Офицерский мятеж
Шрифт:
И вот мичман, начальник БЧ–четыре, штатный наш юморист и прикольщик, решает расшевелить команду. Мол, кто, если не я? И направляется прямиком в каюту к командиру. По должности начальник БЧ–четыре ведает тахионной связью — особа, приближенная к верхам, свободный вход к командиру имеет в любое время.
Командир слушает мичмана, прыскает в рукав и благословляет его на подвиг.
Выделенная по приказу Сухова выпивка кончилась. Бульбиев пошел на камбуз — переговорить с коком. У хорошего кока всегда есть скрытые резервы… Тем временем начмед продолжал свой рассказ:
— Через полчаса мичман подстерегает у гальюна замтолера, который закончил суточный обход боевых
Замтолер получает «добро» у командира на то, чтобы обезвредить тронувшегося контрразведчика. И идет брать его со всей идейной убежденностью спасителя Объединенных Наций. Возле каюты останавливается, прислушивается. Тишина. Тихонько открывает дверь. Та предательски скрипит. Сжимая в потной ладони рукоять «магнума», зам входит внутрь. Гауптмана на привычном месте, на койке второго яруса, нет. Ни спящего, не бодрствующего. Зато в шкафу кто–то нервно сопит… В это время контрразведчик, вцепившись обеими руками в такой же незаряженный бластер, наблюдает из шкафа через вентиляционную сетку за сбрендившим замтолером, который тихо крадется с «магнумом» в руках. Гауптман уже примеряется, как ухватить бластер, чтобы шарахнуть искателя хаарских шпионов по голове… Дикий двухголосый крик «Руки вверх!» поднимает с коек всех, кто в этот час спит между вахтами. Подвахтенным приходится разнимать в каютной тесноте замтолера и контрразведчика, переплетшихся в схватке и молотящих друг друга рукоятками «магнумов»…
Пару недель до окончания похода весь экипаж рассказывал эту историю каждый на свой лад. И еще месяца два после прихода на базу весь экипаж, включая командира, таскали в контрразведку давать подписку о неразглашении…
Закончив рассказ, Лукашин поискал взглядом свой нетронутый стакан с вином. И не нашел.
Трезвомыслящие, обученные азам военнокосмической стратегии офицеры задают себе принципиальные вопросы — не могут не задавать. И вопросов этих много. Даже слишком.
Как отреагируют на русский мятеж большие нации? Те же ханьцы или индусы? Попытаются пойти нашим путем? Но они–то в любом случае еще не готовы действовать или даже помыслить о мятеже боятся. Займут выжидательную позицию, рискуя нарваться из–за этого на юнитские репрессии? Будут симулировать военную активность, а сами копить силы — на случай, если ООН зашатается и настанет удобный момент для выхода?
Или все наоборот: накопленную за века ненависть к русским можно выплеснуть под предлогом борьбы за нерушимость ООН? Ханьцы начнут истреблять нас в ходе боев и просто под шумок, а затем получат бонусы в виде кораблей, станций и планет?
Главный вопрос: чего ждать от атлантистов? Они сильны своей вековой солидарностью и будут стоять
за ООН насмерть… или пока не возникнет крайняя необходимость драпануть. И что будут делать наши давние союзники: сербы и болгары, осетины и белорусы? Поддержат идею воссоздания Империи, разведут руками или помогут нашим врагам?Позицию враждебных народов необходимо знать заранее, иначе можно очень сильно пострадать. Значит, надо зондировать почву. Тут Ригерту и его сотоварищам карты в руки…
Если напрячь маленькие серые клеточки, каждую конкретную проблему наверняка можно решить. Например, ханьский вопрос. Все подданные бывшей Поднебесной, что обитают на Старой Земле, в случае успешного мятежа станут нашими заложниками. И активных боевых действий со стороны ханьских кораблей ждать не придется…
Кок выслушал старпома и покачал головой. Излишества он не любил, однако пошел навстречу каплейту Бульбиеву. У кока была отличная интуиция, и по интонациям Семена Петровича он понял: очень скоро заначка может не понадобиться.
Каплейт вернулся в кают–компанию, прижимая к груди две трехлитровые бутыли самогонки. Офицеры встретили его аплодисментами. И пока прозрачный напиток разливали, старпом начал рассказывать очередной анекдот:
— В гарнизонном доме офицеров проходит ежемесячный бал. Молодой лейтенант только что вернулся с дальнего похода и приглашает на танец молодую девушку. Во время танца девушка обращает внимание: у лейтенанта что–то выпирает из штанов. «Что это?» — спрашивает она. Лейтенант, слегка сконфуженно: «Я сошел на берег прямо с вахты и забыл сдать свой «магнум“. Вот и засунул его в карман». На следующий танец девушку пригласил адмирал. «Вы представляете, танцую я с лейтенантом, смотрю, а у него что–то из штанов выпирает. Спрашиваю, что это. Он говорит: «магнум“. Адмирал, а у вас есть «магнум“?» Адмирал, задумчиво: «Да, был «магнум“, а теперь одна кобура осталась».
Мятеж готовили тщательно, не полагаясь на случайности, не приурочивая его ни к каким политическим или военным событиям. А тут идиотское восстание, которое подняли русские студенты на учебной планете Сорбонна.
Ребятишки требовали сделать русский язык государственным на Старой Земле, а самые радикально настроенные призывали ООН самораспуститься и возродить национальные государства, включая Российскую империю. Многие студенты иных национальностей в душе были на стороне русских, но не решились их поддержать.
Мирные демонстрации быстро переросли в погромы. Неизвестные лица в масках подожгли несколько кампусов и атаковали прибывшие туда подразделения полиции. В ход пошли традиционные уличные средства: бутылки с зажигательной смесью, светозвуковые гранаты и баллоны с веселящим газом. Детские игрушки по сравнению с силовыми щитами, психотропными излучателями и «глушилами» — акустическими генераторами. Но и этих спецсредств юнитским силовикам показалось мало: они применили винтовки с резиновыми пулями и парализующий газ.
Волнения русских студентов на планете Сорбонна были подавлены с неоправданной, даже необъяснимой свирепостью. Кто–то провоцировал молодежь на бессмысленные акции, а полицейских и солдат — на жестокие репрессии. Кто–то целенаправленно подталкивал сто пятьдесят миллионов русских к восстанию. Кто именно? Сухов не сомневался, что это устроили люди из контрразведки. Замешан ли в Сорбоннском побоище лично господин Ригерт? Бог весть.
Закончились офицерские посиделки песнями под гитару. Военморы драли глотки что есть мочи. Наверняка голоса были слышны всей эскадре.