Одна тайная ставка

Спустя час, сидя на диване в гостиной и глядя на черно-белое фото бабушки Субботкина на противоположной стене, я поймала себя на мысли, что хочу узнать о ней больше.

Прикинув, что подойдет для знакомства лучше: дегустация разрекламированных Виктором маринованных помидоров или поиск какого-нибудь старого фотоальбома, я остановилась на втором варианте. В конце концов, соленое на ночь вредно, а полистать карточки из прошлого если не полезно, то по крайней мере увлекательно.

На нижних полках серванта в гостиной я отыскала сразу три фотоальбома: самый яркий из них – с зелеными пальмами посреди тропического острова на обложке – лежал сверху. Я устроилась на полу и принялась перелистывать снимки. Тут были цветные карточки формата десять на пятнадцать, снятые на пленочный фотоаппарат. Я без труда узнала на них Глафиру Дмитриевну. Здесь она была значительно старше и крупнее, чем на старом портрете со стены, но все-таки вполне узнаваема.

Вот она в Сочи рядом с Зимним театром, тут же карточки с галечного пляжа. Наконец, Глафира Дмитриевна запечатлена в знакомом мне интерьере. На диване, где я только что сидела, женщина устроилась в обнимку с розовощеким парнем лет восьми. Я без труда узнала в нем Виктора. Субботкин попался мне еще на нескольких снимках: неизменно довольный и с аккуратно причесанными русыми волосами.

Мне всегда доставляло какое-то особое удовольствие смотреть на семейные снимки. Должно быть, оттого, что у меня самой никогда не было фотоальбома. Отец не фотографировался сам и никогда не снимал меня. Первая фотосъемка, и то групповая, случилась у меня уже в детском доме. Разумеется, получившиеся кадры сложно было отнести к семейным портретам. Поэтому сейчас, окунаясь в детство Субботкина, я будто восполняла внутри утраченную часть своего.

Следующий альбом в светло-серой обложке, стилизованной под кожу, содержал как цветные, так и черно-белые снимки. Здесь было много фотографий из поездок: похоже, Глафира Дмитриевна часто путешествовала. Впрочем, скорее это были командировки. Она, конечно, позировала возле достопримечательностей в модном когда-то пальто и высоких сапогах, но тут же попадались групповые фото из кабинетов в компании коллег и огромные снимки из аудиторий, а также на фоне фасадов учебных заведений с десятками студентов. Скорее всего, женщину приглашали провести лекции в разных учебных заведениях по всей России.

Бабушка Субботкина вела насыщенную жизнь, но вот мужчины рядом с ней я не видела. Фото ее мужа встретилось мне лишь в последнем альбоме. Пыльная коричневая обложка под бархат хранила в себе самое большое количество карточек и воспоминаний.

Тут я и наткнулась на выцветший свадебный снимок. Глафира Дмитриевна в скромном белом платье, с букетом то ли хризантем, то ли маргариток, под руку с усатым красавцем. На дедушку Виктор, как мне показалось, был совсем не похож. Мужчина попался мне лишь еще на одной малюсенькой фотокарточке, сделанной, вероятно, для паспорта.

В самом конце альбома стопкой были сложены несколько огромных снимков, их края выходили за пределы обложки, а потому изрядно потрепались. Все они представляли собой групповые фотографии со студентами. Глафира Дмитриевна была запечатлена на них в разные промежутки своей жизни: лет от тридцати до шестидесяти. Неизменно с красивой прической, идеальной осанкой и одетая с иголочки, будто сошла со страниц журнала прошлого века.

Бабушка Субботкина нравилась мне все больше, я даже поймала себя на том, что блаженно улыбаюсь, сидя на полу возле серванта и перебирая снимки. Ноги между тем стали затекать. Я принялась собирать фотокарточки, чтобы вернуть их в альбом. Очень хотелось принять более удобное положение где-нибудь в кухне за чашкой чая. В серванте я еще вчера заприметила шикарную чайную пару с розовыми пионами в зелени.

Взяв в руки последний оставшийся на полу снимок, я замерла. Лицо одного из студентов, стоящего в самом дальнем ряду, показалось мне смутно знакомым. Я поднесла фотографию к самому носу, но, поскольку качеством в те годы карточки не отличались, толку от этого было мало.

Высокий темноволосый парень со вздернутым подбородком на фотографа не смотрел. Взгляд его бездонных глаз был направлен куда-то в сторону. То ли он просто не успел взглянуть туда, куда следовало, то ли намеренно решил отличиться. Надо признать, ему удалось бы это без особого труда в любом случае.

Я поняла, кого напоминает мне красавец с фото: моего старого знакомого по детскому дому Ланселота Трегубова. Разумеется, это не мог быть он сам, но кто-то из его родственников – вполне. Сам он складывал легенды о своем происхождении. Вырос он в цыганском таборе, к которому прибился после побега из семьи. Родители его работали в цирке. Более того, отец по неосторожности убил мать Ланса во время представления чуть ли не на его глазах.

Я снова внимательно посмотрела на фото. Сходство с Трегубовым темноволосого юноши было очевидным. Судя по тому, что на снимке Глафира Дмитриевна была уже ближе к пенсионному возрасту, сделан он был лет тридцать назад, а значит, молодой человек с фотографии вполне мог быть отцом Ланса. Только в моем представлении работа в цирке мало сочеталась с получением высшего образования. Как правило, такие династии растут в цирковых опилках, перенимая опыт старших поколений.

Возможно, незнакомец, отводящий взгляд от объектива, приходится моему давнему приятелю совсем дальним родственником. Нельзя исключать и случайное сходство. Поговаривают же, что у каждого на Земле есть двойник, а то и несколько. Тем не менее все это не казалось мне совпадением. Более того, Ланса я уже неоднократно в этом городе встречала. Вероятно, с этими краями его что-то связывало.

Как бы то ни было, интерес находка у меня вызвала нешуточный, и я сделала фотографию снимка на смартфон. Качество и без того не самой четкой карточки пострадало, но меня это не особенно смущало.

Уже лежа на высокой постели Глафиры Дмитриевны, я взяла в руки телефон и снова принялась разглядывать незнакомца. Рост, волосы, форма носа: сходство было поразительным. Как жаль, что Субботкин не успел познакомить меня со своей бабулей при жизни. Возможно, она смогла бы приоткрыть завесу тайны, которая меня отчего-то так взволновала.

Ланселот был моей первой любовью, тогда мне казалось, что нам суждено быть вместе всю жизнь, но эта самая жизнь распорядилась совсем иначе. Он исчез, оставив в душе разочарование и рваные шрамы, которые, в свою очередь, сделали меня еще сильнее. Но юношеская влюбленность никогда не исчезает бесследно, даже если после бушующей страсти тебя окунают в пучину предательства.

Ночью мне снилось бескрайнее звездное небо, каким оно бывает в августе в сельской местности. Мы с Лансом валялись в траве и болтали. Беззаботные, юные, полные надежд. Стрекотали кузнечики, тихо шелестел в листве ветер.

Проснувшись от звонка будильника, я еще долго не могла отбросить воспоминания о сновидении. Картинка была слишком реальной, ведь подобные ночи действительно когда-то были в моей жизни. Тогда меня звали исключительно Тайной, а вера в возвращение отца была еще жива.

В отделении, куда я прибыла через час, царила будничная суета. Она быстро вернула меня с небес на землю. В кабинет Субботкина я заходила уже полностью готовой к трудовому дню, какие бы сюрпризы он ни приготовил.

Виктор сидел, склонившись над бумагами на столе. Подойдя ближе, я увидела, что перед ним разложены распечатанные на принтере снимки. Субботкин, поглощенный раздумьями, заметил мое появление не сразу.

– Привет, – поздоровалась я. – Вчерашний труп?

– Ага, – кивнул Виктор. – Неспокойно в городе год заканчивается.

– Когда-то было иначе?

– Пожалуй, нет, – ухмыльнулся он и перешел на интересующую меня тему: – Деньги изъяли. Ефременко их хватило бы на неплохую квартиру в центре нашего города.