Одна на мосту: Стихотворения. Воспоминания. Письма

Бегу в редакцию журнала (Сквозная, 7! — кто не знал этого маленького скромного домика, вмещавшего в себя газетно-журнальное сердце города?).

Кроме зияющих пустотой редакционных кабинетов, нахожу растерянных работников типографии и еще нечто более интересное Все с оттисками шло хорошо. И вдруг нам подали оттиск обложки. И в наших сердцах зашевелился ужас: на носу у Сталина… оказалось нечто похожее на огромный оскорбительный прыщ!

Это предательски-провокаторски сработала обратная сторона с ее объявлениями.

Стали пробовать другую бумагу, прыщ бледнел, но не исчезал.

Шел 12-й час ночи. Я поручаю управляющему и метранпажу или найти наконец соответствующую, безопасную бумагу, или переверстать или даже вовсе убрать объявления. А меня они отпускают до пяти утра домой. Поспать хоть два-три часа. В пять я приду, проверю и благословлю в печать. Так оно и было бы…

Но только в пять часов я не пришел в редакцию.

Я никогда больше в нее не пришел.

В 2 часа ночи около моей квартиры раздался топот солдат и показались черные тени фуражек на оконных занавесках.

В ту ночь я расстался с женой. Снова мы увиделись с ней лишь через 28 лет, а вновь соединиться смогли только в конце 1975 года — через 30 лет.

Так умер «Рубеж». Набранный номер не был отпечатан. Журналу, оказалось, не суждено было стать советским <…>. Как и автору этих строк <…>.

Сергей Яворский. Австралия

Н. М. Крук

26 декабря 1997. Сидней (Австралия)

Дорогая Лашенька,

Перечла странички твоих писем — апрель, июль, ноябрь — боюсь, что где-то плавает одна страничка, но того, что перечла — достаточно: я с тобой, в доме, где растворяется время в работе и добрых намерениях и недовольстве собой (точно как у меня), в Париже с Герра и Петровым, в твоих воспоминаниях о поездках и встречах «во времена оны». Знаешь, я понимаю Линника и всех остальных, желающих восстановить твое, наше прошлое — им это интересно не только как материал (это, конечно, тоже), но и как утонувшая Атлантида, и все это в ретроспективе плюс экзотика твоей жизни!..

Но оттого, что наступила старость, Чему и тело иногда не верит, Что времени осталось капля, малость, А сердце бредит…

А дальше что? И вообще, как это выразить? Стихи возникают редко, но вдруг, именно от солнца, либо музыки, либо просто мгновенного удовлетворения «в собственной коже» возникает теплое и неплохое стихотворение <…>.

Печатаю на столе в столовой и за этим же столом Фимка [169] строчит шахматную статью, заказанную ему журналом в Израиле. В духовке жарится моя курчонка <…>. За завтраком слушали присланную мне Штейном магнитофонную запись — он регулярно выступает по радио с литературной программой. Хочет узнать мое мнение — программа о дальневосточных, а вернее, о русских поэтах Харбина и Шанхая. Выступает он с пафосом, и, хотя явно эрудирован и предан русской поэзии, мне кажется, у него своего рода «прогумилевская предвзятость». Можно ли так выразиться? Он пишет о колоссальном влиянии Гумилева на харбинских поэтов, а затем цитирует Щеголева, написавшего, что если бы Гумилев стал врагом России (подразумевая войну с Германией), то «не надо нам и Гумилева», а также Мэри Крузенштерн, написавшую, что. хотя она еще хранит Гумилева, — ей ближе Симонов [170] . Штейн называет это предательством и говорит, что Мэри была наказана Музой, ибо после этого стихотворения и до предсмертного, продиктованного Мэри Визи стихотворения, посвященного польской прабабушке, она не писала ни одной строчки… Правда ли это?

169

Финка — Крук Ефим Львович (р. 6 января 1914, Харбин) — муж Н.М. Крук. Окончил коммерческий колледж в Чифу (Китай). Работал в крупных фирмах. Был чемпионом Гонконга по шахматам 1957,1959 гг. Живет в Сиднее, Австралия.

170

Симонов Константин (наст имя Кирилл) Михайлович (28 ноября 1915, Петроград - 28 августа 1979, Москва) — писатель, поэт, драматург, журналист, общественный деятель. Редактор «Литературной газеты» (1938; 1950- 1954). Всю Великую Отечественную войну — собкор газеты «Красная звезда» на фронтах. Самое популярное стихотворение К. Симонова военной поры «Жди меня» Редактор журнала «Новый мир» (1946-1950,1954-1958). Автор сб. стихов («С тобой и без тебя», 1942; «Друзья и враги», 1948), прозы о Великой Отечественной войне («Дни и ночи», 1943-1944; «Живые и мертвые», 1959-1971; «Из записок Лопатина», 1957-1978), пьес («Парень из нашего города», 1941; «Четвертый». 1961), публицистики. Государственная премия СССР (1942, 1943, 1946, 1947, 1949, 1950).

Считаю, что он не прав — многие искренне болели за свою родину <…>.

Под конец. Рассмешить? Огорчить? Помнишь, у нас есть деревянный альбом с джонкой и иероглифами? Он полон старых фото: твоей свадьбы, нас у тебя в Ханчжоу… Так вот, порвались кожаные скрепы, и мы отнесли его поправить сапожнику. Сапожник из армян, с большими сентиментальными глазами, возвращая нам альбом, он признался, что посмотрел его. Открыл первую страницу (мы с Фимкой во Французском клубе), спросил: «Это вы? Знаете, я всплакнул, глядя на эти фото… Что делает с людьми время!» Милый человек.

Крепко тебя обнимаем и целуем…

И. И. Лесная

10 апреля 1997. Парагвай

Дорогая моя и любимая Ласонька!

Что с тобой? Я так давно не получала письма от тебя. Все ждала <…>. Здорова ли ты, светик мой? Переживаю…

Я болела долго, с глазами, и не могла утомлять зрение. Сейчас немного лучше. Скучаю о тебе, все время думаю о тебе. Ты поймешь, так как сама страдала из-за разлуки <…>. Живу у добрых людей, не знаю, как будет дальше. Мои уехали на родину, пока довольны. Я жалею, что не уехала с ними. Ты все понимаешь, так как переживаешь сама.

Как у вас там живется? И визиты, и церковь? У меня все однотонно <…>. Черкни мне о своей жизни. Мне не хватает тебя <…>.

Повернулась лицом к Святому Писанию — это утешает душу. Там уж все наши. Читай и ты <…>. Когда ответишь — уже и будет переписка для смятенной души <…>.

Ты по-прежнему моя любимая и дорогая. Целую тебя.

В. Ф. Перелешин [171]

171

Копии большинства писем В.Ф. Перелешина, адресованных Л. Андерсен, она передала в русский архив Лейденского университета, где находится часть материалов из личного архива В Ф. Перелешина. Перед смертью поэт завещал передать оставшийся архив в Россию (сейчас он находится в Институте мировой литературы им. М. Горького в Москве).

7января 1981. <Рио-де-Жанейро> (Бразилия)

Рождество по старому стилю

Дорогая Лашенька,

Из Мури (где прожил две недели) я вернулся позавчера вечером, нашел множество писем, среди которых Вашу открытку с P.S.

Радио Ватикана передает русскую программу в 3 ч. и в 18.45 по среднеевропейскому времени на коротких волнах <…>. Впрочем, моих сообщений в программе на январь не значится.

<…>

Мэри сообщает, что от Вас получила щедрый денежный дар. Спасибо огромное. Как я Вам писал (если писал), с цветами я справляюсь. Моя половина расходов по погребению составила 34 803 крузейро (при курсе около 50 крузейро за доллар). Теперь готов памятник. я должен (не должен, а хочу) заплатить половину, то есть 70 ООО крузейро (при курсе 65 крузейро за доллар). К счастью, мне удалось продать свой участок земли в Долине Виноградников, деньги получу до конца января. О своем будущем не знаю ничего. Виктор колеблется: в США надо начинать сызнова, а здесь у него прекрасный дом в Мури. Так или иначе, я мечтаю жить отдельно. К сожалению, процентов от моих сбережений слишком мало, чтобы снять комнату с просторным складочным помещением для книг.

<…>

23 февраля 1988. Рио-де-Жанейро (Бразилия)

Золотая Лашенька.

Только что — минут десять тому назад — получил я письмо от Ниночки с бесконечно печальной новостью об уходе Мориса (мужа Л. Андерсен). Знаю, что Вы плачете и еще много будете плакать. Опустевшее место за столом, и у камина, и у телевизионного экрана так и останется незанятым. В быту мелкие несогласия неизбежны (каждый человек — носитель своейкрови, своеговоспитания, своихвкусов и привычек, своихчаяний и своейгоречи. Всякая попытка утешить отдает лицемерием. Сейчас Морису нужны только Ваши молитвы и молитвы его и Ваших друзей.

Теперь Вы тоже одна, как и я уже почти семь лет. Не знаю, болен ли я чем-либо еще, но одиночеством болен, и это уже неизлечимо. Кругом люди совершенно чужие. Живу я только участием Всемирного почтового союза. Письмами от Вас, Ниночки, от Ольги Бакич [172] из Канады, от друзей в США. А рядом – здесь – никого.

Издание трех книг за один год (прошлый) подорвало мой банковский счет в Канаде. Простите, что прислал только совсем ничтожный дар на цветы к двадцатому или сороковому дню ухода Мориса. Да хранит Вас Господь, который учитывает и наши ошибки, и нашу боль.

172

Бакич Ольга Михайловна (р. 20 января 1938, Харбин) — славист и историк. Окончила 3-ю полную советскую школу (1955), работала в китайской библиотеке Лесного института (1956-1958). Уехала с родителями в Австралию (1959), где окончила Сиднейский университет (1964). Магистр по востоковедению (1971). Переехала в Канаду (Эдмонтон, 1971), получила докторскую степень по славистике (1977, Альбертский университет). Профессор русского языка в университете Торонто (с 1975). Историк и библиограф, коллекционер материалов и документов по истории Харбина и биографий харбинцев. Редактор и издатель ежегодника «Россияне в Азии» (с 1994).