Огненный перевал

С помощниками я определился.

— Ксения! — позвал я, не оборачиваясь.

И услышал, как она молча подошла.

— Твоя задача: проведи ревизию всех медикаментов и перевязочного материала. У кого что осталось…

— Проверю… — согласилась Ксения.

Она вообще-то знала, когда следует забыть про свою боль и работать. Особенно если цель перед собой видела. А сейчас она цель видела — что-то совершить под моим командованием, чтобы это, во-первых, отразилось на наших отношениях, во-вторых, могло бы дать толчок к высокой оценке моих действий со стороны командования. Она еще не верила и не осознавала до конца, что ее мои служебные дела уже могут не касаться. Много раз уже наша совместная жизнь была, казалось, полностью разрушена, но все восстанавливалось. Она надеется, что восстановится и сейчас. Но я-то знаю, что не восстановятся…

— «Аптечку» в вертолете оставили, ротозеи…

— В «аптечке» ничего не осталось, — заметил младший сержант Ярков.

— Таблетки. Кетонал, например… Еще с десяток таблеток. Возьми в общую базу, — подал я пузырек с оставшимися таблетками Ксении. — Они хорошо от боли помогают. Действуй! Рабочая команда: за мной!

Тропа по склону проходила как раз по оконечности нашего компактного лагеря-лазарета. И с любой стороны можно было ждать опасности. Но с верхним по ущелью направлением было все ясно, там была основная опасность от боевиков из полевого лагеря, но там же были и основные наши силы сосредоточены во главе со старшим лейтенантом Воронцовым. И если бы эти силы пропустили противника — а пропустить его они могут только в том случае, если они сами погибнут, — то и нам было бы надеяться не на что. Но здесь ситуация была относительно ясна. А вот что творится в нижней части — я не знал. И потому первый бруствер решил возводить прямо поперек тропы именно там, со стороны, в которую удалились отец Валентин и лейтенант Соболенко.

Про свои содранные ладони я уже забыл полностью. Не до того как-то было. И перевязанными руками работать можно было вполне. Я подносил наиболее крупные и удобные с моей точки зрения камни для возведения кладки; один из солдат, у которого вся голова была в крови, носил камни поменьше, а второй, сидя на уже уложенных камнях, укладывал другие, придавливая их как можно плотнее и даже просыпая щели собранной здесь же каменистой землей, и эту землю рукояткой ножа, а в самых тонких местах и лезвием утрамбовывая, чтобы камни не шатались. Стена получалась плотная. При толщине сантиметров в шестьдесят-семьдесят она имела высоту в полметра, а ближе к краю тропы и восьмидесяти сантиметров достигала. И даже амбразуры мы камнями выложили.

Я моментально взмок от такой работы, но, к счастью, мелкий и частый, тугими струями идущий дождь полил и слегка охладил тело. На прилипшую одежду я внимания старался не обращать, а когда внимание на что-то не обращаешь, это не мешает.

Хорошо, что мы со старшим лейтенантом Воронцовым выбросили из вертолета полотна брезента, которым укрывали грузы. Иначе нашим раненым пришлось бы под дождем мокнуть. Это не всегда приятно. Мне в работе это приятно. А им приятно не должно быть.

Единственное, что мне мешало, — возвратившаяся боль в голове. Каждый наклон за камнем давался с трудом, и в голове начинал гудеть большой набатный колокол. И после того как я ставил камень рядом со стеной или на стену бруствера, мне приходилось останавливаться и с силой сдавливать голову больными ладонями. Ладони были грязные, бинты изорвались, и лицо у меня тоже, наверное, было грязное, потому что я ловил взгляды солдат, и во взглядах этих была не улыбка, а маленькая искорка смешинки. Я сначала даже рассердиться хотел. Как-то не принято в армии солдатам смеяться над офицером. Но потом представил, как психанула бы Ксения, если бы заметила, что солдатам смешно на меня смотреть, и сам улыбнулся:

— Сильно чумазый?

— Есть маленько… — ответил солдат с окровавленной головой.

На этом инцидент был исчерпан. Вот бы так все инциденты исчерпывались…

* * *

До прихода отца Валентина мы закончили строить первый бруствер и успели сложить уже половину второго в противоположной стороне тропы, чтобы и верхний путь к своему лагерю перекрыть. Ко второму камни пришлось таскать издалека, и потому дело шло значительно медленнее.

Дождь к тому времени прекратился, так и не показав нам настоящую грозу, которая грохотала где-то вдалеке, но священник успел промокнуть еще раньше. И, выгляни сейчас солнце, его ряса наверняка парила бы, потому что сам он излучал настоящий жар.

— Капитан, у нас хреново дело…

— Не можете удержать? — Я оглянулся на наш лазарет, сразу прикидывая, кто сможет стрелять хотя бы лежа, если его донести до бруствера.

— Держим пока… Только держать скоро нечем будет… Патронов Господь не послал… Меня прислали предупредить…

— Соболенко командует?

— Лейтенант…

— Что он думает? Отходить будет?

— Говорит, позиция там сильная. Жалко бросать — весь узкий проход под прострелом. Они уже полтора десятка бандитов положили, сами только двоих потеряли. Их сейчас принесут сюда. Но патронов нет.

— И что же? Мне заказать их в Ханкале? — спросил я сердито. — Или здесь всем солдатам карманы вывернуть?

Сатанинские глаза священника нехорошо блеснули.

— Здесь все равно они никому не нужны. У кого есть, пусть отдадут. Там прорвутся, здесь не удержаться.

Я раздумывал над ситуацией, когда услышал идущий из нижней части ущелья шум. Это мог быть только звук вертолетных винтов. Головы подняли все. И в самом деле, маленький вертолет, скорее всего, поисковый, завис над поворотом ущелья, где-то недалеко от наших позиций. Кого он мог искать? Только нас…

2. Ширвани Бексолтанов, самодостаточный эмир

Как только вертолет опустился ниже, стало заметно светлее, хотя время от времени мы попадали в такой дождь, что он даже ветровое стекло делал совсем непрозрачным, а у вертолета нет «дворников», как в автомобиле, и стекла чистить нечем. Но дождь — не снег, вода имеет обыкновение не налипать, а стекать, и потому моменты «слепоты» вертолета были лишь кратковременными, а сама скорость полета была такой низкой, что угрозы не вписаться в поворот ущелья у нас практически не было.

Рауф чувствовал себя уверенно и спокойно, и даже что-то начал напевать себе под нос. Хорошо, что не попсу какую-то, под которую мерзкие девки на телеэкране задницей размахивают, а нормальную мелодию, наверное, азербайджанскую, потому что напевал он на азербайджанском языке, который я не понимал, только изредка узнавая слова, общие для всех кавказских народов. Такое настроение пилота говорило, что полет проходит нормально, несмотря на непогоду, и это успокаивало. Но все-таки мы летели не в космосе, где земная погода не влияет на полет, а над самой землей, и не на космическом корабле, а на маленьком вертолете, поэтому беспокойство все же оставалось.

— Входим в Змеиное ущелье, — предупредил Рауф, когда вертолет круто на бок лег и начал медленно, почти на месте, поворачивать влево. — Поворот крутой, под острый угол выходим. Ой-ей… Как же там летать… Там везде такая ширина?

— Ты там не был?

— Не дал Аллах такого несчастья на мою голову. До сегодняшнего дня…

— Это нижний вход в ущелье, — обрадовал я его. — Самое широкое место. Готовься к тому, что дальше будет местами совсем узко. Там придется подниматься выше. Но здесь сегодня большегрузный вертолет уже летел. Не испугался. И пролетел бы, если бы его не сбили.

— Нас не собьют?

— Нас ждут. Должны ждать.

— Тогда попробуем не повиснуть на деревьях.

— Большегрузный не повис. Не бойся.

— Это не есть вопрос пугливости пилота. Это есть вопрос его мастерства и дружбы со своей машиной, — сделал скромный вывод Рауф. — А вообще хороший водитель многотонной фуры может в фигурном вождении выступить лучше, чем он же на легковушке. Я на этом вертолете всего-то несколько дней. Не освоился еще полностью.

А этим сообщением уже он меня обрадовал.