Огненный лис

— Ладно. Заканчивайте. — Куря холодно и без жалости глянул на копошащегося в грязи полковника. Сплюнул и побрел к берегу, потом все же обернулся:

— Только поаккуратнее!

Оставшиеся весело и возбужденно зашевелились.

Как раз вернулся и тот, которого посылали на катер — в руках он тащил пластиковую канистру:

— Извини, мужик… Ты пока тут с Яшей в подвале валялся, провонял весь. Надо бы умыться. А то как тебя везти-то обратно, вонючего? Это, понимаешь ли, дискомфорт получается!

Парни заржали от незнакомого иностранного слова, а на голову лежащему полилась бесцветная, пахучая жидкость.

— Ребята, милые, не надо!

— Да не юли ты, падла… — Тот, что с канистрой, хотел, чтобы ни одна капля бензина не пролилась мимо. — Не крутись, сказано!

— Не надо! За что? Куря же обещал!

Щелкнула, затворяясь, решетка.

Кто-то чиркнул спичкой, и через несколько секунд все в жизни полковника Валерия Максимовича Заболотного было кончено…

Вернувшись в город, Курьев распустил свою команду по домам.

Потом из ближайшего телефона-автомата набрал номер Булыжника и вкратце обрисовал ситуацию.

— Ты где? — Помолчав, спросили на другом конце линии.

— У метро.

— Срочно приезжай! Жду…

— Понял. Сейчас буду, — Курьев положил трубку.

Однако, прежде чем выйти из будки, он набрал ещё несколько цифр. И несмотря на то, что ответил серьезный мужской голос, спросил:

— Антонина? Это я. Надо бы встретиться.

ЧАСТЬ СЕДЬМАЯ

Глава 1

Еще до обеда Спиригайло уехал из управления по служебным делам и в свой кабинет вернулся только под вечер. Музейная дверь была заперта изнутри на защелку, но дежурный сержант срочной службы сказал, что товарищ директор совсем недавно выходил поблевать в коридор.

— И как он?

— Намного лучше, — вздохнул сержант. — Пива требует.

— Передайте, чтоб завтра ровно в девять тридцать был у меня. Побеседуем… Поняли?

— Есть! Обязательно передам, как проснется.

Спиригайло покачал головой и направился к себе.

Сейчас эту пьяную скотину Ройтмана вызывать на ковер не имело смысла все равно ничего не соображает. Но когда он придет в себя… Хватит! Хватит либеральничать. Должна же быть какая-то грань, какие-то представления о чести мундира, об элементарной дисциплине в конце концов.

— Вплоть до увольнения из рядов… — зло пробормотал Спиригайло, накручивая диск аппарата внутренней связи.

У Заболотного никто не отвечал.

— Странно!

Как правило, полковник уходил домой одним из последних — таков был издавна принятый в управлении стиль руководящей работы. Но откуда Семену Игнатьевичу знать, что шеф его и покровитель никак не может снять трубку, ибо вот уже несколько часов, как превратился в комок обгоревшей, обугленной, мертвой плоти?

Не знал этого Спиригайло. Даже не догадывался.

А потому, выждав несколько длинных, протяжных гудков, надавил на рычаг и вышел из кабинета:

— Черт его знает…

Миновав опустевший к вечеру ковровый лабиринт коридоров, он остановился напротив двери Валерия Максимовича:

— Разрешите?

Постучал, подергал ручку — никого. Спустился вниз:

— Полковник Заболотный уходил?

— Да, ещё днем, — доложил старший лейтенант с повязкой дежурного. Больше не возвращался.

— Звонил?

— Нет. При мне не было.

— Ладно. Я тоже пойду. Если что — звоните домой!

— Есть, — пообещал офицер.

Спиригайло вернулся к себе, опечатал сейф и вскоре покинул здание управления.

На Литейном еле втиснулся в троллейбус. Час пик, по идее, миновал, но общественный транспорт ходил так медленно, плохо и редко, что народу в салон набивалось — не продохнуть.

— Разрешите… Простите!

В такой давке трудно остаться вежливым. Тем не менее, на одной из остановок Семен Игнатьевич попытался помочь навьюченной туристским рюкзаком бабуле втащить в дверь тяжеленную коробку из-под бананов:

— Подсоби, милок!

— Конечно, секундочку…

Куда там! Дернул разок, другой — ни в какую. Только кольнуло что-то в заднице, засвербило, напомнил о себе застарелый геморрой.

— Ох, милок, я сама лучше!

Ухватила бабка, потянула, двери закрылись — и коробка аж на середине троллейбуса.

В метро оказалось свободнее, но тоже… Зажали товарища Спиригайло, притиснули между арбузоподобными сиськами ароматной дамочки и тощими лопатками вцепившегося в поручни бомжа — так и ехал до Веселого поселка.

Поднявшись по эскалатору, Семен Игнатьевич по многолетней традиции выпил пива — в ларьке за углом торговали финским, баночным, но он купил «Балтику», третий номер, потому что был патриотом. К тому же, так получалось дешевле и больше.

Настроение выправилось, но ненадолго. У самого входа в парадную, поперек дороги распластался здоровенный кобель без признаков породы и намордника.

Что такое? Откуда? Псина была точно не местная, Спиригайло видел её впервые в жизни.

Будто почувствовав замешательство человека, кобель рыкнул лениво, поднялся и подковылял к ботинкам Семена Игнатьевича. Обнюхал их, пару раз вильнул хвостом и неожиданно поднял лапу.

Спиригайло даже не успел отскочить:

— Пошел вон! Пошел!

Псина затрусила, не оборачиваясь, к проходному двору, а он зачем-то перекрестился и глянул по сторонам. Вроде, никто не видел…

Неожиданно пришла уверенность: домой идти нельзя. Семен Игнатьевич даже не стал утруждать себя поиском причин — помешкал немного и зашагал обратно, к метро.

На ходу Спиригайло вытащил из кармана помеченных собачьей струйкой брюк деньги. Пересчитал. Он и без того прекрасно знал содержимое своего кошелька, но все же проверил купюры в смутной надежде, что там их вдруг оказалось гораздо больше, чем было с утра.

Но — нет. Сумма наличности даже уменьшилась на стоимость одной-единственной бутылки пива.

— Ничего. Ничего…

В квартире у Семена Игнатьевича деньги имелись, и немалые. Лежали они, припрятанные в тайничок под шифоньером, в ожидании хозяина, но идти за ними не позволял обострившийся инстинкт самосохранения. Отчего-то боязно становилось от одной мысли о своих «аппартаментах», хоть и было там все привычно, уютно, обустроено собственными руками и заботами супруги.