Однажды орел…

— Это точно, один из лучших…

— А старина Клей, — печально заметил Далримпл, — всегда был весел и смеялся. Помните, когда мы шли ночью к Суассону, он налил в свою флягу какое-то дерьмо, а потом его стошнило прямо на рюкзак Фергасона? Вот смеху-то было…

— Да, а знаете, ребята, — начал споим мягким, задушевным голосом Миллер, — я, конечно, пришел в эту роту недавно, но должен сказать, что больше всех мне жалко сержанта Девлина…

Послышался глухой звук удара. Подняв голову, Дэмон увидел, как Миллер схватился за ногу; его глаза за очками наполнились страхом под гневным, уничтожающим взглядом Тсонки. Сообразительный Реб громко крикнул:

— А ну, ребята, пошли прошвырнемся, глядишь, подцепим кого-нибудь, повеселимся. Как, капитан? — обратился он к Дэмону. — Пошли, поищем этих знаменитых французских кошечек.

Надо уйти отсюда. Уйти сейчас же. Дэмон поднялся и сдернул свою полушинель со спинки так резко, что стул с грохотом опрокинулся. Он был настолько возбужден, что не заметил, как наступил на руку лежащего на полу Пулвера. Продолжай следить за командиром испуганным взглядом, Миллер, как бы извиняясь, пробормотал:

— Но ведь он не умрет же? Я хотел… Я думал…

— Заткнись, ты, четырехглазый дурак! — гневно крикнул Тсонка.

Дэмон остановился. В какой-то момент у него появилось непреодолимое желание ударить Миллера прямо в это бледное, тревожное лицо, но Дэмон сразу же подавил его. Он выдернул из-за пояса пилотку и спокойно надел ее.

— Не обращайте на него внимания, капитан, — сказал Рейбайрн. — А куда вы идете?

— Неважно, — резко ответил Дэмон и пошел к двери.

— В чем дело, капитан? — услышал он позади себя. — Что случилось? Подождите…

Чтобы пройти через толпу у двери, Дэмону пришлось поработать плечами. Кто-то недовольно заворчал, и Дэмон уже было повернулся, чтобы проучить ворчуна, но на него никто не обращал никакого внимания.

День подходил к концу, на улице уже стемнело. Деревья и полуразрушенные домики в тусклом, сумеречном свете казались расплывчатыми, окутанными едва заметной дымкой. Дождь прекратился, и воздух был наполнен осенней вечерней прохладой. Дэмон торопился, и его каблуки глухо стучали о большие серые камни мостовой. Дойдя до окраины города, он побежал рысцой, а оказавшись на поле, пустился бегом, скользя и спотыкаясь на неровной мокрой земле. Он остановился лишь тогда, когда увидел справа фруктовый сад. Чахлые деревья сбрасывали с себя последние мокрые листья. В воздухе стоял густой запах гниющих яблок. Дэмон повалился спиной на небольшой стог влажного сена и долго лежал так не шевелясь, стараясь не думать ни о чем, кроме нависшего над ним неба и бегущих по нему на запад разорванных облаков. Со стороны Мон-Нуара доносились глухие раскаты залпов тяжелых орудии — Неожиданно возникшая колющая боль в боку и неприятное урчание в животе заставили Дэмона сесть и сунуть два пальца в рот, чтобы вызвать рвоту, однако это ни к чему не привело. Его душил тошнотворный запах гниющих яблок.

Внезапно Дэмон понял, что он рыдает: частые, икающие всхлипывания сотрясали его плечи. Он плакал, как десятилетний мальчишка. «О, Дев, — бормотал он невнятно, — прости меня. Ради всего святого, прости меня, Дев». Через две-три минуты, стыдясь самого себя, Дэмон успокоился, достал носовой платок и вытер им глаза и лицо. Потом он снова повалился на сено и долго смотрел на небо, отыскивая на нем первые мерцающие звезды.

Нет, он не годится для войны. Он недостаточно тверд. Ему бы надо быть таким, как Вейберн или Колдуэлл. А еще лучше, пожалуй, быть таким жестоким, как Меррик. Тот издевательски говорит об убитых из своей роты, дико хохочет, когда расстреливает пленных. Но это лучше, чем плакать вот так; каким бы ни быть, все равно это лучше, чем плакать. Нет, до настоящего солдата ему далеко. Он хорош только в бою, но бой ведь не вечен. А сейчас его сковал страх. В такие моменты он вспоминает каждую смерть, каждого потерянного в бою, как будто каждый из них — это оторванный от него самого кусок плоти. Один за другим они встают в его памяти; как на гребне волны, приближаются к нему в предсмертной агонии: задыхающийся в жарких сумерках ван Гельдер, медленно двигающиеся под веками полные невыносимой муки глаза Джейсона, развороченная грудь Кразевского, Фергасон, Тэрнер, Клей, Пеллитьер, Дев…

Дэмон крепко, до боли, зажмурил глаза. Слушая рассказы Джорджа Верни и дяди Билла, он представлял себе одинаковую для всех опасность, мечтал о благородных жертвах, о возвышенной привязанности, которой не страшны никакие превратности судьбы… Вместо всего этого он встретился с грязью, убожеством и тяжелыми потерями. Он увидел все своими глазами и многое понял. Подавленный грустными размышлениями, Дэмон шел по пустынной вечерней улице. Он немного дрожал: влажная от сена одежда неприятно холодила все тело. Из-за угла впереди неожиданно вынырнули два французских солдата. Уменьшив шаг и нахмурив брови, Дэмон рассеянно наблюдал за ними. Ему показалось, что они выпили больше, чем следует, и он не мог не удивиться этому, потому что пьяный французский солдат на улице — явление довольно редкое. Внезапно солдаты остановились; тот, что поменьше ростом, схватил своего товарища за грудки и сказал ему что-то угрожающим тоном. Дэмон продолжал приближаться к ним. Низкорослый солдат побежал, второй догнал его, и оба пошли дальше нетвердой походкой.

Что же они задумали? Что-то подозрительное. Дамой прибавил шагу, поравнялся с ними и крикнул:

— Soldats: attention! Qu’est-ce qui passe, hein? [21]

Солдаты покорно остановились и попытались, насколько это было возможно в их состоянии, принять стопку «смирно». Низкорослый неуверенно взял под козырек, но, не удержав равновесия, качнулся назад, стукнулся спиной о стену и проговорил заплетающимся языком:

— Франзе золдатч. Моах…

21

Солдаты, стойте! Что происходит, а? ( франц.)

Это был едва стоявший на ногах Тсонка. Рядом с ним — непрерывно мигающий Рейбайрн, его лицо расплылось в широкую заразительную улыбку.

— Наше почтение, капитан, — с трудом выговорил он, коснувшись пальцами косо сидевшей на голове высокой французской пилотки. Его руки торчали из рукавов синего мундира как длинные белые трубы.

— Ради бога, что это такое? — удивился Дэмон.

Тсонка расслабился и бросил презрительный взгляд на Рейбайрна.

— Это все ты со своими дурацкими выдумками. В этом поганом городе пятьдесят улиц, а тебе понадобилась именно эта, и никакая другая…

— Вы что же, черт возьми, задумали? Куда вас несет?

— Ну давай, ты, способный мальчик, — угрюмо предложил Тсонка. — Давай рассказывай. Может, заработаешь еще какую-нибудь награду.

Рейбайрн проглотил слюну, его лицо снова расплылось в улыбке.

— Так вот, капитан, мы поменялись формой с парой здешних солдат. Они нисколько не возражали против этого.

— Я это и сам вижу, — сказал Дэмон. — Меня интересует, зачем это вам понадобилось?

— О, это военная хитрость, капитан. Чтобы пройти в какое-нибудь из этих французских заведений, туда, где все обито красным плюшем, где играют граммофоны и танцуют обнаженные кошечки.

— Ну и дураки же вы! Да вы знаете, что они сделают с вами, когда вы снимете форму и вас узнают?

— Да, но мы не собирались…

— Не спорить со мной! Представляете, что вам грозило, если бы вас забрала военная полиция?

— А нам эта идея показалась очень заманчивой, капитан.

— Да уж, конечно, заманчивой, — мрачно заметил Тсонка. — Все твои идеи заманчивые.

— Они же разоблачили бы вас в минуту, вы не успели бы и рта раскрыть. «Два американских сержанта — хорошо. А где эти два француза, которые отдали вам форму?» — спросили бы вас.

— Что спросили бы, капитан? — не понял Рейбайрн.

— Где французские солдаты, отдавшие вам свою форму, ты, простофиля! Вас бы спросили, где эти два болвана… А в самом деле, где они сейчас?