Огарок во тьме. Моя жизнь в науке

Особенно примечателен тот фрагмент манифеста, где Чарльз призывает будущих профессоров имени Симони откровенно говорить об ограничениях науки, но никогда не позволять религиозным или политическим силам влиять на научную достоверность сказанного.

И наконец, пункт менее актуальный для потомков, но все же важный. Чарльз осознавал, что его дар мог бы обернуться неудачно, если бы я просто сменил кафедру, а моя должность лектора по зоологии пропала бы. Одна из причин, по которой я хотел уйти с той должности, заключалась в том, чтобы меня заменили “свежей кровью”, молодыми сотрудниками, которые бы пришли в оксфордскую зоологию со свежим рвением, а я бы нес свое обновленное рвение в мир за стенами университета. И меня действительно заменил ряд блестящих юных зоологов: Дэвид Гольдштейн, Эдди Холмс, Оливер Пайбус – все они вскоре перешли на престижные профессорские должности, – а ныне чудесная Эшли Гриффин (которая, надеюсь, останется с нами подольше, прежде чем с ней произойдет то же самое).

Лекции имени Симони

Практически первое, что я сделал в качестве профессора имени Симони, – учредил, в намного меньших масштабах, ежегодную лекцию имени Чарльза Симони в Оксфорде – на гонорары от своих книг. В соответствии с манифестом Чарльза читать эти лекции я приглашал известных, состоявшихся ученых, добившихся успеха в развитии общественного понимания науки. С гордостью могу сказать, что список получился довольно звездный. Вот имена и названия лекций:

1999 Дэниэл Деннет Эволюция культуры

2000 Ричард Грегори Пожать руку вселенной

2001 Джаред Даймонд Почему человеческая история разворачивалась по-разному на разных континентах

2002 Стивен Пинкер Чистый лист

2003 Мартин Рис Загадка нашего сложного космоса

2004 Ричард Лики Почему важно, откуда мы произошли

2005 Кэролин Порко На орбите! “Кассини” исследует систему Сатурна

2006 Гарри Крото Спасет ли интернет эпоху Просвещения?

2007 Пол Нерс Великие идеи биологии

Наконец, в 2008 году, когда я уходил в отставку, я сам прочел десятую лекцию имени Симони – напутственную лебединую песнь под названием “Цель цели”.

Кульминацией того же года стал великолепный прощальный обед, который организовал для меня в университетском музее вице-канцлер Джон Худ: гости собрались не менее прославленные, чем на обед по случаю моего семидесятилетия тремя годами позже.

Все лекции имени Симони, кроме первых двух, прошедших на кафедре зоологии, читались в удобных и элегантных условиях театра “Оксфорд плейхаус”. Его просвещенные руководители были рады продвигать не только театральное искусство, но и науку. Я уже упоминал, что они поставили важную пьесу Майкла Фрейна “Копенгаген” о загадке поездки Вернера Гейзенберга к Нильсу Бору во время войны; упоминал и о том, что оксфордских физиков пригласили после спектакля задавать вопросы самому Майклу Фрейну. Потом Майкл рассказывал нам с Лаллой, что ему пришлось непросто, но, как мне показалось, он блестяще справился; так считали и выдающиеся физики, с которыми мне случилось это обсудить, например, сэр Роджер Пенроуз и сэр Роджер Эллиот.

Позвольте сделать еще одно отступление: встреча Гейзенберга и Бора имеет историческое значение в связи с загадкой, почему же Германии не удалось разработать атомную бомбу. Если кто-то и мог возглавить подобный проект, так это Гейзенберг. Когда он ошибся в расчетах и решил, что создать такое оружие невозможно, – была ли то намеренная ошибка? Принять это предположение было бы честью для его памяти, но, к сожалению, это, скорее всего, не так – как я выяснил еще от сэра Рудольфа Пайерлса, моего старшего коллеги по Новому колледжу, преемника Роджера Эллиота на кафедре профессора физики имени Уайкхема. Пайерлс был одним из двух британских физиков (оба – евреи, бежавшие от Гитлера), которые первыми провели верные расчеты, доказали, что атомную сверхбомбу создать возможно, и уведомили об этом союзников (“Меморандум Фриша – Пайерлса”). Уже пожилым вдовцом сэр Рудольф пригласил нас с Лаллой вместе с множеством других гостей на ужин в свою оксфордскую квартиру; всю еду он приготовил сам. Когда все остальные разошлись, мы остались помочь вымыть посуду, и он рассказал нам такую историю (в свое время записанную тайно): услышав новости о Хиросиме, Гейзенберг заметно удивился – и, похоже, искренне. Также за мытьем посуды мы с восторгом узнали о хитрости, с помощью которой сэр Рудольф еще раньше догадался, что немцы не вкладывают серьезных усилий в разработку атомной бомбы. Он хорошо знал мир немецких физиков и, изучив расписания университетских лекций, заметил, что профессор Такой-то, профессор фон Сякой-то и доктор Этакий до сих пор читают лекции в своих университетах, – но если бы немецкий аналог Манхэттенского проекта существовал, их бы к тому времени уже обязательно в него завербовали. Прекрасный образчик детективной работы! И сам сэр Рудольф был прекрасным человеком: после войны, как и Роберт Оппенгеймер, он стремился ослабить опасность ужасного оружия, которое они помогли создать, и стал активным участником Пагуошского движения ученых за мир. Я был на его похоронах в 1995 году, и мне жаль, что он не дожил до того, чтобы прочесть лекцию имени Симони: общественное понимание науки вызывало у него огромный интерес, и он подарил мне свою книгу “Законы природы” с автографом; физика в ней излагается для людей вроде меня.

За каждой лекцией имени Симони следовал обед примерно на шестнадцать человек, обычно в Новом колледже, но дважды обед проходил в невероятной красоты Уайтхемском аббатстве близ Оксфорда – по доброте хозяев, Майкла и Мартины Стюарт, которые к тому же украшали компанию своим жизнерадостным присутствием. На некоторые из лекций прилетал сам Чарльз (за штурвалом своего личного самолета, в крошечный оксфордский аэропорт). Именно на одном из ужинов после лекций Чарльз подарил мне одну из самых ценных вещей, которыми я владею, – первое издание “Происхождения видов”, из исходного тиража всего в 1250 экземпляров. Переживания переполняли меня, и я не находил слов, а он встал и произнес прекрасную речь, преподнося мне книгу.

Для меня великая честь быть знакомым со всеми девятью “моими” лекторами имени Симони. С Дэном Деннетом я впервые познакомился, когда они с коллегой, Дугласом Хофштадтером, предложили включить главу о мемах из книги “Эгоистичный ген” в свою антологию “Глаз разума” – книгу, которая заставляет задуматься. В антологию входит и текст самого Дэна “Где я?”, запись мощнейшей лекции, в которой он разыгрывал сценарий, будто его мозг (“Йорик”) находится в баке, подключенном к аппарату жизнеобеспечения, передает телу сигналы по радио и полностью синхронизирован со своей точной копией (“Губертом”), закачанной в компьютер. Какой из двух “мозгов” контролирует его тело – нет разницы. Он был так убежден в их взаимозаменяемости, что в кульминационной части лекции переключился с одного на другой – с драматически утрированным результатом, который полностью заслуживал бурных аплодисментов (и я не сомневаюсь, что они были).

Лекция “Где я?” – философский труд: Дэн (наряду с Э. К. Грейлингом, Джонатаном Гловером и Ребеккой Гольдштейн) – один из тех философов, благодаря которым я (и, пожалуй, многие другие ученые) “соображаю”, зачем нужны философы. Он мыслит смело, с оттенком подначивания, но и очень глубоко; он принадлежит к новой породе философов науки, которые в ней разбираются и способны на равных беседовать с ведущими учеными об их областях знания. Он добрый друг, а в разговоре “поднимает уровень” любого собеседника. Когда я беседую с Дэном, я практически чувствую, как поднимается (но никогда не достигает его уровня) мой коэффициент интеллекта.

“Поднимать уровень” – занятная способность, которая редко, но встречается и у других (например, у Стивена Пинкера – если идти дальше по моему списку лекторов имени Симони), и, пожалуй, ей могли бы заняться теоретики образования. Похожей способностью обладал и покойный Бернард Уильямс (еще один знаменитый философ, с которым – как и с его милой женой Патрисией – мы стали друзьями): его собеседник будто становился остроумнее и забавнее. Так умеет и Гермиона Ли, литературовед и биограф, еще одна коллега по Новому колледжу, ныне – президент колледжа Вулфсона в Оксфорде, по-прежнему хороший друг, хоть мы теперь и редко видимся. Не знаю, когда в обиход вошло выражение “поднимать уровень” в этом смысле, но ко всем им это выражение подходит.

Как я еще скажу в разделе “Мемы” в следующей главе, Дэн Деннет – один из тех, кто ухватился за идею мемов и стал развивать ее самостоятельно (другой стала сообразительная и умная психолог Сьюзен Блэкмор, автор книги “Машина мемов”). Мемы играют значительную роль в нескольких книгах Дэна, в том числе “Опасная идея Дарвина”, “Объясненное сознание” и “Разрушая чары”. Он умеет выразительно формулировать, и в его инструментарии полно “насосов интуиции” (цитируя название еще одной его книги, которая сама по себе интеллектуальный насос): среди моих любимых – “краны” и “тросы с вертолета” [114] . Также он разгромно развенчивал обскурантизм и претенциозные “глубокости” (его блестящее выражение, которое можно иллюстративно определить как “что угодно, что когда-либо сказали Дипак Чопра, Карен Армстронг или Тейяр де Шарден”).

114

“Краны” – природные, механистические объяснения, “тросы с вертолета” – ложные, например сверхъестественные, объяснения.

Спустя годы после лекции Дэна имени Симони я был у Джона Брокмана в Нью-Йорке, и Джон рассказал нам, что Дэн внезапно и серьезно заболел. Прогнозы были неутешительны, и мы, друзья, уже готовились оплакивать его, когда новости вдруг стали улучшаться. Дэна спасла героическая американская медицина и операция на сердце по передовым технологиям. Пока он восстанавливался в больнице, он написал трогающую за живое статью под заголовком “Слава людям”. Он намеренно противопоставлял ее привычному “Слава Богу”. Он благодарил людей – хирургов, врачей, медсестер, изобретателей оборудования, которое позволило поставить диагноз и провести лечение, и даже тех людей, кто стирал его кровавые простыни. С мягким сарказмом он подсмеивался над теми, кто писал, что молился о нем: “А козла вы в жертву принесли?” Прочтите его статью: это ликующий крик души, адресованный тем, кто действительно заслуживает благодарности (и действительно существует) [115] .

115

http://edge.org/conversation/thank-goodness. – Прим. автора.

Ричард Грегори умер в 2010 году: большая потеря для нашего общего дела развития общественного понимания науки. Он был психологом, специализировался на том, как зрительные иллюзии позволяют нам заглянуть во внутреннее устройство разума, – но психологию он соединял с умениями и интуицией изобретательного инженера, а также блестяще разбирался в истории науки. Он популяризовал интерактивные научные музеи, которые получили известность благодаря его собственному Exploratory в Бристоле и Exploratorium в Сан-Франциско.