Одна Зима на двоих

— Проверить, — приказал Хасс.

Тут же двое из отряда обнажили мечи и бесшумными тенями двинулись вперед по проходу.

Кинт спешился и стянул следом за собой притихшую девушку. После прошлого побега оставлять ее без присмотра он не собирался.

— Все чисто. Проход через десяток метров упирается в каменные завалы. Нет признаков присутствия ни других людей, ни зверей, — бодро отчитался один из разведчиков, — места хватит всем.

— Разбивайте лагерь. Остановимся здесь на ночь.

Со стороны перевала уже доносился знакомый гул Сеп-хатти. Эти горы бывают когда-нибудь спокойны?

Мысли о ночлеге почему-то пугала больше всего остального. Спать, среди десяти незнакомых опасных мужчин? Да еще и под присмотром желтоглазого кинта? К такому ее жизнь не готовила. Она привыкла засыпать и просыпаться в кругу тихих послушниц, выслушивать нравоучения от ворчливой Харли, умываться по утрам стылой водой из чана.

— Иди за мной, — скомандовал Хасс.

Ким не пошевелилась, с трудом выдерживая мрачный звериный взгляд.

— Иди за мной, — глухо повторил он, а когда она упрямо осталась на месте, просто подхватил под подмышку и занес в пещеру.

— Пусти!

Он отпустил — разжал руки, так что она плюхнулась на каменный неровный пол. Не успела даже пикнуть, как Хасс вздернул ее на ноги, а потом, схватив за воротник, впечатал в стену:

— Запомни. Если я говорю идти — ты идешь. Если говорю молчать — ты молчишь. Если прикажу прыгать на одной ноге — ты будешь прыгать. Уяснила? — он нависал над ней как скала. — Ослушаешься — накажу.

— Что, опять глазами своими страшными посмотришь? — равнодушно поинтересовалась Ким.

— Знаешь, мои люди не трогают тебя, потому что ты — подарок императору. Но я ведь могу и передумать, — едва заметно ухмыльнулся он. — Поверь, есть много других способов наказать. Гораздо более интересных, чем просто боль.

Он разжал кулак, отпуская ее, и отошел в сторону.

— Возьмешь спальник, ляжешь у самой дальней стены. Поняла?

Сердце гремело в груди, оглушая своим боем.

— Я не слышу ответа?

— Поняла.

— Сделаешь опять по-своему — положу к виртам, — не заметив отклика на эти слова добавил, — или себе под бок. Выбор за тобой.

Ни слова больше не сказав, он вышел на улицу, оставив в пещере задыхающуюся от беспомощности Ким.

Ее не пугала возможность оказаться среди ездовых ящеров — они страшные, но не настолько чтобы терять от этого голову, но вот спать рядом с кинтом она точно не собиралась. Проще сразу выбежать на мороз, навстречу приближающемуся Сеп-хатти.

Вскоре все мужчины собрались в пещере и стало совсем тесно. Уставшие вирты ютились в небольшом закутке возле выхода, недовольно ворчали, рыли когтистыми лапами пол, кровожадно посматривая друг на друга, захватчики разбирали спальники и готовились ко сну, чтобы встать с первыми лучам солнца и снова отправиться в путь, а Ким сидела, забившись в угол и настороженно за всеми наблюдала.

Хотя все ее не волновали. Только Хасс, и его странное обещание подложить к себе под бок, от которого по спине бежали мурашки с полевую мышь.

— На, — рядом с ней остановился Войс и протянул ей какую-то сморщенную пластинку, — ешь. Ты, наверное, голодная.

О еде она не вспомнила за этот день ни разу. От круговорота событий, который так стремительно вырвал ее из привычной жизни, напрочь пропал аппетит.

— Бери. Это мясо вирты.

Ким вскинула на него испуганный взгляд, а оптом посмотрела туда, где звери укладывались на ночлег.

— Их еще и едят?

— Да. С медовым соусом они очень даже неплохи, а в сушеном виде, конечно, редкостная гадость, но голод прекрасно утоляют

— Войс, — раздался суровый оклик Хасса, — отдал?

— Да, — воин сунул мне в руки пластинку.

— Тогда отошел, живо.

Я почувствовала, как вокруг меня будто вырастает невидимая стена. Мужчины поспешно отводили взгляды и больше никто из них ко мне не подходил, и не делал попыток заговорить. Опасались кхассера, который мрачный, словно демон стоял возле выхода из пещеры и смотрел на что-то за ее пределами.

К нам приближался очередной Сеп-хатти. Он ярился, ревел лютым зверем, скалился, подбираясь к нашему убежищу, надвигался белой стеной, грозя ворваться наружу.

Снежная волна ударила, накатила рассыпаясь миллионами снежных искр, но внутрь прорваться не смогла. Будто налетела на невидимую преграду и схлынула назад. Набралась новых сил и снова обрушилась, и снова у нее ничего не вышло.

Притихнув, я смотрела, как Хасс стоит у нее на пути. В нем не было ни страха, ни суеты, только холодная уверенность в своих силах.

— Учись, как надо запечатывать, — проворчал один из воинов, обращаясь к Верну, — а то в прошлый раз, когда это делал ты, у меня снег был даже в портках.

— Заткнись, — беззлобно огрызнулся косматый и, раскрутив свой спальник, залез внутрь, — в следующий раз на улице останешься.

Они неспешно переговаривались, готовились ко сну, и похоже никого из них не беспокоил буран, бушующий всего в нескольких метрах от них.

Ким же сколько ни пыталась, ни могла успокоиться. Вздрагивала от каждого раската грома, от молний, которые подсвечивали темную фигуру Хасса, от стонов ветра.

В пещере стремительно холодало, на улице опускались сумерки, но почему-то никто из мужчин не стал разводить огонь. Они друг за другом забирались в свои мешки, закрывали глаза и засыпали, будто находились дома, в уютной теплой постели. У Ким же в отличие от остальных от холода зуб на зуб не попадал, и чтобы хоть как-то согреться, она тоже неумело раскрутила скатанный в тугой рулон спальный мешок, уложила его у стены, как можно дальше от всех остальных и протиснулась внутрь, натягивая верхнюю часть себе на голову.

Спальник был таким тонким, что под ним чувствовался каждый камень, каждая впадинка, пах шерстью и чем-то пряным, а на ощупь походил на драп. В той части, где располагалась голова, материал был свернут в несколько слоев, образовывая неудобную, плоскую подушку.

Разве можно в таком спать?

Ким возилась, пытаясь хоть как-то устроиться. Ей было жестко, неудобно, тесно, но в какой-то момент она внезапно поняла, что ей уже не холодно. Даже показалось, что воздух вокруг стал не таким морозно-колючим. Тонкий мешок прекрасно грел, и это тепло обволакивало, успокаивало, дарило надежду.