Одна откровенная ночь

— Я буду боготворить тебя всю ночь.

Он приподнимается и поворачивает меня к себе лицом. Оно мокрое от пота. Вытирает его, а после целует каждую мою черту.

— К холодильнику, — шепчет он.

Глава 25

У меня все болит. Между бедер натерто, а я лежу, распластавшись на кровати Миллера, обернутая простыней вокруг талии. Мою обнажённую спину обдает прохладный воздух. Я липкая и потная. Не сомневаюсь, что на голове сейчас полная неразбериха. Не хочу открывать глаза, поэтому вспоминаю каждую секунду прошлой ночи. Миллер и в самом деле выполнил свое обещание, взяв меня по всей квартире. Я могла бы проспать целую вечность, но отдаленно осознаю, что его нет рядом. На тот случай если ощущения меня подвели, похлопываю рукой по кровати. Но нет, я права. Борясь с постельным бельем, я сажусь, пытаясь смахнуть слипшиеся волосы со своего сонного лица. В комнате его тоже нет.

— Миллер?

Я смотрю в сторону ванной, замечая открытую дверь. Оттуда не доносится ни звука. Пошевелившись, осознаю, что что-то тянет меня назад.

— Что за?

На моем запястье белая тонкая верёвка, которая тянется куда-то вдаль. Осматриваюсь и понимаю, что она ведет из спальни. Одновременно хмурюсь и улыбаюсь, а затем встаю на ноги.

— Что он задумал? — спрашиваю у пустоты.

Натягиваю на себя простынь и беру веревку обеими руками. Следуя за ней, я открываю дверь в коридор, внимательно прислушиваясь. Ничего.

Улыбаясь на ходу, прохожу по коридору, пока не оказываюсь в гостиной. Но нить все еще указывает путь, поэтому я продвигаюсь дальше и останавливаюсь возле одной из картин Миллера. Улыбка сходит с моего лица.

Это не знаменитые лондонские пейзажи.

Это новая картина.

На ней изображена я.

Я прикрываю рот руками, ошеломлённая тем, на что смотрю.

Обнаженная спина.

Невидяще скольжу по изгибам своей тонкой талии. Я выгляжу безмятежной, спокойной и совершенной.

Здесь нет ничего лишнего. Каждая деталь моего тела изображена четко. Миллер написал меня в непривычном для себя стиле, обычно он создает эффект размытия, чтобы сделать изображение непривлекательным.

Хотя здания на горизонте позади меня окрашены в разные цвета, в основном черные и серые с оттенками желтых пятен, чтобы усилить сияние огней. Он прекрасно воспроизвел оконное стекло, и мое отражение в нем — лицо, обнаженная грудь, волосы…

Я медленно качаю головой и осознаю, что не дышу. Убираю ладонь ото рта, осторожно делаю шаг назад. Картина еще не до конца высохла, поэтому я не дотрагиваюсь. Хотя пальцы и тянутся к холсту, чтобы проследить за линиями тела.

— Боже, Миллер, — вздыхаю я, пораженная красотой того, на что смотрю.

Не из-за того, что на картине изображена я, а потому что ее создал мой совершенный, но с покалеченной душой возлюбленный. Миллер никогда не перестанет меня удивлять. Его превосходный ум, сила, нежность… поразительный талант.

Я выгляжу почти живой, и меня обрамляют разнообразные оттенки. Продолжаю любоваться красотой этого произведения, и тут мое внимание привлекает клочок бумаги в левом нижнем углу картины. Неуверенно протягиваю руку, потому что Миллер Харт умеет разбивать сердце с помощью написанных слов.

Всего четыре слова, от которых у меня ёкает сердце.

«Я вижу только тебя».

Фраза заставляет меня плакать. Яростно вытираю катящиеся по щеке слезы. Всхлипываю, читаю еще раз, а затем смотрю на картину, напоминая себе о ее великолепии. Этот образ и слова уже отпечатались в моем сознании. Мне нужно найти Миллера, почувствовать его. Но спустя несколько минут моей молчаливой просьбы понимаю, что все еще одна, в комнате только я и полотно.

Вспоминаю о прикрепленной к запястью веревке и хватаю ее. Замечаю, что она тянется с другой стороны картины, направляя на кухню. Но хмурюсь, видя ведущую обратно нить. Охота не закончена, но Миллера нет и на кухне. На столе беспорядок, а в воздухе витает стойкий запах гари. Да, не похоже на моего мужчину. Я вижу ножницы, клочки бумаги и кастрюлю. Опустив взгляд внутрь, вздрагиваю.

— Ох, — шепчу я, возвращая взгляд к столу. На нем разорванные страницы. Дневник. Беру листки и осматриваю их, чтобы убедиться в своей правоте. Почерк Миллера. — Он сжёг свой ежедневник, — бормочу я, отбрасывая бумаги обратно на стол.

Оставил такой хаос? Даже не знаю, что шокирует меня больше. Я бы задумалась над этим, но мое внимание привлекает фотография. Меня охватывают те же эмоции, которые я испытывала, когда увидела ее в первый раз: беспомощность, горечь и печаль.

Со слезами на глазах я беру снимок со стола и некоторое время рассматриваю. Миллер в детстве. Что-то подталкивает меня перевернуть фото. Уверенная в том, что ничего не обнаружу, я ошибаюсь. Миллер написал слова, которые заставляют меня разрыдаться подобно ребенку.

«Свет или тьма, для меня есть только ты. Найди меня, дорогая».

Паникуя теперь уже по другой причине, я быстро прихожу в себя. Оставив беспорядок, шагаю вслед за веревкой, которая ведет к входной двери. А в следующую секунду уже выхожу из квартиры. В простыне и с нитью на руке. Я резко останавливаюсь, когда веревка исчезает между дверями лифта.

— О боже.

Нажимаю кнопку вызова лифта. Мое сердце бьется быстрее, а я все так и повторяю:

— Боже мой, боже мой…

Каждая секунда кажется мне столетиями. В нетерпении я постоянно нажимаю на кнопку и в итоге кричу:

— Быстрей!

Раздается звук, оповещающий, что лифт поднялся на этаж.

— Ну, наконец!

Когда двери начинают открываться, нить падает на пол у моих ног.

Тысяча эмоций разрывает так сильно, что у меня кружится голова, и я перестаю ясно видеть.

Внутри Миллер.

Вытянув руку, я хватаюсь за стену, чтобы не упасть. Шок или облегчение? Он сидит на полу, прислонившись спиной к стене. Голова опущена, а веревка ведет к его запястью.

Ну и какого черта он тут делает?

— Миллер? — Я осторожно продвигаюсь вперед, гадая, в каком он состоянии и как мне с этим справиться. — Миллер, милый?

Он поднимает голову, медленно открывая глаза. У меня перехватывает дыхание, когда пронзительная голубизна впивается в меня.

— Я сделаю все для тебя, милая девочка, — выдыхает он, протягивая мне руку. — Я готов на все.

Наклоняя голову, он жестом приглашает меня подойти. Без раздумий я спешу его утешить. Зачем он пошел в лифт? Беру его за руку, помогая встать, но вместо этого оказываюсь на его коленях.

— Что ты здесь делаешь? — спрашиваю я, стараясь не повышать голос, и с трудом встаю на ноги.

— Обними меня.

— Что?

Я в замешательстве. Почему в лифте?

— Я попросил один раз, — нетерпеливо рявкает он.

Миллер серьёзен. Зачем он это делает?

Сказать мне нечего, и я не знаю, как ему помочь. Поэтому выбираю единственную возможность успокоить его — обнимаю и крепко прижимаю к себе. Спустя несколько минут я осознаю, что он больше не дрожит.

— Так ты пришел сюда целенаправленно? — удивляюсь я. Ну а как он еще мог оказаться в лифте?