Одна против зомби

Не помню точно, кто именно (может, как всегда, мои британские коллеги), провел эксперимент, названный «тяжесть мысли».

Так вот, оказалось, что когда человек весь из себя в тяжелых раздумьях, то его мышечная система слабеет, и ему кажется, что вес предметов увеличивается.

И наоборот — чем радостней и оптимистичней мысли, тем больше сил в мускулатуре и ощущений по типу: «Всех убью, один останусь!»

Кстати, те же ученые (наверняка, это были мои британские коллеги) убедительно доказали, что помывка рук под краном отдается в душе ощущением освобождения от всяческих прошлых заморочек.

Мол, да, я был должен старику Смиту пару фунтов англосовских тугриков, но какого фига он их раньше с меня не стребовал. Пусть теперь не скулит. Раз сказал, что не брал, значит, не отдам. Пусть жалуется в Страсбург или ООН. Поезд ушел.

Или вот, скажем, эксперименты америкосов над беззащитным населением Пиндостана. Они наняли бригады пацанов и девчонок, чтобы те опробовали методику впаривания в розничной торговле.

Покупателя заставляли потискать товар, понюхать его и даже лизнуть. Оказалось, что после этого между пиндосом и товаром возникает незримая духовная связь, которую тяжело разорвать несчастному покупателю, даже если он умом и понимает всю ублюдочность товара и коварство упыря-продавца.

Так что, сестрицы, когда вам суют под нос какую-либо кофточку и просят ее потрогать, примерить или хотя бы погладить, закрывайте душу ключом трезвого разума на сто оборотом и говорите что-нибудь вроде: «И это говно Вы предлагаете мне носить!?»

— Где тут у Вас можно вымыть руки? — спросила я у Хорькоффа, заметив, что в нервном припадке стерла руками почти весь крест с папки. — А то вся извозилась в помаде. А возилась, оказывается, совершенно не по тому поводу, по которому надо было. И ради Господа нашего всемилостивого, не спрашивайте меня, за каким хреном я разрисовала свою папку помадой. У каждой профессии свои обычаи и ритуалы.

Глава 3. Банкуйте!

1

Когда я вернулась из умывальни, Хорькофф хмыкнул и спросил у меня:

— И что, никаких подводных камней в контракте? Неужто все так просто?

— Не проще, чем нашим доходягам из российской футбольной сборной выиграть Чемпионат мира. Естественно, мое руководство попытается кинуть Вас при первом же шухере, — призналась я.

— Это легко разрулим. Тесть мой — большой спец по таким разборкам.

Хорькофф опять преобразился, снова превратившись из рохли и нытика в гиганта мысли и наследного принца русской олигархии (вот ведь актер!). На его лице появилось хищное выражение, как у шакала, услышавшего среди степной тишины неловкое шарканье хромоного кролика, страдающего артритом.

— Итак, мадмуазель, какова цена вопроса?

Высчитывая предел страховых выплат, я долго шагала по кабинету, метко зафутболив под стол попавшуюся на пути крокодилью морду.

С одной стороны, надо было помочь Хорькоффу и себе, а с другой, не разорить родную шарагу. У нас там ребята резкие. Могут ведь и не понять моего мстительного юмора.

От волнения я забыла о существовании калькулятора и подсчитывала сумму на пальцах. Из-за этого постоянно путалась в расчетах и не могла вычислить ничего конкретного. Оставалось одно — брать цифры с потолка.

— Ну раз пошла такая пьянка… — замялась я, — то пусть будет три…

Хорькофф презрительно фыркнул.

— …Тринадцать миллионов! — на ходу сориентировалась я.

— Издеваетесь?! — возмутился Хорькофф. — Чтобы замять скандал и отмазаться от следствия, мы одних только взяток чинушам будем вынуждены дать на гораздо большую сумму.

— Можно и больше. В знак моего к Вам уважения и бескорыстной любви к размеру комиссионных страховочку можно увеличить. Очень даже вполне себе на нормальную сумму, коя никак не заденет Ваших интересов, а наоборот, послужит их укреплению и процветанию…

— Банкуйте! — нетерпеливо перебил меня Хорькофф.

«Как бы не добанковаться до того, что Пал-Никодимыч собственноручно удавит меня», — заволновалась я.

Но тут же подавила в себе панику. Собралась духом. Сжала кулаки, и волевым усилием выдавила из себя:

— О, мой га-а-д! Тогда… Тогда милли… ард… ов… пять! Долларов. Штатовских. Соответственно страховой взнос — сто лямов полной витаминов и микроэлементов, нежно хрустящей в карманах капусты.

Я вдобавок к кулакам сжала еще и зубы. И, затаив дыхание, с тревогой ждала ответа Хорькоффа, надеясь, что он откажется от столь рискованной затеи, и у Пал-Никодимыча не будет повода меня душить.

Однако ж вместе с опасениями насчет жестокой расправы в голове крутились и другие мыслишка: «Е-мое! Моих комиссионных лимончиков получится аж целых десять штучек! Я — вся из себя такая… ну, в общем, миллионерша и роскошная светская львица — буду купаться в золоте и брильянтах, отрываться в Куршавеле и пускать фейерверки во дворе виллы напротив президентской дачи! И тогда пацаны из «Кольчужника» заценят меня о-го-го как. Особенно, если я им подарю старинный бронепоезд и современную межконтинентальную ракету».

— А Ваша компания потянет? — бросил на меня недоверчивый взгляд Хорькофф.

— Мы, к слову сказать, тоже веников не вяжем. ОВО «ЛАДИК» перестраховывает все свои риски в куче гораздо более мощных контор, в том числе и с государственным участием. Потом, конечно, кое-кто из наших гарантов захочет кое-кому из нашего руководства отбить почки. Но это уже издержки производства. Так что, не переживайте, потянем. Хватит даже на то, чтобы кормить Ваших бедолаг собачьими консервами по гроб жизни. Кстати, на фига Вы их ими пичкаете?

— Они не могли ничего есть из обычной пищи. Зато собачью еду, что принесла для своего пуделя одна из сотрудниц, сожрали с удовольствием.

— О, мой га-а-а-д! Дела-а-а-а…

— Теперь заказываем такую пищу оптом в офис, чтоб наши по магазинам не шастали, создавая вокруг себя нездоровый ажиотаж.

Тут у меня снова запел мобильник. Я поднесла его к уху.

— Лодзеева, быстро заказывай нам пропуск, — приказал мне Пал-Никодимыч. — Нас не пускают.

2

— Пал-Никодимыч, как я рада, что вы подошли! — радостно соврала я шефу. — Даже представить себе не можете, как это хорошо!

— Нас не пускают! — повторил шеф.

— Кого не пускают? Вас? Да быть такого не может! Наверное, что-то перепутали. Сами понимаете, визит был не запланирован и торжественную встречу за столь короткое время организовать…

— Скажи им, пусть пропустят меня и юриста.

— Погодите, Пал-Никодимыч, а куда Вас не пускают-то? Не ошиблись ли Вы часом адреском? Дверь какая? А у швейцара чо за кокарда над козырьком?

— Лодзеева, я еще не настолько выжил из ума, чтобы не разобраться, где нахожусь. Мы прямо у проходной в «ИNФЕRNО». И нас не пускают.