Офсайд
Шрифт:
– Тебе не следовало этого делать, – сказал ей.
– Что ж, иногда дерьмо само вылетает из моего рта, – ответила она, – и я его не контролирую.
Я хохотнул.
– Так что ты сказала? – вновь спросил я.
– В первый раз?
– Ну да.
– Что ж, это произошло через три дня после случившегося, – сказала она. – Я провела в госпитале первую ночь – просто под наблюдением – но возвращалась каждый день, чтобы посидеть с тобой в реанимации. Кажется, тебе тогда сделали уже… эм… три операции. В то время они продолжали держать тебя в искусственной коме, а я где-то читала, что люди в коме могут быть в состоянии слышать, если
– Что ты говорила?
– Эм… – она снова покраснела. – Я говорила, что я рядом и что думаю о тебе. Думаю, я благодарила тебя за то, что спас мне жизнь раз четыреста, и вместе с тем злилась, что ты так поступил, потому что в результате этого так сильно пострадал. Говорила, что ты мне нужен… и что люблю тебя.
Она произнесла последнюю часть очень тихо.
– Я тоже тебя люблю, – сказал я.
Она улыбнулась и закусила губу.
– Знаю.
– Что же произошло?
– Ну, он был там, в основном просматривал твои показатели и что там еще в его компетенции, – продолжила она. – Он сказал, что разговаривать с тобой нет смысла – что сама мысль о том, что ты можешь меня слышать была смешной, и мне нужно просто идти домой.
Да, это было на него похоже.
– Я сказала ему, что уйду, когда ты выпишешься, и эта идея ему видимо не понравилась. Он начал говорить, что если бы не я, то тебя бы тут вообще не было, и что, может, ты бы быстрее проснулся, если бы я здесь не находилась.
Она глубоко вздохнула и медленно выдохнула. Ее пальцы играли с моими.
– В тот раз я сдержалась и просто сказала ему, мне жаль, что ты пострадал, но я никуда не собираюсь уходить, пока не поблагодарю тебя как следует. Он сказал, что вместо этого мне следует извиниться перед тобой, и вышел из комнаты.
– Это было в первый раз?
– Да, – подтвердила она. – Во второй раз все было намного хуже.
– Продолжай.
Она вновь вздохнула.
– Он разговаривал с доктором… эм… Винчестером?
Я кивнул.
– Они говорили о твоих травмах, особенно о спине. Именно тогда доктор Винчестер и сказал твоему папе, что ты… э-э… возможно, не сможешь больше ходить. Твой папа был действительно очень расстроен из-за этого и затребовал мнение другого врача. Когда другой врач сказал, что пока слишком рано что-либо говорить, но тебе точно потребуется длительный курс реабилитации, твоего папу буквально прорвало.
Это меня удивило. Папа никогда не совершал подобных ошибок – расстраиваться перед другими и показывать свой нрав не в его духе. На публике он всегда был сдержанным.
– Он поорал немного на врачей, а когда они ушли, накинулся на меня. – Она чуть сильнее сжала мою руку. – К тому времени ты уже должен был выйти из комы. Они больше не держали тебя на седативных, и ты должен был уже проснуться, но этого не происходило. Когда он вновь начал обвинять меня, я сорвалась.
С минуту она молчала. Я нутром чувствовал ее страх.
– Что ты сказала? – наконец спросил я.
– Что, возможно, если бы он не бил тебя постоянно, то ты бы быстрее поправился. Что-то в этом роде.
– Ни хрена себе, – пробормотал я, с трудом сглотнул и хотел бы пробежать рукой себе по волосам.
– Да, тогда он вышвырнул меня, – сказала она. – Вызвал охрану больницы и сказал, что мне больше не разрешено тебя навещать. Когда тебя перевели из реанимации, мне на пару минут удалось пробраться к тебе с Джереми и Рэйчел, но нас поймали, когда в палату
зашла медсестра.– Тебе не следовало этого делать, – сказал ей.
– Он должен был знать, – ответила она. – Он не может все удержать в секрете.
– В свою очередь он тоже может рассказать много секретов, – прошептал я. Когда она продолжила выспрашивать, я наконец сказал ей, что у него были фотографии, и из-за этого мне пришлось с ней порвать.
– Ты должен был мне сказать, – сказала она, когда я закончил. – Мы могли бы что-то вместе придумать.
– Я не хотел рисковать, – признался я. – Если бы он узнал, Николь, то, не колеблясь, уничтожил бы тебя. Я не мог позволить этому случиться.
– Из-за этого ты наговорил всю ту хрень по телефону?
– Да, – я напрягся. – Прости, ничего из сказанного не было правдой.
– Он был в тот момент рядом с тобой, не так ли?
– Да.
– Так я и думала.
Я вновь перевел на нее взгляд и некоторое время просто смотрел на ее лицо, пытаясь понять, как мог быть таким дураком. В тот момент это казалось наилучшей идеей, но теперь я был уже не так в этом уверен.
– Прости, – в очередной раз повторил я, а затем зевнул.
– И ты меня, – ответила она. – Думаю, тебе нужно отдохнуть.
Я мог лишь кивнуть и повернул голову, чтобы устроиться на подушке, но та по-прежнему была охренительно неудобной.
– Ненавижу эту подушку, – проворчал я, Николь хихикнула.
– Не думаю, что больницы тратят много лишних денег на белье, – ответила она.
Я хотел что-то ответить. Хотел сказать, что несмотря на все дерьмо, через которое нам предстоит пройти, для нас это будет новым началом.
Но вместо этого заснул.
– Хочу, чтобы меня могла навещать Николь Скай, – сказал я доктору Винчестеру, когда он проверял подсоединенные ко мне различные трубки.
– Хм, – ответил он. – Слышал, что вчера она была тут.
– Хочу, чтобы она могла приходить, не вляпываясь при этом в дерьмо, – сказал ему. – Мне восемнадцать – я же могу говорить, кому разрешается меня навещать, верно?
– Теоретически, да, – сказал он, – хотя не думаю, что твой папа согласится.
– Мне плевать, – надеюсь, что я звучал более уверенным в себе, чем чувствовал.
– Посмотрим, что смогу сделать, – сказал он с улыбкой.
Папа не согласился.
– Эта сучка в первую очередь виновата в том, что ты тут! – сказал он после того, как всех выпроводил. – Она сюда больше не придет!
– Я хочу, чтобы приходила, – повторил я, не глядя на него, а продолжая смотреть на свои руки, лежащие на животе.
– Она лишь помешает твоему восстановлению. Мне не нужно, чтобы она тебя отвлекала!
– Она не отвлекает, – парировал я.
Мы препирались до тех пор, пока он не взбесился, а я, наконец, просто перестал отвечать. На самом деле я не думал, что он зайдет так далеко, чтобы сделать что-нибудь в больнице, где я был под таким тщательным наблюдением, но вместе с тем мне не хотелось рисковать. Я не мог особо двигаться. Даже несмотря на то, что мои руки и кисти немного окрепли, когда мой папа был в комнате, меня не покидало чувство, что я в ловушке. Доктор продолжал говорить, что у меня положительные сдвиги, но сегодня мне впервые дали твердую пищу – если желе и фруктовое мороженное можно расценить таковыми. Не быть в состоянии встать с чертовой кровати, чтобы пописать, раздражало.