Однажды в мае

— Vorw"arts! [36]

Надо прорваться через баррикаду, пробив ее танком, решил он.

Танк проехал по телам погибших чехов и ударил в бочки. Чехи проиграли бой. Только троим удалось добежать до трамвайной баррикады. Остальные вместе с лавочником Коубой остались лежать на асфальте.

Для Гошека это была страшная минута. Он увидел, что под чудовищным натиском танка бочки расступаются в разные стороны. Вот танк прорвал центр барьера, машина вертится на одном месте, чтобы расширить проход, пушка тянется, как поднятый слоновый хобот, в сторону трамвайной баррикады. Теперь нельзя колебаться ни секунды.

36

— Вперед! (нем.).

— Пли! — хрипло командует Гошек пулеметчику.

По развороченным бочкам ударила очередь. Все небо озарилось страшной вспышкой, мечущиеся эсэсовцы и немецкий танк исчезли в огне.

Взрыв оглушил защитников трамвайной баррикады. Когда они подняли голову и взглянули на мост, путь через него был свободен. Но посреди моста на почерневшем от взрыва месте, где была баррикада из бочек, пылал эсэсовский танк.

— Теперь очередь за нами, — тяжело вздохнул пап Бручек и вытер потный лоб.

Его небритое лицо было мокро от слез. Испанец снял шляпу и сухими горящими глазами пристально посмотрел на оставшееся после взрыва черное место посреди моста.

— Через нашу баррикаду они не пройдут! — сказал он с твердой уверенностью.

БЕЗМОЛВНАЯ БАРРИКАДА

В понедельник до сумерек не случилось ничего нового. Дома, загоревшиеся при недолгом утреннем обстреле, удалось отстоять, кроме одного. Сгорела дотла лишь старая лачуга с прогнившей крышей, которая стояла у самого моста. От нее остался только каменный фундамент. Человеческих жертв не было. В доме Марешей треснуло несколько черепиц и полопались оконные стекла. Но люди, даже те, кто не участвовал в обороне моста, стали другими. Лица нахмурились, взгляд стал суровее. Стихла пустая болтовня между соседями, никто не выглядывал с любопытством из дверей. Все были охвачены страшной, неукротимой ненавистью к убийцам.

— Примите и нас в свой отряд, Гошек! Куда-нибудь и нас пошлите! — настаивали даже старики. — Не можем мы сидеть сложа руки!

— Мы все на фронте, — подбодрял их Гошек. — Понадобитесь — и вас позовем. А пока дома караульте, за порядком следите, тушите пожары, если где-нибудь загорится!

— А вдруг они все-таки через мост прорвутся?

— Не бойтесь, не прорвутся!

Он пытался внушить окружающим спокойствие. Но у него самого было тревожно на душе. Разведку за мост теперь не пошлешь. Мост до самой трамвайной баррикады стал «ничейной землей», а либенский берег попал в руки врага. До темноты там не было заметно никакого движения. Хищник, получив отпор, убрался в свое логово. Кто-то принес известие, будто бы все эсэсовские танки направились из Либени по Приматорской и через Пальмовку в сторону Карлина. Гошек не поверил. Кратчайший путь на запад лежит по левому влтавскому берегу. Этим путем танки могут миновать центр города, где построены сотни баррикад, и будут пробиваться через мост во что бы то ни стало. Зверь ждет подходящего момента для нового прыжка.

К вечеру события подтвердили, что Гошек не ошибся. В половине девятого, когда уже смеркалось, на либенском берегу послышался гул не одного и не двух танков. К реке спускалось целое стадо зеленых бегемотов. Близился решающий час… В конце концов, не был ли прав этот сорвиголова Микат, собираясь в субботу взорвать мост? Разве можно остановить танковую колонну голыми руками? Чем вообще располагают чехи? Винтовки да горсточка патронов… а от танков пули отскакивают, как горох. Мучительные сомнения овладевали сердцем Гошека, и лишь образ Пепика в ту минуту, когда он подорвал танк и над железным чудищем взвилось жадное пламя, сдерживал их. Имеет ли право он, взрослый человек, солдат, приходить в отчаяние, когда его собственный сын доказал, что с танками можно бороться? Но как? Что следует предпринять?

Гошек отправился на мост к защитникам трамвайной баррикады. После падения первой баррикады группа Испанца не захотела покинуть трамвайную баррикаду. Бойцы видели вблизи, как взорвалась преграда из бочек. Когда Гошек хотел в шесть часов вечера прислать ночную смену, все наотрез отказались уйти отдыхать.

— Здесь у нас свои счеты. Мы не хотим отсрочить расплату и останемся тут до тех пор, пока…

Все были молчаливы и спокойны. Гошек не видел в темноте лица бойцов, но чувствовал, что тут все благополучно. Он присел рядом с Испанцем.

— А что, если они все враз ударят? — шепотом тревожно спросил он. — Как мы их отразим? Я послал за фауст-патронами, но ответили, что больше нет…

— Не бойся, не ударят! Их тут уже два раза проучили. Они рисковать не станут.

— Куда же они, в таком случае, направятся?

— Увидим. Опять гадость какую-нибудь готовят. Я бы ни капельки не удивился…

Франта не успел закончить начатую фразу. Тьму за рекой разорвали десятки огневых вспышек. Вправо и влево от моста тапки начали бить из своих орудий, н немного спустя на голешовицкой стороне вспыхнул первый огненный язычок пожара. За ним, как блуждающие огоньки над болотом, стали загораться всё новые и новые. В двухстах метрах под мостом, в тупике, недалеко от порта, запылал товарный поезд.

— Что делать?

— Держаться. Ничего не изменилось. Путь в Прагу проходит через мост!

* * *

Маленькая, подслеповатая лампочка на блоке, под зеленым абажуром медленно угасла. Еще несколько секунд светилась красноватая нить, потом и она потухла, словно уголек в догорающем костре, и в комнате воцарилась полная тьма. Кто-то тяжело вздохнул.

— Конец… Значит, они и электростанцию захватили…

— Не каркай, болван! — прикрикнул на него грубый голос от окна. — Через мост-то они не перешли!

— Ну так что ж, разве только по мосту дорога? Может, со Стромовки… или на лодках…

— Замолчи ты, проклятый! Тебе…

Темная комната ожила от шорохов. Один за другим просыпались легко раненные — на десяти сенниках их лежало человек пятнадцать. Ночная дежурная, молоденькая студентка в белом халате, сидевшая на стуле у двери, чиркнула спичкой, и в слабом свете на мгновение появилось ее бледное, усталое лицо.

— Спите, прошу вас! Спите… ведь ничего не случилось, — слабым голосом стала просить она и снова исчезла в темноте.

— Сигарету бы… — жалобно сказал кто-то басом.

— Ты в своем уме? Курить здесь?

— Глупый, было бы что! — смиренно сказал тот же бас, потом зашуршала солома— человек переворачивался на другой бок.

В это время канонада загремела совсем близко, так что задребезжали стекла.

Кто-то испуганно закричал:

— Дайте свет! Свет!

Снова зашуршала солома — кто-то пытался вскочить.

— Лежи ты, ради бога, или как дам!..

— Спите, прошу вас! — Сонная девушка неожиданно всхлипнула.

Но тут, словно по приказу, лампочка вспыхнула, разгоняя мрак. Казалось, она горит теперь вдвое ярче — так больно стало глазам от внезапного света.

Мужчины, жмурясь, несколько пристыженно оглядывали бедную кухню, превращенную в госпиталь. Кроме стула, на котором сидела сестра, здесь остался только маленький столик со старомодным радиоприемником. Все уставились на него.

— Включите, может, скажут, что там новенького…

Кто-то из лежавших рядом с приемником протянул руку, он щелкнул, и сквозь отрывистые очереди автоматов послышался голос, настойчиво повторявший по-русски: