Одна Зима на двоих

Она дрогнула, услышав свое имя в его исполнении. Хасс всегда звал ее бродяжкой, трофеем или подарком императору, а тут Ким… Это слишком непривычно, и слишком близко, будто переступил очередную границу, проходящую между ними.

— Мне было не по себе…

Кхассер вопросительно вскинул брови, взглядом требуя продолжения.

— В лагере сегодня так тихо. Барабаны не играют, костры не горят, людей меньше, чем обычно.

— И?

— Я испугалась. Потому что… что-то не так. Неправильно.

Хасс продолжал ее рассматривать, подмечая каждую деталь. Испуганный блеск в глазах, тяжело вздымающуюся грудь, руки, нервно сцепленные в замок.

Он ведь не обязан разговаривать с пленницей? Не обязан ее утешать? Убеждать в том, что все хорошо? Не обязан… Тогда почему это именно то, чего ему хочется?

— Здесь ты в безопасности. Тебя никто не тронет.

Ким покачала головой, будто не верила ему.

— Ножа у тебя все равно не будет. Потому что… — бесстрастно повел плечами, — ты не свободная.

— Называй вещи своими именами, кхассер, — холодно обронила она, — я рабыня.

— Хорошо, что ты об этом помнишь. Узнаю, что приближаешься к оружию — посажу на цепь.

Проклятый андракиец!

Он молча потянулся к кувшину с водой и залпом осушил его почти на половину, пытаясь избавиться от жестких колючек в горле. Этот ее взгляд. Быстрый, острый и в то же время беззащитный, будто продирался внутрь, под кожу.

— Если тебе так хочется знать, — произнес, вытирая губы тыльной стороной ладони — то возле одного из ближних разломов прорвался крупный рой валленов. Почти все воины ушли туда, в лагере остались только патрульные и те, кто не может держать оружие.

— Почему ты здесь?

Хороший вопрос.

— Сам разлом мы закрыли, большую часть роя перебили, осталось выловить остатки прорвавшихся. С этим воины справятся и без нас. Я удовлетворил твое любопытство?

Ким кивнула.

— Отлично. Тогда откровенность за откровенность.

Она подняла на него растерянный, полный недоумения взгляд.

— Ты выходила из шатра, Ким? — ласково, с едва заметной улыбкой, но янтарные глаза оставались серьезными. Цепкими. Ловили каждое ее движение, видели насквозь.

Как ей хотелось соврать, сказать, что сидела здесь, в клетке, не высовывая носа на улицу. Но ее ложь он почувствовал бы сразу.

— Выходила.

— Громче, Ким. Громче, — у самого голос приглушен и без единой эмоции, от чего по коже стелился мороз. Никак не удавалось понять злиться он или нет.

— Да. Я выходила, — угрюмо повторила она и, опустив голову, уставилась на свои сандалии.

— Я разрешал?

— Нет, — сокрушенно покачала головой, еще больше сжимаясь.

— И что я теперь должен сделать?

Она пожала плечами. Чтобы он ни решил, какое бы наказание ни придумал, все равно она не в ее силах помешать.

Хасс рассматривал свою пленницу, не скрывая усмешки. Упрямая. Даже сейчас, замерев в смиренной позе, выглядит так, будто готова спорить и отстаивать свою правду.

— Так зачем ты выходила? К кому?

Весьма некстати вспомнилось, что Брейр все это время был в лагере. Вдруг воспользовавшись его отсутствием, снова решил подманить Ким? Тогда он точно покойник. Второй раз Хасс наглость спускать не собирался.

— Я ухаживаю за раненой виртой, — нехотя произнесла девушка.

Кхассер недоуменно нахмурился. Он ожидал услышать что угодно, но только не это.

— Поясни.

— В лагере есть раненая вирта. Она не может обращаться и сидит на цепи в пыльном закутке. Я подкармливала ее иногда, а пару дней назад, до того как мы… — она замялась и едва заметно покраснела, — до того, как ты запретил выходить из шатра, я договорилась с ее одноглазым хозяином, что буду за ней ухаживать. Сама.

Какая вирта? Какой уход? Какие договоры с одноглазыми хозяевами? Чем она вообще занимается в его отсутствие?

Хасс запрятал недоумение подальше и, сложив руки на груди, поинтересовался:

— Что дальше?

— Ничего. Мне надо ее кормить, поить, потому что никто кроме меня этого делать не станет. Поэтому сегодня я вышла из шатра несмотря на твой запрет…И вчера выходила.

В упрямом развороте плеч читалось откровенное «и завтра пойду».

Вот ведь…Бродяжка! А такой покладистой казалась, робкой, беззащитной.

— Не боишься, что она сожрет тебя? Вирты теряющие способность обращаться, зачастую дичают и становятся агрессивными.

Ким посмотрела на него с нескрываемым удивлением. Дикие и агрессивные? После того, как столкнулась с кхассером в заснеженной долине, дикостью ее не напугать.

— Нет. Она хорошая.

Хасс хмыкнул. Глупая она все-таки, наивная. Не понимала, что это не зверюшка домашняя, не лошадка и не зайчик, а перевертыш, у которого одна форма смертоноснее другой. Но то, что не испугалась, не бросила — это вызывало уважение. Забота подкупала.

— Позволь мне выходить из шатра. Я буду только кормить ее и снова возвращаться.

Он молчал. Чуть склонив голову набок, наблюдал за ней, не понимая какие эмоции вызывает эта бледная девочка. Странные, обжигающе-пряные, пробирающие до самой глубины.

Тишина пугала ее больше, чем категорический отказ. Хотелось подскочить к нему. Смять пальцами рубашку на могучей груди и встряхнуть, прокричать «Не молчи!»

— Пожалуйста… Хасс, — его имя буквально простонала, — она никому не нужна. И без меня просто погибнет.

Изумрудные глаза наполнились мольбой.

— Пожалуйста.

— Надо же, какая самоотверженность, — хмыкнул Хасс, опираясь обоими локтями на стол позади себя, — столько просьб ради какой-то вирты.

— Ей нужна моя помощь.

— Мне то, что с этого? — янтарь подернулся темной мглой.

Ким беспомощно развела руками, не зная, что ответить.

— Что ты можешь предложить, в обмен на мое разрешение? — он испытывал ее, подводил к самой грани, проверяя на прочность.

— У меня ничего нет…

Темные брови кхассера выразительно изогнулись. Медленно прошелся по открытым коленям, серому платью, которое так хотелось разорвать, чтобы добраться до нежного тела, остановился на трепетно полных губах.