Одним ангелом меньше

Люба росла и становилась все более своенравной. Она плохо училась и отвратительно вела себя, не считаясь ни с кем. В тринадцать лет она связалась с компанией хиппи-наркоманов, а в пятнадцать… В пятнадцать ее тело выловили из Лебяжьей канавки. Люба умерла от передозировки героина. Уголовное дело заводить не стали.

Вика провела в больнице полгода. Павел, забыв все обиды и размолвки, пытаясь забыть даже о своем горе, как мог, вытягивал жену к жизни. Они стали ближе друг к другу, чем когда-либо раньше: так сплотила их общая беда. Но стоило жизни войти хоть в какое-то русло, как Вика забеременела.

Ей было уже тридцать восемь, и они никогда не думали еще об одном ребенке. Вика хотела сделать аборт, но Павел не позволил. «Это наш последний шанс!» — сказал он.

Внешне Алиса оказалась невероятно похожей на сестру, и тем сильнее было желание Вики не допустить повторения того, что произошло с Любой. Она бросилась из одной крайности в другую. Если Любе разрешалось все, Алисе все запрещалось. За малейшую провинность, действительную или мнимую, следовало самое строгое наказание.

Девочка росла робкой и запуганной, как зверек. Она никак не могла взять в толк, почему ее мама не такая, как у других детей, почему она только кричит, шлепает и ставит в угол, почему никогда не пожалеет, не похвалит. И снова Павел ничего не мог поделать. Стоило ему попытаться вставить хоть слово в Викины воспитательные тирады, весь ее гнев обращался на него. А он… Слишком он был мягким и слишком любил их обеих, чтобы настоять на своем или хотя бы сделать выбор: на чьей он стороне. Поэтому страдал молча. И все чаще ныло сердце.

Лет до десяти Алиса хоть и боялась мать, однако всячески пыталась сделать что-то, чтобы заслужить пусть малейшее, но ее одобрение. Когда же Вика отстегала ее ремнем за взятый без спросу лак для ногтей — взятый для того, чтобы покрасить бусы из желудей, подарок мамочке к дню рождения… Тогда Алиса просто замкнулась в себе. Но ненавидеть мать — Павел знал это точно — она стала после того случая с принесенным дочерью котенком, которого Вика выбросила на мороз, невзирая на все Алисины слезы и мольбы. Он пытался сделать хоть что-то, пытался поговорить с дочерью, объяснить ей, почему мать такая, рассказать о Любе, но вышло только хуже. Алиса обвинила во всем их — да она была и права.

С тех пор, уже пять лет, Алиса вела с матерью самую настоящую войну. Отца она тихо презирала как бесхребетного подкаблучника, но в случае необходимости могла снизойти до него, а вот Вике приходилось туго. Она быстро поняла, что Алиса как-то вдруг стала сильнее, гораздо сильнее ее, и хотела бы пойти на попятный, но было поздно. Более того, внезапные Викины нежности только еще больше ожесточили Алису. Теперь на каждое ее слово дочь отвечала десятью и делала все, чтобы вывести мать из себя — от чего получала самое настоящее наслаждение.

Всю ночь Ивана мучили кошмары. Несколько раз он просыпался в ледяном поту и не мог вспомнить, что же снилось. Один раз показалось, что его что-то душит, но это был всего-навсего Джексон, который пробрался через неплотно закрытую дверь и улегся рядом на подушку, положив голову ему на шею.

Выдворив кота из комнаты и закрыв дверь, Иван подошел к окну, приоткрыл форточку. Сонное дыхание спящего города действовало успокаивающе.

«Женька, Женька, — думал он со странной отрешенностью, — что же ты со мной сделала? Знаю, что ничего между нами не будет, знаю, что это к лучшему — и не могу с этим смириться».

Небо на востоке начало светлеть. Иван подумал, что вряд ли сможет теперь уснуть, но сон пришел сразу же, как только он коснулся головой подушки — глубокий и спокойный.

Когда он проснулся, на полу и стенах играли солнечные лучи. В кухне что-то гремело и шипело, в комнату заползали вкусные запахи — кофе, гренок с сыром, еще чего-то аппетитного. Конечно, хорошо бы встать и наведаться в отдел, но не хотелось. Да если честно, и нужды-то особой в этом не было. Разве что еще какого-нибудь сиятельного покойника подбросят. Иван мысленно сплюнул через левое плечо. Лучше с Аленой погулять где-нибудь, пока погода не испортилась.

Легка на помине, в комнату заглянула дочь. Увидев, что отец не спит, Аленка прямо с порога запрыгнула на диван — растрепанная, в зеленой пижамке с утятами. Следом за хозяйкой просочился огромный черно-белый Джексон и уютно устроился у Ивана в ногах, довольно мурча.

Девочка обняла Ивана за шею и принялась взахлеб делиться новостями. Выложив для начала что помельче, она дошла до самой глобальной:

— Кстати, я передумала. Уже не хочу быть специалистом по рекламе.

— А кем тогда? — удивился Иван: Аленка мечтала о рекламной карьере лет так с двух, еще тогда она не пропускала ни одного рекламного ролика и рассказывала всем, что, когда вырастет, будет «деять лекляму».

— Я буду стоматологом, — гордо заявила Аленка. — Буду работать в хорошей клинике и много зарабатывать. А вас с мамой буду лечить бесплатно.

«Дай-то бог», — подумал Иван, у которого с зубами проблем хватало.

— Подъем, тараканья рота! — в дверях показалась Галя. — Завтрак на столе.

— А где мои старые джинсы? — спросил Иван, раскапывая груду одежды, висящей на спинке стула.

— Я их на антресоли бросила, они совсем уже страшные.

— Ну и что? Я их люблю. Мне в них удобно.

— Там дыра на колене.

— Ну и что? — повторил Иван. — Достань, пожалуйста.

— Да ради бога! Похоже, ты еще не вышел из мальчишеского возраста.

Голос Галины звучал вполне миролюбиво. Похоже, она не собиралась устраивать сцен по поводу вчерашнего. Иван вздохнул с облегчением и отправился в ванную.

Не успели они позавтракать, как раздался звонок, и в квартиру ввалился Зотов с женой Милой и семилетним сыном Мишей, которого Аленка сразу же утащила к себе в комнату: они дружили с младенчества и считали себя женихом и невестой.

— Планы есть? — с порога спросил Алексей и сам себе ответил: — Нет планов. Ну и отлично. Тогда открываем дачный сезон. Мой катафалк ожил, мясо в багажнике, пойло за вами. И без возражений.

Галя без возражений пошла переодеваться, а Иван вытащил из бара бутылку «Хванчкары». «Девчонкам хватит, — подумал он, — Лешка за рулем, а себе пузырь возьму по дороге». Не то чтобы ему очень хотелось куда-то ехать, возиться с шашлыками, есть, пить, разговаривать — хотя общество Зотовых было всегда едва ли не оптимальным вариантом. Просто Иван выбрал из двух зол меньшее. Наверное, лучше все-таки поехать куда-нибудь в компании друзей и попытаться отвлечься от своих проблем, чем оставаться дома и балансировать на краю ссоры, да еще при дочери.

Наконец все погрузились в Лешин разменявший второй десяток «Опель». Иван сел впереди, детей дамы утрамбовали между собой. Путь был неблизкий, через весь город, с юга на север. О «пойле» за разговором вспомнили, только проезжая Озерки. Зотов решил сделать небольшой крюк и доехать до рынка у метро «Проспект Просвещения».

Выйдя из машины, Иван снова вспомнил Женю. Даже солнце сразу как-то потускнело. Ему почудился чей-то пристальный взгляд, и он подумал, что совсем сходит с ума.

Загрузившись, они выехали на Выборгскую трассу и минут через двадцать были уже в Кавголове, где у Зотовых был настоящий двухэтажный дворец с мезонином, построенный дедом Милы, известным архитектором, в начале пятидесятых. В отпуск Зотовы ездили к родителям Алексея на Волгу, а «поместье» служило в основном для пикников и лыжных вылазок. Иногда там жили нуждающиеся во временном приюте друзья, а то и сама Мила приезжала на недельку, отдохнуть от своих «мужчинок» и поработать — она была переводчицей.