Одним ангелом меньше

На экране появился другой снимок, поменьше и почетче.

— Это вот в натуральную величину. Следов ногтей на коже нет, а должны бы быть, скорее всего, почти коротко подстрижены. Подушечки отпечатались четко, следок почти перпендикулярно артерии, а это значит… Это значит, что преступник придавил жертву стоя и что они были примерно одного роста, плюс-минус пять сантиметров. Вот вам и примета, хотя и хилая. Убитая у нас сколько? Ага, метр семьдесят пять. Для женщины прилично, а для мужика так себе, средний рост.

Принтер пискнул, выплюнув отпечатанный лист.

— Себе хотите экземпляр? — спросил Семеныч, и Иван торопливо кивнул.

— Далее. Отпечатки двух пальцев, судя по всему, среднего и указательного левой руки. Вот тут странно, — Семеныч задумчиво потер переносицу. — Или убийца стоял сзади жертвы, но тогда непонятно, как он умудрился не глядя сделать такой аккуратный разрез. Или же он стоял спереди, но тогда ему пришлось бы почти прижать ее к себе. Во-первых, он должен был в таком случае заляпаться кровью, во-вторых, она скорее всего упала бы не вперед, а назад, лицом вверх, а в-третьих, она бы сопротивлялась. Если, конечно, это были не любовные объятия.

— Не исключено, — пробормотал под нос Иван. — А если он левша, и это отпечаток правой руки?

— А вот это исключено! — отрезал Семеныч. — Тогда кончики пальцев были бы направлены в сторону спины. Вон манекен в углу, посмотрите сами.

Иван брезгливо, стараясь не касаться руками запыленного муляжа со вскрытым брюхом, прикинул, как могли располагаться убийца и жертва, и вынужден был с экспертом согласиться.

Принтер выдал отпечатанный снимок, и Семеныч протянул его Ивану.

— Приложите-ка свои пальцы. Что скажете?

Иван попытался вместиться в контуры, но ничего не вышло.

— Мои подушечки короче и шире. Тогда у него, наверно, и пальцы должны быть длинные и тонкие?

— Должны быть. Равно как и сама кисть. А узкая кисть и тонкое запястье чаще всего бывают у людей астенического сложения.

— А что, нельзя разве на узкую кость нажрать центнер жира? — возразил Иван.

— Легко! Только пальцы толстеют в первую очередь. Стало быть, убийца ваш среднего роста и худощавого или, скажем наверняка, среднего телосложения. Не густо.

— В поле и жук мясо, — усмехнулся Иван.

Семеныч фыркнул.

— Вам никто не говорил, что когда вы так ехидно улыбаетесь, то похожи на иезуита? — с сарказмом поинтересовался он.

Включив чайник в розетку. Женя села на диванчик, откинула голову на спинку и закрыла глаза. Ноги гудели. Ну и денек сегодня выдался! Две плановые операции днем, каждая часа по три, и экстренная ночью. Была бы уж она строго операционной сестрой, без этих диких дежурств сутки через двое, работала бы с одним и тем же хирургом, в бригаде. А так… Ванька на подхвате. Где горит — туда и беги. Ушла бы, да куда? Можно подумать, где-то лучше.

Волосы выбились из-под шапочки и падали на глаза. Женя досадливо поправила непослушную темную прядь, посмотрела на часы. Еще два часа — и домой. День проспишь, потом полночи промаешься от бессонницы, а с утра будешь уже с тоски маяться, кое-как домашними делами заниматься. А на следующее утро — снова на сутки. Аневризмы, эмболии, варикозы… «Так идет за годом год, так и жизнь пройдет», — вспомнила она песню Цоя.

Дверь приоткрылась, в щель просунулась лисья мордочка физиотерапевта Володи Торопова. Посмотришь, когда он в шапочке, и скажешь: рыжий. И ошибешься — темно-русый. Но все равно типичная лиса: острый нос, острый подбородок, глаза куда-то к ушам задраны. И уши тоже длинные и какие-то заостренные.

— Женька, ты одна тут? Ой, у тебя чайник кипит!

— Будешь? — Женя выдернула шнур из розетки. — Да, а ты что тут делаешь в такую рань?

— Так ведь Лилька в декрет ушла, я за нее.

— Это как, типа медбрата?

— Ну!

— С ума сойти!

— А что делать, деньги-то нужны.

Володя взял чашку, насыпал сахар и устроился рядом с Женей на диване, словно ненароком задев ее бедром. Слегка поморщившись, она отодвинулась. Володя ей не слишком нравился. А точнее, совсем не нравился. Странный, скользкий тип. Мнит себя суперменом, голубые глазки с поволокой, сладкая улыбочка, а ходит… Выступает словно пава! Как в анекдоте: медленно и печально! Попробуй, пошли его за чем-нибудь, поползет, как черепаха, прихорашиваясь на ходу.

Женя усмехнулась. Если бы Торопов не клеился ко всем лицам женского пола от восемнадцати до пятидесяти включительно, она бы подумала, что Торопов голубой. И к ней приставал, да она его сразу отшила. Или маскируется?

— А я на днях к тебе заходил, — с хлюпаньем отпивая чай, радостно сообщил Володя. — Тебя дома не было.

— Зачем? — Женя неприятно удивилась — только этого еще не хватало!

— Да так. Проходил мимо, решил зайти. Посмотреть, как ты живешь. Ну и лестница у вас!

«Ага, лифт три дня не работал! Так тебе и надо!»

— А на двери подъезда объявление висело идиотское. Про сенбернара. Я его себе забрал. На память о неудачном визите.

Объявление действительно висело пару дней, на радость всем входящим и выходящим, а потом исчезло. Как там? «Внимание! Пропала кошка (женщина) породы сенбернар, окрас темный. Заметившего прошу позвонить по телефону…» Вот рожа! И откуда только адрес узнал?

— Слушай, Вовик, а чего ты такой самоуверенный? — Женя почувствовала, что заводится.

— А пуркуа бы и не па? Вообще-то все мужчины самоуверенные. Потому что, когда растут, видят себя супергероями.

— А женщины?

— Женщины пытаются отождествить себя с куклой Барби, поэтому у них поголовный комплекс неполноценности.

— Ну ты даешь! — восхитилась Женя. — Когда я росла, кукол Барби еще в помине не было. В Советском Союзе, я имею в виду. А сравнивая себя с теми куклами, которые продавались, можно было заработать манию величия. Или рехнуться. И вообще я в куклы не играла.

— Ты вообще какая-то неправильная! К тебе на пьяной козе не подъедешь. — В глазах Торопова на мгновение появилось какое-то затравленное выражение. Появилось и исчезло.

В дверь поскреблись. Володя встал и открыл. На пороге сгорбилась старушка в байковом халате.

— Ой, миленькие, — запричитала она, — там Петровна совсем плохая! Из пятой палаты. Посмотрите, а то страшно, того и гляди помрет. Я на пост, а там никого.

Володя вздохнул и вышел. Женя тоже вздохнула — с облегчением — и снова закрыла глаза.