Огнем, мечом, крестом
Шрифт:
— Получи, мразь!!!
Лембит от всей души, вложив ярость и утроенные усилия, с хорошего размаха рубанул падающего крестоносца, и удачно — лезвие топора вошло в переносицу, зацепив заодно и оба глаза.
— Майн готт…
Вскрик взлетел выше ели и «замерз» на высокой ноте. Призыв к всевышнему не достиг цели, спасение не пришло — Шипов ударил упавшего врага во второй раз, по ненавистной морде с алой чертой подо лбом. И на этот раз под топором что-то хрустнуло — звук противный, но ему почему-то показался сладостным, лучшего в своей жизни он раньше и не слышал. А топорик в руке сам задергался, словно вкусив крови, «опьянел». А вот лицо лежащего крестоносца превратилось в алое месиво, дымящиеся брызги начали фонтанировать, окрашивая белый снег черным цветом. Теперь кнехт уже не старался встать, его руки и ноги дергались, молотя снег.
— Берегись…
От
— Ты не меставайм, лесной дух — одежда у тебя странная, неужели такая тебе нужна, — хрипло выдохнул рядом эст, схватившись двумя руками за древко. Поднатужился, и вырвал рогатину из поверженного противника. И низко поклонился Шипову, склонив голову чуть ли не до земли:
— Пусть даже так, я буду приносить тебе жертвы, какие потребуешь!
Лембит малость ошалел, потом понял, что камуфляж здесь не могли видеть, к тому же лицо мужчины было прикрыто маской. А потому он содрал «балаклаву» с головы, сам усмехнулся:
— Да какой я дух, Тармо, путник на этих дорогах. Увидел, что тебя с семьей убивать будут, вот и решил вмешаться. Так что оружием хорошим обзавестись немедленно нужно, а потом расскажешь, что у вас там стряслось, что за «разборки» начались, и кто против кого сражается.
— Да, ты прав, русич, на нашей речи ты говоришь плохо, но мне понятно. И почитаешь Калева, раз к его помощи призвал.
От таких слов Лембит опешил, и рассмеялся — не объяснять же, что он говорит на современном языке, а не на архаичном диалекте времен сказочного великана, именем которого любят называть мальчиков. Но раз сам его русичем назвал, значит принял за такового, не стоит разубеждать — какое с него лесное божество, вроде того же лешего.
— И ведь помог, раз с тремя справились. Но ладно, надо оружие и одежду взять, тела снегом забросать. И укрытие найти — а то жену и деток поморозишь напрасно. От крестоносцев спаслись, а вот от морозца не уйдете.
— Тут под елью убежище у нас — к нему бежали. Дети, помогайте, — эст показал рукой на соседнюю ель, разлапистую великаншу. И негромко пояснил, сдирая меховую накидку с поверженного им латыша:
— Там у нас яма вырыта с прошлой осени, словно чувствовал. Набеги частые пошли, это талабы, мы давно враждуем, а с ними уже «меченосцы» — городища жгут, всех убивают. Вот и на нас нынче напали…
Эстонец остановился, притих, стал прислушиваться и Шипов — страсти у деревни значительно притихли, и непонятно, взяли крестоносцы с талабами городище с наскока, или эстам удалось там укрыться и отбить приступ.
— Скотину режут, что за ограду не успели увести. А вот на тын не влезли — к нам два десятка ратных людей из Плескова с воеводой прискакали, успели упредить. Только меня с семейством не уведомили — когда на хутор напали, мы спали. Всех побили, только мы сбежали, в чем спали. У нас под нарами подлаз был сделан за ограду…
На лице эста появилась мучительная гримаса, завыл бы и заплакал, не скрывая горести. Но сдержался как-то, не желая показывать перед чужеземцем своей скорби. Только произнес негромко, еще раз низко поклонившись.
— Благодарствую тебе за спасение, я уже с жизнью простился. Но как тебя зовут, наш спаситель, мы не знаем имя, которое нужно благословлять?
— Леня, — произнес крестильное имя Шипов, потом негромко добавил к нему уже паспортное. — Лембиту…
— Лайне-Лембиту?! Лайне-Лембиту?!
Глаза эста округлились, лицо побледнело, и он опустился на колени, склонив голову в снег. Потом потрясенно вымолвил:
— Тебя мы все ожидали семь долгих лет, вождь, и ты снова пришел на нашу землю — «свободы праздник»…
В первой половине XIII века земли эстов, Новгорода и Пскова воочию узнали, что такое «дранг нах остен»…
Глава 4
— Да, не хотелось стать чародеем и колдуном, а таковым меня и приняли в это неискушенное время. И к тому же реинкарнацией вождя, его второго пришествия, как это странно не прозвучит. По крайней мере, в глазах одной, отдельно взятой эстонской семьи. Язычники…
Последнее слово прозвучало не осуждающе, а так, немного снисходительно — типа, что с них взять. А вот по-настоящему устрашало Лембита другое — мужчина осознал, что с ним произошло. Куда он попал, вернее в какое время. Где находится и так знал — юго-западный берег Псковского озера, которое немцы Пейпусом именовали, а русичи Плесковским. Но вот Псков и Плесков сейчас синонимы, название одного и того же древнерусского города, в котором он окончил школу, когда мама в очередной раз ушла от отца на ту сторону пограничного рубежа. А то, что историю в школах по обе стороны порубежья давали отлично, к тому же он сам ее живо интересовался, помогло сейчас определиться с хронометражем. В 1217 году в сражении под Вильянди погиб вождь области Саккала, легендарный Лембиту, которому впервые удалось консолидировать большую часть общин эстов на войну с крестоносцами. Собрали огромное по местным меркам ополчение — пришло до шести тысяч человек, вот только профессиональных воинов было ничтожно мало, и то из родоплеменной знати. Крестоносного войска пришло немного, вдвое меньше, к тому же больше двух тысяч было союзников из уже принявших христианства племен ливов, латышей, латгальцев. Собственно епископских воинов и «братьев» из ордена было относительно немного — сотен восемь. Из них примерно десятая часть рыцари, затем тяжеловооруженные оруженосцы и сержанты, так называемые «полубратья», коих насчитывалось втрое больше, остальные рядовые кнехты — пехота, наполовину арбалетчики. Именно они после долгого и ожесточенного сражения, когда латыши дрогнули, и сломили сопротивление эстов, что не смогли выстоять под ударом тяжелой кавалерии. Арбалетчики до этого сильно расстроили ряды ополченцев, практически не имевших защитного снаряжения, кроме небольших дощатых щитов, обтянутых кожей. Да и те прямое попадание болта плохо держали, да и прикрывали худо — размеры не позволяли.
Так что побежденным эстам торжествующие католики устроили показательную «порку», буквально «примучив» язычников принять христианство, и полностью покорится власти епископа в Риге. Однако всего через шесть лет, в январе 1223 года полыхнуло всеобщее восстание, немцев и датчан истребляли повсеместно, где только возможно. На этот раз на помощь эстонцам пришли сильные отряды из Новгорода и Пскова, заняв гарнизонами Вильянди и Тарту, последний сейчас еще Юрьевым именуется. Позднее князь Ярослав Всеволодович, отец Александра Невского, что сейчас еще в пеленках, привел великокняжескую дружину из Владимира, и прошелся по эстонским землям, чиня страшный ущерб тем, кто держал «руку» ордена. И увел дружины из набега, в то время как рыцари у него под носом, пока князь осаждал в Ревеле датчан, осадили и взяли штурмом Вильянди, спалив городок, а сдавшихся русских перевешали на деревьях, нарочно не став карать эстов. И понятно, что на «предателей», вернувшийся к пепелищу князь, опоздавший с помощью, прошелся по Саккале со всей яростью неутоленной мести. А вот Юрьев русские удержали — там утвердился весьма деятельный и энергичный князь Вячко, самый непримиримый враг ордена…
— Какой сейчас год — двадцать третий или двадцать четвертый?! Какой из них — Тармо летоисчисления совершенно не знает, да и счета толком тоже. До сотни досчитать может на пальцах, и то с трудом. Даже сколько точно ему лет сосчитать не может, путается, но меньше тридцати на сколько — один или четыре года есть же разница?
Лембит мотнул головой и тихонько рассмеялся — у него, как и у многих «попаданцев», началось «психическое безумие», которое можно назвать «мессианством» с «громадьем наполеоновских планов». Будто он самый умный в этом мире, благодаря тому, что знает точный ход истории. А вот и не хрена подобного, по всей морде горчицей густо намазать, чтобы не прижмуривался от привалившего счастья. Он может только предполагать, что все им прочитанное имеет тождественность с этим миром, которого он совершенно не знает, и может лишь предполагать — а это совсем другое дело!