрин. – Просто замечательные.

Она говорит это совершенно непринужденным тоном, но я вижу, как ее пальцы сжимают бокал – аж костяшки побелели. Кэтрин и Джеффри считали меня недостойной их сына – семья у них была куда более обеспеченной, чем наша. Джеффри абсолютно четко продемонстрировал, что он думает на эту тему, когда застукал нас с Джеком, тогда еще подростков, за поцелуем. За первым – и, благодаря яростной отповеди Джеффри, последним.

Чья-то рука приобнимает меня за плечи.

– К тому же все знают, что мой братец – тот еще кобель! – встревает Чарли.

Я смеюсь, позволяя ему обнять меня покрепче. Чарли высокий, стройный, темноволосый, со щетиной модной длины. Но если Джек – дерзкий, уверенный в себе и похож на темный шоколад, поначалу сладкий, но оставляющий на языке горечь, то его старший брат – мягкий и добродушный; он словно глоток ледяной воды в жаркий день: сначала чувствуешь себя неуютно, а затем – хорошо.