Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:

Их взгляд показался Ковтуну до странности знакомым…

— За что?

* * *

Они лежали вдвоем — два врага — среди пустынного поля в такой жуткой и беспомощной близости. По замиравшим выстрелам — где-то далеко, уже за Белой Глиной — можно было судить, что бой кончается, и это сулило надежду на помощь одному и обрекало другого…

Дремотный покой разливался по телу Ковтуна, и на душе его было покойно — ни боли, ни страха, ни желаний. Об одном только жалел: «Зачем не повидал ее, не узнал…» Да еще смущал взгляд этих ненавидящих глаз из-под страшной

маски.

Поручик повторил тихо:

— За что?..

— Еще спрашиваешь?.. Так-растак твою душу! Пришли!.. Кто вас звал, офицерье проклятое!.. Мало вам кровушки на войне было, так теперь народ добиваете! Повернуть все по-старому хотите! Землю нашу, которую кровью да потом, для дворянчиков и казаков отбираете!..

Голос говорившего был также до странности знаком, как и глаза. Ковтун напрягал память — где он их видел, и под пристальным взглядом его мало-помалу расходилась жуткая кровавая маска, и выступали знакомые черты… «Да, без сомнения, — Михаиле»… Сосед, один из фалеевских сыновей… Его ровесник. С ним да еще с Захаренкой он был наиболее дружен, вместе прошло все детство…

— Брось, Михаиле, неправду говоришь…

Глаза из-под маски расширились, засветились, и грузное тело приподнялось было от земли, но тотчас же беспомощно упало.

— Ковтун?..

— Да.

От неожиданности и от волнения оба смолкли. Первый прервал молчание Михаиле.

— Какое дело… Значит, правду говорили люди, что ты кадетам продался. А ведь как разорялся-то прежде насчет народушка: «Кровопийцы, мол, захребетники крестьянские»… То да се… Башку морочил, сукин сын.

Он застонал от боли — свело обожженную шею; задыхался от сгустка крови, остановившегося в горле. Падали острые, злые слова, как горячие капли, обжигали, будили в дремотном сознании Ковтуна отравленные воспоминания.

«Ведь было…»

В предпоследнем классе семинарии вступил в кружок с безобидным названием «Самообразование», направлявшийся, очевидно, извне какой-то искусной рукою. Теперь это ясно… Ушел с головою в новый мир понятий, перевернувший все его простое миропонимание, вскормленное ставропольским черноземом, здоровой и сытной жизнью. Будто прозрел. Возмутился социальной неправдой, загорался ненавистью к праздноживущим от мужицкого пота… В увлекательных книгах, которые поглощали тогда жадно участники кружка, были и готовые ответы, как помочь мировому злу разрушить ненавистный государственный строй, смести лицемерную общественность, отобрать землю — исконное мужичье наследие — и взять власть трудящимся. Что дальше — об этом не особенно задумывались, главное — «разрушить оковы». Сколько было тогда юношеской чистой веры и задора! Как легко рушилось, ломалось, сметалось все, какие светлые перспективы открывало будущее!..

Эту веру и пламенный гнев заносил с собою в тихую Песчанку, приезжая на каникулы.

«Да, было…»

Его сверстников по кружку жизнь раскидала по свету — ни с кем не пришлось потом встретиться. Про двух слышал уже в Песчанке. Одного — отца Леонида, священника ближнего села, убили недавно красногвардейцы. Схватили во время вечерни, вывели в пустырь на то место, где зарывался чумной скот, велели выкопать самому могилу, зарубили и бросили его туда… Другой — Промовендов занимает важный пост: красный комендант Ставрополя. Про его похотливость и кровожадность рассказывают

ужасы!..

«Да, жизнь все перевернула вверх дном».

* * *

Фадеев со стоном и кашлем выплюнул на грудь сгусток крови.

— Чего молчишь? Сказывай, дорого ли продался? Землицы тебе пообещали или деньгами отсыпали?

— Ты не прав, Михайло. Землю я и свою-то отдал обществу, и заречный клин, что твои захватили, велел оставить за тобой… А жалованья получаю столько, сколько ты батраку платил. Вот что…

— Какое дело… Молчание…

— Так зачем же ты пошел к ним?

— Не из-за выгоды, конечно… Трудно мне теперь объяснить тебе — силы нет… Мы за народ идем. Большевики губят Россию, они обманывают народ… А в прошлом — ошибка вышла: намерения-то были хорошие, и правда-то была настоящая, да не той, видно, дорогой я за ней пошел, заблудился. Все мы заблудились… Я еще хоть знаю, за что умираю, а ты вот…

Собирал мысли — хотел рассказать Михаиле попонятнее про большевизм, но мысли путались. «Да и к чему теперь — поздно… Все равно умирать приходится…»

Повторил вслух:

— Умирать приходится… Долго молчали.

Солнце садилось уже; в поле становилось тихо и прохладно. Вдалеке дымил и медленно двигался поезд. Целым роем оводы и мухи кружились возле раненых, однообразно и нудно гудя, прилипая и жадно всасывая кровяные пятна; больно жалили лицо и руки. Михаиле тихо стонал. Ковтун не чувствовал уже боли. Спадала волна нахлынувших чувств, и снова обоих начало клонить ко сну; веки, натруженные за день прямыми солнечными лучами, засоренные пылью, крепко слипались.

Михайло тихим, прерывающимся голосом заговорил:

— Это правильно, что заблудились. Ваша ли правда, их ли — не понять. А ты меня прости, Христа для… Озлобился…

— Ну, что там — все виноваты… Хотел спросить тебя, Михайло… Правда, что Юля выдала добровольцев?..

— Брешут люди. Это брат ейный на них доказал. Когда Юлька узнала — что там было!..

— Ну, вот, спасибо… Теперь легче стало…

И через минуту, будто продолжая вслух свои мысли:

— Как раз вчера… ее именины. Какая жалость… Помнишь, в позапрошлом…

Михайло не слышал, тихо стонал.

* * *

Догорал день, когда от хутора, по жнивью подошла повозка.

— Стой, черт, вот — еще! Говорил, что надо было в этой стороне пошарить!

Сошли с повозки двое и наклонились над лежавшими.

— Как будто поручик Ковтун… Так и есть. Не дышит уже. Царствие небесное!..

— И этот тоже готов.

Положили труп поручика на повозку.

— А с этим что будем делать? Похоже, что большевик — никаких отличий на нем нет.

— Поищи шапку. Во второй дивизии у многих нет еще погон, только на шапке — белая полоска.

— Да и шапки нет…

— Ну, подымай все равно — в штабе разберут.

С трудом подняли грузное, уже застывшее тело Михаилы и взвалили на повозку.

Длинные, мертвые руки взметнулись и упали — словно обняли лежавшего на дне поручика.

Повозка в полной темноте, рысцой, потряхивая и путаясь между копен, покатилась к дороге.

Исповедь

Поделиться с друзьями: