Офис

В данном случае вакансия закрывалась вон той очаровательной женщиной почти средних лет. Замша была молода, а её сын был еще моложе. Парень несколько выбивался из ряда прочих сотрудников компании, как минимум своим костюмом. Прежде всего, костюм был джинсовый, во-вторых, он был производства «Дольче энд Габанна», а в-третьих, эта самая «Дольче энд Габанна» была вышита во всю спину. Причем русскими буквами. Как это соизмеряется с дресс-кодом, Фролов не знал, но сильно не запаривался. И так понятно, что пока все равны, некоторые ровнее.

— Анекдот? Да пожалуйста! — Стоящий в зоне слышимости закусывающий народ сплотился, желая услышать шутку в исполнении начальника техотдела. Реноме острослова этот новичок уже заработал. Причем без каких-то усилий со своей стороны.

— Один бизнесмен обменял душу на вагон алюминия, а потом долго чесал репу — где ж его кинули? А через какое-то время к нему опять пришёл Сатана, ныл на ухо, пытаясь расторгнуть сделку. А хрена два! Владелец малинового пиджака душу назад принять отказался.

Вроде немудрёная шутка, а людям зашло, кто-то даже засмеялся. Время малиновых пиджаков уже настало. Народ их не любил, но в сравнении со сгинувшими в безвестность коммунистами, полубандюки казались не такими надоевшими. Смех над новыми русскими был пока без ненависти. Грабили они честнее, что ли, или просто не успели задолбать народ?

Пётр чисто обозначил своё уважение к поводу и начальству, слегка отпив вина из бокала — он автовладелец, а не куриная булдыжка. Опять же сабантуй по поводу дня рождения будущего исполняющего обязанности гендира, а то и самой настоящей генеральной директорши, происходил в первой половине дня, рабочего дня, если не забывать этот момент. Так что «Братцы, позубоскалили, выпили-закусили, и вперед!» — Фролов уже гнал своих на трудовой подвиг под чьи-то ироничные, а чьи-то совершенно одобрительные взгляды. Совершенно логично, что большое начальство смотрело на это под другим углом, чем рядовые сотрудники фирмы. Кстати, таковых оказалось неожиданно много. Хотя насчет их статуса еще вопрос. Кто все эти люди, глядящие на мир без лихорадочного блеска в глазах, без сосредоточенности на своих проблемах? А еще эти выползшие из ниоткуда сотрудники были одеты заметно дороже и менее офисно, что ли. Почти как сын Марины Николаевны, но не настолько. Да уж, нифига не рядовые они, осознал Фролов приглядевшись. Они что, тоже дети именинницы? Как вариант, дети других уважаемых людей.

Все эти вопросы крутились в голове очень недолго, буквально до того, как Фролов вернулся в свой кабинет. А там уже другие проблемы, реальные задачи, важные дела… И самым из них приятным было зачёркивание в ежедневнике собственных записей. Увидел проблему — записал. Начал процесс устранения — поставил галочку. Решил вопрос — зачеркнул. Так бы и чиркал. Самое забавное, что свои ежедневники по мере их заполнения Пётр не выкидывал. Кто знает, как повернется жизнь, какая информация может понадобиться однажды? Так что в его рабочем столе лежало уже три заполненных толстых блокнота, более похожих на рукописные книги. Есть у ежедневников такая привычка — постепенно разбухать от записей, да не фигурально, а самым настоящим образом. Не то страницы воду набирают, не то просто распушаются, факт налицо — исписанные блокноты на треть толще новых.

— А вот если бы у меня был электронный дневник или записная книжка, начал не то фантазировать, не то вспоминать Фролов, то я бы постоянно имел под рукой любые данные, когда-нибудь мною записанные.

— Ага, — сам же себя оборвал он, — и эта книжка однажды бы сдохла или заглючила, похоронив в своих электронных кишках всю нужную информацию намертво! Нет уж, бумага надёжнее. И не украдут, и не погорит от скачка какого-нибудь электричества.

— Ты, Фролов, ретроград и противник прогресса! Но его не удержать твоими слабыми ручонками. — Засмеялся своим же мыслям он.

Ситуация и вправду выглядела неоднозначной. Тот же человек, который по своей инициативе на всех предприятиях вводил компьютерную технику, в душе сомневался во всесилии электронных мозгов. Или дело в том, что какая-то его часть достаточно хорошо понимает пределы могущества этих железяк?

— Точно! Ты даже не представляешь, на что способен интеллектуальный модуль управления огнём орбитальных батарей!

— А ты представляешь?

— А как же! То на белок охотиться начнёт, то естественный спутник планеты сбивать примется. — Блин, вот кто это опять начал шутить в голове Фролова? Вроде ничего-ничего, а потом как ляпнет под руку чего-нибудь. И опять тишина. Пётр понимал, что у него не так много методов борьбы с этими голосами, и худшим было бы пойти к психиатру. Да и чего с ними бороться, по большому счёту от них больше пользы, чем вреда. С долларами, с кредитом на стройку, с оружием всё верно подсказали.

Новая задача, поставленная Карасюком была ясна как летний день в Сахаре: он брал его с собой на переговоры об условиях продления аренды крытых вагонов. Их компания имела в аренде и собственности два типа вагонов: полувагоны и крытые. Одни как железные ящики на колесах, другие — как домики под полукруглой крышей с раздвижными дверьми. Если полувагоны предназначены, чтоб возить массовые грузы, не боящиеся осадков и прочих безобразий, то крытые вагоны предназначены для перевозки более деликатных грузов.

Взять хотя бы тот же алюминий. А взять его каждый был бы рад. Так что ни один дурак не станет везти его в полувагоне. А умный — тем более. Алюминий боится солнечных лучей, дождя и… Да кому я вру? Более всех прочих напастей он боится человеческих загребущих ручек. Так что везут его в поезде за запертыми дверями с вооруженной охраной. А что вы хотели — времена такие! Впору плакаты развешивать «Руки прочь от чужого цветмета!» Увы, такие плакаты вряд ли бы спасли от воровства. Скорее, наоборот.

Компания, у которой «Транзит Группас» взял в аренду крытьё, находилась в Казани. Большой по местным меркам завод производил остро востребованную продукцию — пиво. Под это дело они закупили у МПС большой парк крытых вагонов, но чуток обсчитались — взяли лишку. И теперь сдавали излишек в аренду на достаточно выгодных для фирмы Фролова условиях. Как лицо, с некоторых пор допущенное к условиям договоров, Пётр знал ставку аренды и про себя тихонечко удивлялся её скромному размеру.

В Казань два благородных дона ехали в поезде. И не это страшно — вечером лег на полочку в Москве, а утром продрал зенки уже в Казани, нормальная же тема! Беда была в другом: самый замечательный, самый лучший на свете человек, по мнению Карасюка имеющий полное праву путешествовать исключительно в вагонах класса «СВ», то есть он сам, в этот раз трясся в совершенно обычном купейном вагоне вместе с самым заурядным Фроловым. То есть, мы с вами знаем, насколько незаурядная личность — герой этого романа, но его шеф масштабов личности не представлял. И слава богу, конечно. Но его нудёж по поводу убогости купе и невыносимости помещения начальственной тушки в купе на четверых слегка огорчили начальника техотдела.

— Нет, ты представляешь! Для меня! Для меня не нашли приличное место! Сиди теперь как этот… как вообще!

— Так можно было всё купе выкупить, вот и вышел бы почти мягкий вагон. Сидели бы вдвоем в купе как люди.

— Да? Самый умный?

Было видно, что идея Карасюку показалась так себе. Я даже понимаю, почему. Во-первых, тогда и Фролов бы ехал как человек, вернее как большое началсьтво, а ему это не по чину. А во-вторых, он не был уверен, что бухгалтерия смогла бы возместить ему стоимость еще двух мест. Опять же сама идея не в его мозгу родилась, что сильно снижало её красоту и ценность.

— Не, ты прикинь! Видеть эти рожи, нюхать эти жопы!

— Не кричите, Владимир Иванович, мы с вами в приличном месте сидим. Не надо.

Я бы никогда не сказал про вагон ресторан, что это приличное место, а вот Петр счел его таким. Но если по чесноку, то да: надергушечку на столиках белые крахмальные, вагон чистый, публика соответствует фирменному поезду. Опять же из нажравшихся в ресторане пока один шеф Фролова. Не так, чтобы сильно, но клиент уже находился в стадии размахивания вилкой в такт своим словам и мыслям. А у приличных людей, особенно у военных в отставке это признак. На иного полковника в отставке посмотришь — всё лицо оспой побито, а фигушки — это следы от вилки.