Одноклеточная

– Когда-то и денег не платили, – выдохнул Игорь, погрузившись в прошлое.

– Так чай будет или нет? – о, мать голос подала.

Федя включил конфорку, выставил на стол чашку с сахаром, проверил, есть ли свежая заварка.

– Сейчас! – ответил матери, перекладывая рафинад в любимую чашку Нины.

– Ладно, я спать пойду, а ты это, – почесав затылок, Игорь посмотрел на брата исподлобья и выдавил застенчивую улыбку. – Наташку не обижай. Себя вспомни в её возрасте. Сегодня побаловалась, а завтра голова болеть будет – вся охота пробовать пропадёт.

– Иди уже. Спокойной ночи, – уткнувшись в одну точку, Фёдор вспоминал себя в подростковом возрасте.

Ну, было дело, выпил впервые не в шестнадцать, как сказал при всех, а в тринадцать. Рвало дальше, чем видел. От батьки получил по ушам, а Игорь, брательник, заступился. М-да, всё-таки Игорь – отличный брат, за Федю стоял горой, а вот с младшим отношения с самого детства не складывались. Стёпка вырос баловным, хотя мать больше Игоря любила. Да и сейчас, если так посмотреть, чаще об Игоре вспоминает, волнуется за него, мол, как он там со своей мегерой поживает? Жёнка его матери сразу не глянулась: крикливая, задиристая, больно уж не уважает мужа, может при всех за столом гаркнуть на него, хотя Игорь не обращает внимание, продолжает шутить, клоун цирковой.

На плите вскипел чайник. Федя налил кипяток в чашку, разбавил крепкой заваркой, размешал сахар чайной ложкой.

– Мам, – стукнул два раза в дверь. – Я тебе чай принёс.

– Заноси, – сиплым голосом ответила мать.

Открыв дверь, Федя увидел спящую дочь и рядом сидящую маму.

– Садись, сынок, – Нина показала рукой на кровать. – Поговорить с тобой хочу.

Поставив чашку на комод, стоящий у кровати, Федя сел у материных ног. В комнате стоял жуткий перегар. Наташа посапывала и стонала во сне, зарывшись лицом в подушку.

– Наташку обижать не дам, – устало прошептала Нина, поглаживая внучку по спине. – А вот с Анфиской надо бы разобраться.

– А что такое?

– А то. Покуда я тут болела, – провела второй рукой по одеялу, – она шибко ухаживать не желала. А если я насовсем слягу, тогда что? Ты-то мужик, это всё ясно, тебе доступ к лежачей женщине закрыт, а она? Брезговала… Её не волнует, что я твоя мать, понимаешь? У самой матери не имеется, а на чужую плевать. Думай, сынок, думай. Я уже пятнадцать лет за ней наблюдаю, больно любви к тебе не ощущаю. Помнишь её первого, а? Вот те крест, – перекрестилась три раза, – о нём все думки. Я, как опытная женщина, вижу это с первого взгляда. Анфиске твоей Борька по душе, а на что она за тебя вышла – понять не могу. Думай, сыночка. На то тебе голова и дадена, чтобы думать.

Фёдор слушал мать, опустив голову. Неприятно, когда такие слова говорят о жене, но, если так подумать, Анфиса уже не та, на которой он женился. Эта какая-то нервная, озлобленная, смотрит исподлобья, а та молодушка была яркая, весёлая, улыбчивая. Возможно, с возрастом женщины и меняются, но почему жена Юрки Попова какой была, такой и осталась: задорной, шутки шутит да смеётся всё время? Стоит только столкнуться с ней на улице – сразу душа в пляс просится. Взглянешь на её белоснежную улыбку, и в груди песни поют. В глазах огонёк, голос – закачаешься. А как она двигается! Каждый шаг, что лебедь белая – плавно переступает, будто не по земле идёт, а парит.

– Мам, всё-то ты верно говоришь, – Федя выдохнул после долгой паузы. – Вот только, – повернул голову на мать, – девка у нас.

– И что? – Нина не видела преград. – Наташенька с нами останется, а эта… пусть идёт, куда хочет, – сказала, как отрезала.

Ну, дела-а… Взбаламутила мамаша мужика, ударила в самый центр, прониклась своей болтовнёй в сердце и заставила заволноваться.

– Спасибо, я подумаю, – бросив короткий взгляд на спящую дочь, Федя поднялся и вышел из комнаты.

Спать бы надо ложиться, но у Федьки закралась даже не доля, а девяносто девять процентов глубокого сомнения. Мать говорит, что все пятнадцать лет замечает за Анфиской какую-то отдалённость от семьи. Борьку вспомнила. Так он уехал из деревни и вроде как в городе живёт. Или в селе? Да Бог его знает, не попадался на глаза, и ладно.

– Да не-е, не может этого быть. Анфиска не такая. Не станет она встречи с ним искать и семью позорить. Не-ет, не хочу даже думать, – вышел на улицу, чтобы перекурить мамкины слова.

Курить пришлось много. Подкуривая одну за одной, Федя вспоминал прошлое и сопоставлял факты. Значит так, Борька с Анфисой повстречались полгода, так? Так. После он ушёл в армию, а там и Федька нарисовался. Окрутил девчонку, взял под заботливое крылышко, привёл к матери, мол, благослови, мать согласилась. Через год Наташка родилась. Анфиса вся в заботах, в домашних делах, мать – на подхвате. Всё чин по чину. А, ну да, Борька через два года вернулся, несколько месяцев покрутился в деревне и отчалил. Всё верно. Анфиске к нему бегать некогда было – девка на руках. А с другой стороны: если и встречались, то только для разговора. Может, Борька и звал обратно, да Анфиска-то с хвостом. Нет, не сходится. Кому чужой ребёнок сдался? Значит, не звал. Свыкся с мыслью о её новом положении и уехал, чтоб глаза не мозолить, или чтоб она не мозолила.

– Ну, вот! – выкурив шестую папиросу, Федя открыл дверь, чтобы пойти спать. – Вот так сходится. А то, что матери ни одна из невесток не понравилась – так это давно известно. Ладно, придёт время – притрутся и перестанут скандалить.

Успокоив себя, Федя лёг на кровать рядом с женой и положил руку ей на плечо. Рано утром первой всегда просыпалась Анфиса: корову подоить, поросят накормить, вычистить стойло, приготовить завтрак. Но сегодня на уши всех поставила Наташа. Ближе к пяти часам её начало сильно тошнить. Соскочив с кровати, Нина мигом сбегала за ведром и подставила под голову блюющей внучки.

– Ой, девонька, ну и напугала ты меня. Я чуть со страху не померла. Подумалось, что в окно кто-то лезет, а тут ты хрипишь, – придерживая волосы внучки, щебетала бабушка. – Вот так, вот так её, плюй, плюй всё, что есть. Да очистится нутро девичье от пакости безбожной, – начала вслух придумывать молитвенную речь, чтобы помочь Наташе.

– Ты где вчера была? – проснувшись, Анфиса сразу побежала в комнату свекрови. – Кто тебе наливал?

– Ни-ик-то-о, – Наташа заплакала, почувствовал поганый привкус в горле и ощутив боль в желудке.

– Не ври, где взяла? Отвечай! – настаивала мама, запахивая домашний халат на груди. – Все наши знают, кому сколько лет! Кто посмел налить?

– Не кричи, – бабушка начала заступаться за любимую внучку. – Не видишь, ей плохо!

– Ну да, а вчера, видимо, было очень хорошо, – язвила Анфиса, глядя на скорчившуюся дочь. – Нахалка!

Следом подтянулся и Фёдор. Встал позади жены, широко зевнул и попросил завтрак.

– На работу пора. Мы с ней потом поговорим, – занял почётное место за столом в кухне.

Анфиса поняла – сейчас серьёзного разговора не получится. Закрыла дверь, поправив волосы на затылке, и направилась к холодильнику. Повезло Наташе, бабушка – заступница рядом, в обиду не даст. Сейчас очистится от яда и отоспится до обеда, а там и дядька своё слово в защиту вставит. Мать и отец успокоятся. А позже забудут об этом неприятном инциденте.

Всё бы ничего, да только батька на обед вернулся с «подарочком», который ему преподнёс отец Володи.

– Где она? – Фёдор влетел в дом, как ураган. – Наташка!