Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Офицерский корпус Русской Армии. Опыт самопознания
Шрифт:

Ограничивая вышесказанный беглый, поверхностный и неполный обзор существующих офицерских видов, надо подчеркнуть, что все это — нынешние офицеры, но не современные офицеры. Нынешние офицеры еще не узрели лика современной войны во всей его «страховидности» и не уразумели полностью, что мятеж — имя Третьей Всемирной. Современного офицера еще нет, но его облик (так сказать, идеальный облик) можно попытаться обрисовать. Этому и посвящен настоящий труд.

Конечно, портрет этого идеального современного офицера претерпит при проецировании на экран каждого отдельного государства большие изменения и искажения в зависимости от обстоятельств данного места и данного времени. Но ведь и идеальный тип полководца национально разнообразен: «беспрерывное изощрение взгляда сделает великим полководцем» — это Суворов, изощрявший свой «взгляд» накоплением опыта и «наукой из чтениев»; «принципы военного искусства светят, как солнце на небе» — это Наполеон, сын вдохновения; «гений — это прилежание» — это Мольтке, требовавший от своих подчиненных не столько дарования, сколько

трудолюбия.

В уверенности, что на полях Третьей Всемирной советскому офицеру предстоит переучивание, как пришлось на полях Второй войны переучиваться красному командиру — коммунистическая военная доктрина не выдерживает тяжести войны — и в уверенности, что не коммунизм с его тиранией дает подходящую почву для взращивания идеального офицера, но Свободный мир, рассмотрим, каким может и должен стать идеальный офицер этого мира.

Сто лет назад слово офицер было обозначением особой категории людей тех, которые посвятили свою жизнь вооруженной борьбе за государство. Сейчас понятие офицер охватывает и идейный кадр профессионалов, и массу молодежи, которая во время войны воодушевленно спешит в краткосрочные военные школы, чтобы отдать себя отечеству, и принудительно мобилизованных граждан с достаточным общим и недостаточным военным образованием, но все же получающих обер- и даже штаб-офицерские погоны, и, наконец, авантюристов (в худом или хорошем значении этого слова), проникающих в офицерский корпус через партизанские и диверсантские ряды.

Но мы сосредоточим свое внимание на профессиональном офицере. Во-первых, он сохраняет свое значение остова армии даже при ее милиционности и всенародности. Во-вторых, он возрастает теперь в своем значении: технические средства войны требуют образования в воинстве, сильной прослойки профессионалов: солдат, унтер-офицеров и в особенности офицеров, а потому становится очевидным, что ни волонтерные младо-офицеры, ни мобилизованные зауряд-офицеры не могут так легко заменить кадровых офицеров, как это было в минувшие полвека. Поэтому в современном воинстве дух и ум концентрируются в кадровом офицерском корпусе. Вопреки обманчивой видимости роль кадрового офицера увеличивается.

Галопирующая эволюция военного дела

Марс оказался вынужденным отказаться от качественного отбора, от выделения лучших из народа в воюющий организм, как-то: дружина, рыцарский орден — и пришел к убеждению, что «всеобщая воинская повинность — это истинное дитя демократии» (Theodor Heuss). Но государства, вверяющие только квалифицированным специалистам такие отрасли, как медицина, юриспруденция, горнопромышленность и т. д., сочли возможным в воинстве на базе всеобщей воинской повинности пренебречь не только качеством материала, но и качеством инженеров: со времени Первой Всемирной войны непосредственное руководство солдатской массой переходит в руки непрофессиональных офицеров. Но инженеры военного дела, профессиональные офицеры, не придумали, как приспособиться и приспособить к этой новизне тактику, психику и этику воинства (поэтому в годы Первой Всемирной войны на Западе воинства обеих сторон не умели одолеть фортификацию, а на Востоке воинства обеих сторон дали небывало высокий в военной истории процент потерь пленными). А между тем военное дело сделало новый эволюционный скачок: во Вторую Всемирную войну и в локальных войнах после нее система «вооруженного народа» превратилась в систему «тотально воюющего народа»: народ уже воюет не только теми военнообязанными из его среды, которых он вооружил, но и всей своей массой; воюет партизанством, диверсией, террором, вредительством, саботажем, пропагандой. Эта новизна опрокидывает традицию в тактике, психике, этике воинства. Вдумчивые офицеры растерялись, а менее вдумчивые делают вид, что не замечают катастрофического новшества.

Консерватизм — одно из основных свойств военного сословия, офицерства. Но консерватизм не должен превращаться в реакционность, в стремление вопреки эволюции втискивать новшества в старые понятия. В 10-х годах этого века французское офицерство было под влиянием одаренного капитана Grandmaison'a, отрицавшего значение военной техники и утверждавшего, что «моральные факторы являются не только важнейшими, но единственными важными на войне»; в результате — разгром Франции в 1914 году. Затем французская армия подпала под влияние мысли Benaret'a: «Силу нации составляют не люди в казарме, а сверхдеятельность промышленности»; в результате — разгром Франции в 1940 году. Мы вышли в поход 1914 года с Драгомировским пренебрежением к «огнепоклонникам» (хотя сильно обожглись на японском огне), и результатом было истребление нашей кадровой армии в первые месяцы войны. Офицер Первой войны оставался при убеждении, что армия есть государство в государстве, не считаясь с тем, что повторные мобилизации разорвали духовную обособленность и административную самостоятельность армии. Офицер Второй войны оставался в убеждении, что воюет мобилизованное воинство, и не обратил внимания на то, что и народ активно воюет, сопротивляясь врагу и даже нападая на него… И нынешний офицер не уяснил еще, какие коренные изменения внесла Всемирная Революция в военное дело. Современный офицер должен это понять.

Техническое воевание. Взвод из 30 стрелков шел в атаку всем своим составом. 30 человек на аэродроме в безопасности обслуживают одного летчика, и он один летит на врага, подвергая свою жизнь опасности. Понятно, что все воины с невоенной душою предпочитают

авиационное воевание пехотному… И все граждане требуют, чтобы воинство воевало не людьми из народа, а техникой, добытой от промышленности. <…>

Офицерская этика нелегко мирится с навязанной воинству обязанностью не воевать, а истреблять. Летчик Роберт Люис, сбросивший первую атомную бомбу (на Хиросиму), пошел в монахи. Может быть, офицерская этика ограничит применение народоистребительных приемов воевания; может быть, народы, испугавшись народоистребительного возмездия, скажут воинствам не применять средства массового уничтожения населения врага. Но немыслимо себе представить, чтобы в эпоху всеобщей и всесторонней технизации войско не пользовалось бы наиусовершенствованной техникой для способов воевания, допущенных воинской этикой.

Французская Академия заменила старое толкование слова кавалерия («войска, которые выполняют свою службу на конях») новым: кавалерия есть «род войска более быстрого, нежели иные войска; оно выполняет следующие задачи: разведывать, маневрировать и преследовать; она передвигается с помощью машин». Пусть некоторые государства для некоторых театров войны содержат некоторое количество кавалерии на конях, но, в принципе, кавалерия теперь — моторизованный род войска. И пехотинец из «серой скотинки» превращается в мастера военной техники. В скором времени американский стрелок будет защищен броней, прикрывающей от ружейного, пулеметного и артиллерийского огня, от взрывов ядерных бомб и их автономной радиации, и снабжен шлемом с биноклем, позволяющим при помощи инфракрасных лучей видеть в самую темную ночь; в шлеме находится кратковолновый радиоаппарат для приема и передачи, то есть для связи с командиром и с соседними бойцами; пояс солдата снабжен зарядом, который может его перебросить через проволочное заграждение, ров или речушку; к поясу прикреплены взрывчатые цилиндры для разрушения окопов; лицо бойца прикрыто маской, предохраняющей от боевых газов и радиации; вооружен он автоматической винтовкой; все снаряжение (включая и патроны) весит 22 фунта. Это кажется невероятным. Но всадникам Ганнибала тоже показалось невероятным, что можно драться, с ног до головы заковавшись в железо.

В старину требовались чуть ли не столетия для перевооружения новинками военной техники. Сейчас на это требуются годы: то опустошение, которое в 1945 году производил налет 900 самолетов, в 1955 году могло быть достигнуто одним средним бомбардировщиком. Сохраняет свою силу старое изречение «новое оружие — новая тактика», но теперь изменения оружия и изменения тактики и весьма часты, и подчас весьма радикальны. Это держит современного офицера в состоянии напряженного умственного бодрствования, устраняющего рутинность и «немогузнайство».

Считая полезным пользоваться всем наилучшим, что может дать военная техника, надо, однако, избегать трех ошибок.

Первая: мысль, что людскими телами можно возместить нехватку техники. Прославленные советские маршалы гнали в атаку дивизии, не снабдив их надлежащим количеством пушек и танков — «всех ведь немец не перебьет» — и штрафными батальонами протаптывали минные поля — «штрафные должны смертью искупить свои вины». (Раймонд Л. Гартхофф в книге «Как Россия ведет войну» говорит, что Иван — отличный военный материал, что Иван неустрашим и что варварское командование расходовало его чудовищным образом.) Машине должна быть в бою противопоставлена машина, но не храбрость и самопожертвование воинов, если они против этой машины беспомощны, если они не вооружены машиною для борьбы против вражеской машины.

Вторая ошибка: чем больше военной техники, тем лучше. Не говоря о военных расходах, о прикреплении к военной промышленности огромного процента людей призывных возрастов, о перенагрузке транспорта доставкой громоздкого и тяжелого технического снаряжения и снабжения, нельзя упускать из вида, что война — в наступлении и в обороне — требует подвижности. Подвижности же может препятствовать военная техника как чрезмерной своей тяжестью, так и чрезмерной сложностью. «Заряжание» ракеты, действующей на базе жидкого горючего, требует часов, а поэтому ракетометам не вытеснить артиллерийское орудие: хотя оно и менее совершенно технически, но оно быстро становится на позицию и незамедлительно открывает огонь по появившейся цели. Некоторое ограничение технизации воинства ставит и степень подготовленности людей данного народа к овладению техникой: техничность английского войска была бы непосильна для армии республики Гхана. Степень технизации войска должна определяться не военно-технической «модой», а стратегическим, оперативным и тактическим благоразумием.

Третья ошибка: воюют машины, а человек руководит ими и обслуживает их. Разве сердце танка в его моторе? Разве сердце его водителя, его пушкаря и других чинов его команды не является сердцем танка? Кто ведет самолет В-36 к цели: его моторные и ракетные двигатели в 40.000 лошадиных сил или маленькое, но бесстрашное сердце его пилота? Ответ ясен: воюют бойцы, а машины усиливают действие храбрых воинов с отважными сердцами и искусными умами. Чем усовершенствованнее военные машины, тем совершеннее должны быть воины, чтобы, с одной стороны, полностью использовать машину, а с другой стороны, быть в состоянии выносить удары, наносимые вражеской машиной. Если наша машина не столь совершенна, как неприятельская, то большее совершенство нашего воина уравновесит шансы в борьбе; если машины обеих сторон одинакового качества, то преимущественное качество нашего воина даст нам успех в бою. Война машин — пустая выдумка романистов: какими бы ни стали военные машины, война останется борьбой людей. <…>

Поделиться с друзьями: