Однажды в мае
Шрифт:
— Гошек, это к вам! — закричала Галина.
Тот встал и подал поручику руку:
— Начальник обороны моста Гошек.
— Я начальник обороны берега Малек… — еле переводя дыхание, хрипло сказал поручик. — Немцы переправляются на лодках. Они уже пытались высадиться в порту, но мы их там… ликвидировали. А внизу под мостом… — Он замолчал, притрагиваясь рукой к повязке. — Они…
— Переправились? — быстро перебил его Лойза Адам.
— Ведут бой… у меня нет бойцов… И патронов нехватка…
Гошек решительно сказал:
— Есть резерв. Двенадцать человек спят
— Эти бойцы… уже… там. Без них я бы пропал у порта… — устало признался Малек. — Сейчас они удерживают позиции под мостом.
— Как же быть?
Поручик снова прикоснулся к повязке, словно собирая в горсть разбегающиеся мысли. Голос его окреп.
— Как быть? Оборонять берега ниже по течению. Немцы там уже переправились… на двух лодках. Наши пока их не пускают… держат у самого берега…
— Сколько у тебя там народу? — неожиданно для себя перешел Гошек на «ты».
— Было шестеро… Минут десять назад оставалось трое… Сейчас… не знаю.
— Что ты предлагаешь?
— Бросить эту баррикаду. Иначе они вам зайдут в тыл с берега…
Эти слова прозвучали как гром среди ясного неба. Воцарилась тишина. Но в следующее же мгновение разъяренный Лойза Адам вскочил и схватил поручика за ворот:
— Что ты сказал, негодяй? Еще одно слово…
Но поручик вырвался из рук угольщика и повторил с мрачной решимостью:
— Надо оставить баррикаду и защищать берег ниже по течению. Нам ничего другого не остается!
— Трус! Капитулянт! — наперебой закричали бойцы. — Они не вступят на мост! Вот что главное! Ясно?
— Они обойдутся… и без моста!.. У вас здесь в домах жены и дети! Вы развяжете эсэсовцам руки!
— А танки?.. Танки могут только по мосту пройти!
— Вы хотите, чтобы вас всех с тыла перестреляли? Через час фашисты будут у вас в тылу, если мы не сумеем их отбросить за реку.
Атмосфера накалялась. У мужчин дрожали руки, державшие винтовки. Может быть, это дурной сон? Может быть, обман? Предательство?
Может, лучше расстрелять на месте этого труса, который выманивает их отсюда?
— Именем революции… приказываю! — закричал поручик неестественно тонким голосом и вытащил пистолет из кобуры.
Он словно не понимал, что его самого держат на прицеле человек пять. Франта Кроупа, который до сих пор сидел молча, вскочил и быстро подошел к поручику. Надо предупредить назревающую катастрофу.
— Перестань кричать! Не командуй! — сказал Франта, крепко сжав у запястья руку с пистолетом, и прикрыл поручика своим телом. — Ты прав… не кричи, не надо… — продолжал он сдавленным голосом, — как военный ты прав. Гошек, вы должны уйти! Распорядись, живо! Нужно сбросить их в реку!
Гошек почувствовал головокружение. Сдать без единого выстрела самую прочную баррикаду!.. Но он понял Испанца.
— Пошли, ребята! Нас одиннадцать человек — это кой-чего стоит!
Все один за другим очень неохотно, потрясенные, как и Гошек, стали готовиться к отходу. Только один Испанец мог принудить бойцов к этому. Если бы не его авторитет, они, вероятно, не послушались бы и Гошека… Франта Кроупа отступил на шаг от
поручика и, желая показать, кто тут начальник, отдал честь Гошеку.— Я остаюсь на баррикаде. Кто-то ведь должен остаться здесь, — сказал он решительно.
— Понапрасну погибнешь… — устало вздохнул поручик, поправляя повязку на лбу.
Гошек обнял Франту:
— Я понимаю, что кто-то должен остаться… Но один? Не нужно ли тебе… хоть еще одного бойца? Вдвоем все веселее! Хочешь Адама?
— Нет! Лойза стоит троих… он пригодится там, на берегу.
Пан Бручек подскочил к Гошеку:
— Можно мне, пан Гошек? Нас ведь с Испанцем вроде как черт веревочкой связал…
Никто не улыбнулся, только Лойза не вытерпел и в сердцах язвительно воскликнул:
— Сколько раз ведь в демонстрациях вместе участвовали, так, что ли?
— Ну, а если и так? — обозлился Бручек, но его маленькие глазки, как всегда, когда он внезапно попадал в затруднительное положение, забегали по сторонам.
Однако Гошек прочитал в глазах Франты согласие и кивнул Бручеку:
— Держите баррикаду! Честь…
«Честь героям», — подумал поручик, уходя вместе с Гошеком.
Галина продолжала стоять возле Кроупы. Поручик, который мысленно уже решил, что она очень расторопная связная, остановился и поманил ее:
— Идем с нами, девушка! Ты мне еще понадобишься…
— Нет! — отрезала Галина, повернулась к нему спиной и уселась на ящичек.
Пан Бручек расположился на своем старом месте, вытащил из кармана запасной магазин и начал удивительно ловко для своих толстых пальцев наполнять его патронами. При этом он заговорщически улыбнулся Франте:
— Где уж там по кустам мне ползать! Еще ноги-руки поломаешь. А здесь если и прихлопнут, так зато со всеми удобствами…
В его словах не было логики, но Франта отлично понимал, почему этот старый полицейский служака решил остаться именно с ним, несмотря на всю опасность. Пан Бручек мучительно искал отпущения своих старых полицейских грехов, и кто другой, кроме Франты, мог дать ему это отпущение, — ведь он был его старый поднадзорный! Ну, так сражайся, полицейская шкура, впервые в жизни — за правое дело. Посмотрим, может, и у тебя глаза откроются!
В одном Франта был почти уверен: Бручек не сбежит, если дело примет скверный оборот, — именно присутствие Франты заставит его держаться до конца… А Галина? Счастье сражаться плечом к плечу с таким человеком в трудную минуту! Испанец подсел к польской девушке, улыбнулся и дружески погладил ее маленькую руку.
— Я рад, что ты тут осталась… — сказал он просто.
В памяти мелькнули имена темноглазых девушек-героинь, с которыми он познакомился на фронте под Мадридом. Долорес, Консоласион, Мануэла… Скольких друзей он нашел и сколько их потерял в этой непрестанной борьбе в течение девяти последних лет! Но борьба продолжается, и это самое главное!
— За Освенцим! — сказала Галина, посмотрев на Франту широко открытыми глазами, и прижала автомат к груди, как близкое ей живое существо.