Огарок во тьме. Моя жизнь в науке
Шрифт:
Но мне не всегда так везло с переводами. Одно из испанских изданий (не буду говорить, какой книги) было настолько неудачным, что трое испаноговорящих читателей независимо друг от друга обратились ко мне со словами, что его нужно изъять из продажи. Английские идиомы там были переведены дословно – как в том анекдоте, будто в переводе какого-то английского романа на датский фраза Не gave her a ring (имелось в виду “Он позвонил ей”) превратилась в “Он подарил ей кольцо”. История с датским, может быть, и выдумка, а вот в моем испанском случае фразу With a vengeance (букв, “с отмщением”, но это выражение означает “изо всех сил”) перевели как соп ипа venganza, что, как меня уверили, читается в буквальном смысле и не несет никакого идиоматического смысла. Это лишь один пример из множества. И лишь одна из (опять же, многих) причин, по которым так сложен компьютерный перевод. Переводчику нужен не просто словарь, но таблица соответствия идиоматических фраз вроде with a vengeance, и даже таблица шаблонных выражений
Задумываясь о том, как опасно полагаться на компьютеры в выполнении человеческих задач, я вспоминаю забавную историю, которую рассказала мне подруга, Фелисити Брайант, которую считают единственным литературным агентом в Оксфорде. Одна из ее клиенток написала роман, героя которого звали Давидом. В последний момент, когда книга уже была отредактирована и подготовлена к печати, автор передумала и решила, что герой больше похож на Кевина, чем на Давида. Так что она запустила на компьютере поиск, который заменял каждое “Давид” на “Кевин”. Все шло хорошо, пока действие романа не переместилось в одну художественную галерею во Флоренции…
Еще одна короткая история о переводах. Я был на конференции по эволюции в Японии и слушал синхронный перевод в наушниках. Докладчик говорил об эволюции древних гоминин, австралопитеках, Homo erectus, первых Homo sapiens и тому подобных вещах. Но что звучало в наушниках? “Древняя эволюция японцев”. “История ископаемых японцев”. “Эволюционная история япо… ЛЮДЕЙ”.
В 1979 году Майкл Роджерс перешел в издательство “У. X. Фримен”, и через пару лет, когда была готова к публикации моя вторая книга, “Расширенный фенотип”, я отправился с ней к Майклу. Как я уже отмечал, мир книгоиздания зыбок, и когда Майкл снова сменил работу – на этот раз перейдя в “Лонгмен”, – в 1986 году я последовал за ним со “Слепым часовщиком”. Теперь расскажу пару историй о “Слепом часовщике”. В начале книги я привожу беседу за ужином с “одним прославленным философом, хорошо известным своими атеистическими взглядами”. Я сказал, что не представляю себе, каково было быть атеистом до 1859 года, то есть до публикации “Происхождения видов” Дарвина. Философ возразил мне, цитируя Юма, что организованная сложность живого не требует какого-то отдельного объяснения. Я был огорошен и посвятил заметную часть книги опровержениям его точки зрения, не называя его имени. Не знаю, почему я решил не раскрывать его личности. На самом деле то был сэр Альфред “Фредди” Айер, профессор логики имени Уайкхема и член совета Нового колледжа, человек великого ума, внушавший мне восхищение. Спустя много лет после выхода книги “Слепой часовщик” он сообщил мне, что только что прочел ее. Он принес (совершенно излишние) извинения за то, что не прочел ее раньше, и сказал, что был счастлив послужить вдохновением для нее – так что он, по крайней мере, себя узнал. Я спросил, верно ли я передал наш разговор, и он ответил: “Совершенно верно”.
Вторую историю о “Слепом часовщике” я расскажу просто потому, что она довольно забавна. Для начала немного вводной информации. Многие скептики, не желающие признавать теорию эволюции, озадачены совершенством маскировки животных. Они нехотя признают, что глаза птиц видят достаточно остро, что камуфляж должен достигать высот совершенства, таких как сходство палочников с палками – вплоть до почек и следов листьев. Или, например, сходство некоторых гусениц с птичьим пометом. Но скептики говорят: как вы можете верить в отбор по совершенству мимикрии под палку или птичий помет, но при этом верить, что тот же самый отбор привел предков этих насекомых к первым робким неуклюжим шагам в сторону сходства? По поводу сходства с птичьим пометом я цитировал Стивена Джея Гулда: “Какое может быть преимущество в том, чтобы на 5 % напоминать какашку?” Мой ответ на этот вопрос слегка отличался от Гулдовского. Добыча может предстать одним и тем же глазам при разной видимости: при ярком или тусклом освещении, боковому зрению или анфас, вдалеке или вблизи. Чтобы спасти жизнь гусеницы, которую хищник видит издалека или в сумерках, может быть, достаточно и малейшего сходства с птичьим пометом. Но гусенице, которую рассматривают вблизи, при ярком дневном свете, чтобы спастись, потребуется уже убедительное сходство. Плохая видимость переходит в хорошую плавно и непрерывно – так же плавно действует и давление отбора для каждого уровня улучшения мимикрии, от приблизительного до совершенного. Та же “плавность” проявляется во всех сложных приспособлениях: глазах, крыльях и прочих, о которых так банально пишет креационистская литература, – и этот аргумент имеет огромное значение для всей теории эволюции.
Но это все была подводка к истории. Имя Стивена Гулда несколько раз упоминается в книге “Слепой часовщик”, а значит, присутствует и в предметно-именном указателе. Книжный указатель, составленный в гнездовом порядке, а не просто по алфавиту, – отличное место, чтобы припрятать шутку. Ее заметят немногие, но те, кто увидят, заговорщически ухмыльнутся вместе с составителем. В официальном историческом труде “Новый колледж Оксфорда, 1379–1979” под редакцией моих покойных коллег Джона Бакстона и Пенри Уильямса указатель составлял еще один коллега, историк Средних веков Эрик Кристиансен (чьи собственные мемуары о жизни в Новом колледже не будут опубликованы – и, по общему мнению, не должны быть опубликованы – до смерти его самого и всех его жертв). Эрик протащил в указатель истории колледжа несколько отменных характерных шуточек. Например, среди подзаголовков раздела “Члены совета колледжа” мы находим “удовольствия ч. с. к.”, “пьянство ч. с. к.”, “увольнения ч. с. к.”, “казни ч. с. к.”, “фракции
среди ч. с. к.”, “забвение ч. с. к.”, “происхождение ч. с. к.” и, мое любимое, “филистерство ч. с. к.”. Если обратиться к страницам, указанным под “филистерством”, вы не встретите самого этого слова, лишь описание трех строительных проектов, которые явно претили вкусу Эрика – два относились к XIX веку, а третий, особенно злостный, к XX веку.И вот, как я уже говорил, я вставил в указатель “Слепого часовщика” шуточку для Стива Гулда. Она вышла, как полагается, на страницах британского издания. Но американские издатели, увидев ее, пришли в ужас. Им это показалось редкостным дурновкусием, а может статься (хотя я не решился спросить), они отдавали себе отчет, что Стивен Гулд – один из самых прибыльных для них писателей. Выход американского издания задерживался, пока шутку не убрали. Затем, по чистой случайности и недосмотру, для следующих британских изданий в “Лонгмен” и версии “Пенгвин” в мягкой обложке взяли микропленку с цензурированной версией указателя. Однако Майкл Роджерс хотел, чтобы в британских изданиях шутка осталась. Ее утрата, насколько я знаю, может придать первому британскому изданию коллекционную ценность – что-то в духе марок с непробитой перфорацией, которые так высоко котируются в среде филателистов. Приведу спорный фрагмент указателя в обоих вариантах (см. ниже). Найдите отличие (точнее, отличия – американского издателя дополнительно оскорбили еще несколько мелких шуточек).
Тем временем издательство “Оксфорд юниверсити пресс” купило у “У. Х. Фримен” права на публикацию книги “Расширенный фенотип” в мягкой обложке, и с тех пор эту книгу печатают именно они. Так что, хоть я и переходил к другим издателям, но хорошие отношения с “ОЮП” сохранил. Когда они обратились ко мне в 1989 году с предложением сделать новое издание “Эгоистичного гена”, казалось вполне оправданным включить в него дополнительную главу с кратким содержанием “Расширенного фенотипа”.
Гулд, С. Дж.,
пятипроцентный глаз, 81 (цитируется в 41)
пятипроцентное сходство с какашкой, 82 (цитируется в 41)
упоминается, 275, 291
прерывистое равновесие, 229–52 (36)
обнаружение faux pas, 244 (36)
обнаружение недостатков, 91 (34)
опровержение синтетической теории, 251 (35)
Гулд, С. Дж.,
пятипроцентный глаз, 81 (цитируется в 41)
о насекомых, мимикрирующих под помет, 82 (цитируется в 41)
упоминается, 275, 291
прерывистое равновесие, 229–52 (36)
о градуализме Дарвина, 244 (36)
“Большой палец панды”, 91 (34)
опровержение синтетической теории, 251 (35)
Редактором на новый “Эгоистичный ген” “ОЮП” назначило Хилари Макглинн, и мы с ней отлично поработали, но больше всего на работу над этим проектом повлияла моя подруга Хелена Кронин. Она помогала мне, а я – ей с ее собственной прекрасной книгой, “Муравей и павлин” (The Ant and the Peacock). Все, кого это касалось, сразу сошлись во мнении, что исходный текст “Эгоистичного гена” должен остаться без изменений, со всеми недостатками. Издатели считали, что изначальное издание стало культовым и нужно его сохранить. Артур Кейн, цитируя рецензию на книгу А. Дж. Айера “Язык, истина и логика”, назвал “Эгоистичный ген” “книгой молодого человека”. Дополнения, сомнения и украшения уходили в обширный раздел примечаний. И я предложил добавить две главы: одна называлась “Хорошие парни финишируют первыми” на тему моей одноименной телепрограммы “Горизонт” на Би-би-си (см. стр. 222), а другая называлась “Длинная рука гена”, и в ней излагалась сжатая версия “Расширенного фенотипа”. Эти дополнения увеличили размер нового издания “Эгоистичного гена” 1989 года почти в полтора раза по сравнению с первым изданием 1976 года.
Литературные агенты
Я говорил, что с книгой “Слепой часовщик” последовал за Майклом Роджерсом в “Лонгмен”. К тому времени у меня появился литературный агент, Кэролайн Дони из лондонского агентства “Питерс, Фрейзер и Данлоп”, которая заключила выгодную сделку с моим новым издателем (Майкл в драматических красках расписал это в своих мемуарах). Кэролайн связалась со мной после выхода “Эгоистичного гена” и за обедом в отеле “Рэндольф” в Оксфорде убедила меня, что иметь агента – стоящее дело и что она – хороший представитель их вида. И это оказалось правдой. Вместе с тем после выхода “Слепого часовщика” я стал получать все более настойчивые предложения от нью-йоркского литературного агента Джона Брокмана.
Джон славился в издательском мире – и славится до сих пор – своей жесткой и безжалостной манерой переговоров; но он никогда и не пытался этого скрывать (один журналист как-то заметил, что плавник кружащего вокруг тебя Брокмана виден издалека). Однако меня в нем привлекла абсолютная преданность науке и утверждению ее места в нашей интеллектуальной культуре. И он успешно исполнял свою миссию: его клиентура до сих пор состоит из ученых-естествоиспытателей (или философов и исследователей, пишущих на естественнонаучные темы), членов братства, которое он сам назвал “третьей культурой”, сознательно расширяя рамки, установленные Чарльзом Сноу. Дошло до того, что в круг клиентов “Брокман Инкорпорейтед” не входят лишь совсем немногие писатели, относящиеся к этой категории. Его сайт “Грань” (Edge) справедливо характеризовали как “онлайн-салон” для ученых и сопутствующих интеллектуалов. Авторство сайта – коллективное, как у некоторых блогов. Но важное отличие от блога состоит в том, что соавторы Брокмана попадают туда исключительно по приглашениям и принадлежат к тщательно отобранной элите. Я как-то написал, что у него самая представительная телефонная книжка в Америке; так вот, он неутомимо пользуется ею, чтобы продвигать науку и рациональное мышление, например, посредством ежегодного “Вопроса от Edge”.