Одноглазые валеты

Марк взглянул на Преториуса. Адвокат пожал плечами.

– Никаких, приятель. То есть, э, никаких.

Когда они вернулись в Городок из офиса Леттема, Марк видел, что Спраут устала и стерла ноги, просто потому что она не скакала вокруг, как обычно, когда шла куда-нибудь с папой. На ней было легкое платье и сандалии, а ее светлые волосы, длинные и прямые, были завязаны в хвостик, чтобы ей не было жарко. Марк дотронулся до своего затылка, который по-прежнему казался ему оголенным на этом липко-горячем весеннем полуденном ветру, обогащенном полинуклеиновым ароматическим углекислым газом.

Двое детишек в велосипедных шлемах и обтягивающих шортах неуклюже шли по другой стороне улицы. Они смотрели на Спраут с неприкрытым интересом. Она только подбиралась к подростковому периоду и все еще была худой, как автомобильная антенна. У нее было лицо хорошенькой актрисы, поразительно прекрасное. Привлекающее взгляды. Машинально он дернул ее за руку поближе к себе. Я превращаюсь в беспокойного старика, подумал он и снова ослабил воротник своей белой рубашки. Шея будто горела от галстука, который теперь был скомкан в кармане его серого пиджака.

Свет заходящего солнца отражался в стеклах машин и витринах, наполняя его глаза острыми осколками лучей. Даже на этой тихой улочке шум транспорта с ближайшего проспекта отдавался в его голове стуком молота, а каждый автомобильный гудок грозил пронзить его глаза стальной иглой.

Годами Марк жил в тумане дыма марихуаны. Иногда он пробовал и другие наркотики, но скорее с целью биохимических экспериментов на самом себе – в результате которых появился Радикал, а впоследствии и его «друзья». Из наркотиков он предпочитал траву. Еще в те странные дни в конце шестидесятых – и даже начале семидесятых, хотя шестидесятые не закончились, пока не ушел Никсон, – марихуана казалась идеальным утешением для того, кто не смирился с фактом: человек обречен разочаровывать тех, кто чего-либо от него ждал. Особенно себя самого.

Теперь он покидал этот приятный туман. Без травы мир казался намного более сюрреалистичным. Кто-то отошел от входа в «Тыкву», черты лица закрывала соломенная шляпа с широкими полями. Рука Марка дернулась к внутреннему карману пиджака, в котором он хранил сокращающийся запас пузырьков.

Спраут бросилась вперед с вытянутыми руками. Фигура наклонилась, заключила ее в объятия, а затем фиолетовые глаза взглянули на него из-под шляпы.

– Марк, – обратилась к нему Кимберли. – Мне надо было увидеться с тобой.

Мяч покатился по траве в Центральном парке, словно отстукивая мелодию рекламы сигарет из шестидесятых. Спраут кинулась за ним, радостно щебеча и подпрыгивая.

– Что твой старик думает обо всем этом? – спросил Марк, лежа на пляжном полотенце, которое Кимберли принесла вместе с мячом, и опираясь на локоть.

– О чем? – спросила она. Сегодня выражение ее лица не было по-деловому серьезным. Она сидела, опустив подбородок на подтянутые колени; ее волосы были заплетены в косу, и в простой блузке с импрессионистским рисунком и голубых джинсах, которые потерлись после покупки, а не до, она так была похожа на прежнюю Солнышко, что у него перехватывало дыхание.

Он хотел сказать «о суде», но еще хотел добавить «о нашей встрече», но ответы смешались в его голове и застряли, как два толстяка, пытающиеся одновременно протиснуться в дверь уборной, так что он просто невнятно взмахнул рукой и сказал:

– Ну, об этом.

– Он в Японии по делам. Ти Бун Пикенс пытается открыть в стране возможности для американского бизнеса. Корнелиус – один из его советников. – Казалось, она выговаривает слова с непривычной четкостью, но, опять же, в таких вещах он никогда не разбирался. Это было одной из их проблем. Одной из многих.

Он пытался придумать, что ему сказать, когда Солнышко – нет, Кимберли – схватила его за руку.

– Марк, слушай…

В погоне за мячом их дочь добежала до одеяла и пуэрториканской семьи, устроившейся на нем, и едва не сбила с ног полную женщину в ярко-зеленых шортах. Коренастный, жилистый мужчина с руками, полностью покрытыми татуировками, подскочил и начал ругаться. Вокруг них собрались пять-шесть детей, включая мальчишку с лицом в виде перочинного ножа примерно одного со Спраут возраста.

– Марк, ты ничего не собираешься сделать?

Он удивленно посмотрел на нее.

– Что, дружище? С ней все в порядке.

– Но те… люди. Спраут же влетела прямо в них, и понятно, что они рассержены…

Он рассмеялся.

– Смотри.

Пуэрториканцы тоже смеялись. Полная женщина обнимала Спраут. Хулиганистый мальчишка улыбнулся и бросил ей мяч. Она обернулась и побежала назад по тропинке к своим родителям, одновременно грациозная и неуклюжая, как жеребенок недели от роду.

– Видишь? Она неплохо ладит с людьми, даже если…

Он не закончил, как это обычно и случалось в разговорах на эту тему. Кимберли все еще была скептически настроена. Марк пожал плечами, а потом машинально коснулся кармана джинсовой куртки, которую он надел, несмотря на жару.

Может, он слишком полагался на скрытые обещания своих «друзей». В один из этих дней ему придется резко их бросить. Он не так уж часто обращался к этим маскам. Изредка он чувствовал раздражающее давление в голове, которое напоминало грубые выкрики с последних рядов аудитории, хотя он уже объяснил своим «друзьям», что он должен сделать, и думал, что большинство из них все поняли. Но в конце концов порошки закончатся.

К тому же Преториус убил бы его, если бы узнал, что у Марка до сих пор оставалось несколько порошков. Преториус думал, что ему вполне могли устроить облаву, а в пузырьках содержалось столько веществ, сколько работник Управления по борьбе с наркотиками не увидит за целый год.

Но что мне делать? Смыть их в унитаз? Это казалось ему убийством.

Затем Спраут уселась на его худую шею, и они пошли дальше, все трое, смеясь и щекоча друг друга, и на мгновение ему показалось, что это настоящая жизнь.

Парад лжецов – так Преториус называл бесчисленных свидетелей-экспертов, которых они с Леттемом по очереди допрашивали, – преодолел весну и перешел в лето. У Врат Небесного Спокойствия [61] двадцать восьмая армия научила студентов тому, чему их так часто учил старый дракон Мао: происхождению политической власти.

Фанатики Нур аль-Аллы атаковали съезд по правам джокеров в Гайд-парке Лондона, забросав участников бутылками и обломками кирпичей, благодаря чему получили похвалу от мусульманских лидеров по всему Западу. «Светское право должно соответствовать законам божьим, – заявил известный профессор Принстона, уроженец Палестины, – а вид этих созданий отвратителен для глаз Аллаха».

61

Врата, главный вход в императорский дворец, располагаются с северной стороны площади Тяньаньмэнь, печально известной в связи с расстрелом студентов в 1989 году в результате серии демонстраций.