Однажды орел…

Дэмон уставился на своего командира с недоверием:

— Фронтальным ударом? Но ведь такой удар — полнейшее безумие! Это будет чистейшая мясорубка, а противник получит возможность улизнуть.

— Боюсь, что так оно и будет. — Колдуэлл крепко сжал губы, в его глазах появились злые искорки. — Не использовать возможность — это значит навсегда потерять ее! — Он раздраженно ударил тростью по ноге. — Подобного шанса у нас уже не будет!

Справа, в лесу, взорвался еще один снаряд. За взрывом последовало душераздирающее ржание, а потом захлебывающийся визг, от которого леденела кровь. Дэмон невольно остановился и замер как вкопанный. Из кустов выскочила лошадь, волоча за собой постромки, уцелевшую часть разбитого зарядного ящика и какую-то странную, как показалось Дэмону, связку мешочков. Лошадь упала, снова с усилием поднялась и, продолжая громко ржать, неистово закружилась на одном месте. Из ее ноздрей падала на землю кровавая пена. Теперь Дэмон разглядел, что за лошадью волочились вовсе не мешочки, а выпавшие из ее разорванного бока внутренности. Скованный ужасом, Дэмон продолжал смотреть на несчастное животное. В этот момент раздался выстрел, лошадь упала, судорожно подергала ногами и замерла. Дэмон повернулся на звук выстрела.

— Кто стрелял? — сердито спросил он.

— Я, — ответил Девлин. Он все еще держал приклад винтовки у плеча.

— Дев, но ведь в лесу люди…

— А мне наплевать, пусть в этом лесу будет хоть все население мира! — раздраженно ответил Девлин. — Там может быть даже сам Фош или этот проклятый мясник Бенуа… — Он неожиданно замолчал и, опустив винтовку, провел но лицу тыльной стороной руки.

Дэмон открыл рот и хотел что-то сказать, но воздержался. Он чувствовал, что должен был сказать что-то, но в этот момент так и не смог найти нужных слов. Склонив голову, он быстро пошел вперед, вздрагивая от каждого нового разрыва снаряда и стараясь не слушать криков и стонов Соренсона.

* * *

У них бифштексы. Обваленные в сухарях и зажаренные на сковороде бифштексы. Пятьдесят порций бифштексов для пятидесяти человек. Но от пятидесяти человек теперь осталось только шестнадцать. Когда Дэмон откусил первый кусочек, челюсти заныли так, что некоторое время он не мог жевать. В руке у него наполненный до краев горячим кофе футляр от фляги. Кофе расплескивается, обжигая пальцы дрожащей руки, но Дэмон не замечает этого. Пища. Первая за пять дней горячая пища; первый, по правде говоря, настоящий прием пищи. Вид овальной миски у него на коленях с несколькими порциями бифштекса, предназначенными тем, кого уже не было в живых, вызвал в нем глубокое чувство негодования и гнева. Насколько же порочной должна быть система, при которой вот так хватают людей и бросают их в ужасную бойню, на верную смерть и муки от голода; система, которая не позволяет действовать в соответствии с самыми простыми, самыми элементарными принципами ведения войны. Дэмон чуть было с досады не забросил блюдо и кружку в кусты, но постепенно успокоился и продолжал жевать, стараясь не думать ни о чем, кроме вкусных бифштексов и приятно согревающего желудок горячего кофе.

— Где это вы так долго пропадали с вашими кухнями и бифштексами? — иронически спросил Рейбайрн сержанта Фуксиано из пищеблока, смуглого низкорослого парня с сильными руками и очень низким лбом. — Заключали выгодные сделки с французиками? Сбывали им по сходной цене ротные продукты?

— Что значит «сбывали продукты»? — возмутился Фуксиано. — Я работаю честно, никаких сделок… — Расскажи своей бабушке.

— Нас все время обстреливали, если хочешь знать… Как же мы могли двигаться за вами? Снаряды сыпались как град. Ох и жутко же было!

— Бедные ребята! — под общий хохот вмешался Тсонка. — Да если бы мы знали, что вам там так жарко, мы обязательно примчались бы и выручили вас из беды. А у нас, представь себе, все было тихо и спокойно так…

— Вы все шутите, вам смешно… Давайте, давайте смейтесь, — пробормотал Фуксиано и угрожающе помахал кулаком. — Поживем — увидим. Смеется тот, кто смеется последним.

— А знаете, ребята, — оживленно заявил Рейбайрн, — Фуксиано так упрям, что, окажись он в реке Марне, и то его понесет против течения, потому что… — Рейбайрн замолчал, остановил удивленный взгляд на ла Брэше, солдате из пополнения, который лежал, прикрыв глаза рукой; под каской его волосы залоснились и прилипли ко лбу, отчего стали похожи на черный парик. — Эй, французик, — ласково обратился к нему Рейбайрн, — ты бы лучше отведал этого отличного мясца, а? Попробуй, пальчики оближешь, сынок.

— Нет. Я не могу есть.

— Почему?

— Не могу, вот и все.

— Ну что ж, дружок, помнишь, как куперовский Сокол сказал Курице: «Дело твое, тебе помирать».

— Я сколько раз говорил тебе, не употребляй этого слова, — резко вмешался в разговор Девлин.

— Не сердись, сержант, — сказал Рейбайрн примирительно, — это я только для того, чтобы поднять настроение.

— Все равно заткнись… — Проворчав еще что-то себе под нос, Девлин снова принялся жевать свой бифштекс.

Нервные срывы Девлина, его напряженные движения вызывали все увеличивающуюся тревогу Дэмона. Исхудавшее лицо сержанта неузнаваемо вытянулось и обострилось, веки дрожали, как будто за эти три дня кто-то лишил это лицо кожи и оголил все нервы и сухожилия.

— Что с тобой, Дев? — спросил Дэмон почти шепотом, чтобы спорившие между собой солдаты не услышали его. — Чего ты унываешь, нам ведь и на этот раз повезло.

— Да, пока, слава богу, повезло. А что дальше? По доброте души своей они подарят нам три дня отдыха, а может быть, даже расщедрятся и на целую неделю, особенно если еще не налажена подготовка пополнений, а мотом нам наверняка дадут ни на что не годных желторотых птенцов-новобранцев и заставят идти с ними в самое пекло. Вот уж будет весело-то! — Он повысил голос. — А потом еще и еще раз, пока нас не перебьют, как щенят, или пока мы не свихнемся, как вон тот, Соренсон…

Дэмона охватило безграничное чувство горечи. Он отвел взгляд в сторону и заметил, что к их разговору прислушиваются Брюстер и Клей.

— Не болтай ерунды, Дев, — тихо сказал он.

— Не ерунда, а чистейшая правда, и ты сам хорошо понимаешь это. Ну скажи, разве это неправда?

— Тише, Дев, не кричи.

— Хорошо, Сэм, можно и тише, но правда не перестает от этого быть правдой…

В этот момент все услышали, как где-то рядом, за верхушками деревьев, в направлении на восток пролетел самолет: рокот мотора сначала нарастал, а потом ослабел.

— Вот так они и воюют всю эту проклятую войну, — заметил Рейбайрн. — «Приди ко мне, о Жозефина, в мою летательную машину!» Чистая одежда, ординарец и три раза в день горячая жратва. А все утро летают под небесами.

— Не хотел бы я быть летчиком, — сказал Брюстер.

— Почему?

— Не переношу высоты.

— О, Тим, ты еще более мнителен, чем моя старая пратетушка Тирза.

Рокот мотора усилился, где-то близко за деревьями прозвучала серия пулеметных очередей, потом едва слышное покашливание поврежденного двигателя.

— Давайте, давайте, перестреляйте друг друга, вы, летчики-пилоты, — проворчал Тэрнер. — Вам ведь за это и платят-то. Изрешетите друг друга.

— Вон он, вон! — громко закричал Рейбайрн. — Видите его? Вон за теми платанами… Смотрите, какие номера откалывает…

Самолет, видимо «спад» — они заметили на фюзеляже красно-бело-синий круг, — неестественно переваливаясь с борта на борт, стремительно падал вниз. Снова послышались слабые хлопки захлебывающегося двигателя, потом гулкий звук падения и взрыв.

Над кромкой леса появился еще один самолет, но опознать его в лучах яркого утреннего солнца было невозможно.

— Смотрите, смотрите, как акробат, — продолжал Рейбайрн. — От такого представления глаз не оторвешь!

— А, брось, Реб, с тем, как летает ястреб, им все равно никогда не сравниться, — пробормотал Тсонка набитым хлебом и мясом ртом.

— А вот и еще летят! Как кавалерия…

Рокот моторов усилился, потом ослаб, затем снова стал оглушительно громким; над кромкой леса неожиданно появились три самолета.