Офицерский крематорий
Шрифт:
Я развернулся, подставляя спину под пули, и что есть силы рванул дверь на себя. Отчаяние сыграло со мной злую шутку: цепочка оказалась хлипкой, и я, с корнем вырвав запорную планку, оказался на асфальте. Удар спиной о твердое покрытие был настолько сильным, что вырубил весь свет на улице. Но включил злобный огонь в глазах полицейских, наставивших на меня оружие:
– Не двигайся!
Вот и все, сдался я. Вот и все. Я не смог бы подняться без посторонней помощи.
На помощь этой паре спешила еще одна – из патрульной машины. Боковым зрением я увидел стремительно приближающуюся фигуру
Я увидел чью-то руку, услышал знакомый, вроде как из далекого прошлого, голос:
– Вставай, Павел, уходим!
Я успел изумиться: «Павел». Так официально. Он мог бы назвать меня одной буквой: «П».
Я пришел в себя, и смена настроений меня ничуть не удивила. Человек, спасший меня от пули, уводил меня в стратегически неверном направлении – просто подальше от места происшествия. Я схватил его за руку:
– За мной, быстро! И пригнись.
Не успел он перешагнуть порог стоматологического кабинета, как в дверной косяк ударила пуля.
– Вот видишь?
– Да уж, – ответил он.
Все в этом небольшом холле, который просился называться прихожей, соответствовало моему воображению. И первое, что я сделал, – это блокировал дверь стулом, просунув его ножку через дверную ручку и вдоль коробки. Теперь, чтобы выдернуть стул через брешь в верхней трети двери, полицейским понадобится время. А нам нужно было поторопиться, чтобы не нахватать пуль через эту брешь.
Путь в лечебную часть стоматологии, расположившейся в двухэтажной квартире жилого дома, лежал через лестничный марш и короткий коридор. На стене стоматологии висели репродукции картин, больше подходивших для стен морга: «Крик» Эдварда Мунка, «Портрет философа» Любови Поповой. Между ними – план экстренной эвакуации, обрамленный оконным штапиком.
– План, – указал на схему Юрий.
– Это не тот план. У меня есть свой.
– Но здесь указан пожарный выход.
– Дверь не откроется, если даже мы подожжем это здание. Ты хоть раз взламывал сейф… Юрий Михайлович, кажется?
– Да, – подтвердил он. – Ни разу.
– На досуге потренируйся на двери пожарного выхода.
Внизу раздался грохот. Полицейские высаживали дверь, вместо того чтобы распахнуть ее наружу, убрав стул. Они будут лупить по ней, пока их не остановит хотя бы тот толковый малый, который в соседнем магазине разнес меня приемом айкидо.
Я резко распахнул дверь в кабинет. Стоматолог, лет пятидесяти пяти, и его молоденькая ассистентка, услышав грохот внизу, успели привести себя в порядок. Правда, медсестра застегнула халат, что называется, не на те пуговицы, но в таком виде – слегка растрепанная, раскрасневшаяся, застигнутая врасплох – выглядела еще более привлекательно.
– Внизу ваша жена, доктор, – объяснил я ситуацию стоматологу. – Слышите, как она выламывает дверь?
По его испуганным глазам я увидел, что он поверил мне.
– Закройте кабинет. Ключи у вас, наверное, в кармане.
Я сорвал жалюзи, распахнул окно. Став одной ногой на стол, а другой – на широкий подоконник, изготовился для удара и начал бить ногой в край решетки,
чтобы она меньше пружинила. С третьего удара она подалась вперед. Еще один удар, и решетка, державшаяся на соплях, полетела вниз. Я глянул в том направлении и передал привет Узбекистану.В это время в коридоре раздались громкие шаги, выкрики.
– Считайте до ста, док, – отдал я распоряжение стоматологу. – И если дверь не вышибут раньше, в чем я сомневаюсь, откроете ее.
– Раз, два, – начал он.
На счет «три-четыре» я выпрыгнул из окна. Юрий последовал за мной. Я страховал его, поскольку военной выучки в нем не чувствовалось. Мощь – да. Он ковал ее на станках фитнесс-клубов, демонстрировал силу на регатах (я-то знал, что он был превосходным гребцом) и своему спарринг-партнеру по карате.
Жильцы этого дома прилипли к окнам, во дворе – ни души. Возможно, нас снимали десятки камер, но мне лично на это было наплевать. Я находился в розыске, и в этом районе просто наследил.
Я знал привычку Моисеева: в чужом городе – будь то Барселона, Абу-Даби – он всегда брал напрокат машину (той же привычкой от него заразилась и Зоя). Я спросил его об этом. Юрий указал в сторону, откуда доносились автомобильные гудки и кряканье спецмашин:
– Она осталась там, около магазина, в окно которого тебя внес коп.
– Ты следил за мной?
– Да.
– Зачем?
– Зоя попросила.
– А-а, – протянул я. – Она все еще любит меня.
– Она никогда не любила тебя. Чего не скажешь о тебе.
– Я спас ее от смерти, помнишь? И передал в твои загребущие руки.
– Ты мерзкий, нахальный шпик, ты – циник. У тебя нет и никогда не будет своей личной жизни. Ты живешь под юбкой своей работы – суешь свой нос в чужие дела и рушишь чужие семьи.
У меня было чем уколоть его, и я не преминул это сделать:
– Зоя не любит тебя. Она даже побрезговала твоей фамилией.
Парень толкнул меня в грудь. Я накатил ему с двух рук. Помог подняться на ноги. Он не успокоился и в свою очередь снес меня с ног. Мимо нас пробежал наряд полиции. На двух мужиков, ссора между которыми переросла в драку прямо у них на глазах, – ноль внимания.
Я был вынужден убавить напряжение:
– Ты снова спас меня. Не знаю, может, тебе так удобно, но тебе необязательно лежать на мне.
– Я рад, что мы расстаемся не врагами, – подытожил он результат нашей встречи и поднялся на ноги.
– Эй! – окликнул я его. – Спасибо! А ты надолго застрял здесь?
– На неопределенный срок, – развел руками Юрий.
– Тогда продиктуй мне номер своего телефона.
Он сказал: «Блин!» – и я сохранил его номер под этим именем.
Глава 14
Лабиринт Фавна
Меня, как беременную женщину, преследовали запахи. Со мной такое случалось и раньше, и называлось это просто – токсикоз. Когда ты просыпаешься с жуткого похмелья, а твой организм, по сути дела, торпедирован вином, водкой, коньяком, – даже ничтожные продукты горения от зажигалки способны вызвать приступ рвоты. Это уже не говоря о выхлопных газах, норовящих отправить тебя в нокаут. Во всяком случае, мой организм реагировал на это так, а не иначе.