Огненный шар

– Как знаешь, – согласился командир. – Там про наш отряд, в вашей истории, ничего не написано?

Жан пожал плечами:

– Может, я что-то и недоучил… В истории написано одно, что все защитники города – герои, а значит, и вы тоже.

– Плохой я командир, – признался Кузьминов. – Самостоятельно не могу принять решение. Меня перед войной послали на курсы учиться. А там всего две недели. Потом сразу на фронт. Хотели под Москву бросить, а тут своя заваруха началась, так и остался здесь.

– Нет, – возразил Жан. – Ты хороший командир, раз тебя солдаты слушают. Командир должен выслушать и другие мнения, а потом принять окончательное решение сам.

– Значит, говоришь, можно двигаться? Я пойду впереди, – сказал Кузьминов. – Ты будешь замыкающим. Если что… Возьми автомат. Стрелять можешь?

Жан улыбнулся.

– В кого попасть? – спросил он.

– Пока ни в кого не надо. На огонь будет команда, самое главное – береги патроны. Ну, вперед!

Командир встал и махнул рукой бойцам, повел их по тропинке леса.

Жан шел сзади, оглядываясь по сторонам. Теперь в его руках был автомат, который казался тяжелым, и он его постоянно перевешивал с одного плеча на другое. Впереди его шел Терехин.

– Слышь, Терехин, сколько тебе лет? – спросил Жан.

– Девятнадцать.

– Совсем молодой.

– Да ты на себя посмотри, – оглянулся солдат. – У самого за плечами лет пятнадцать, салабон.

– Ты, Терехин, глубоко заблуждаешься. Мне скоро семнадцать.

– Все равно салага.

– Слышь, Терехин, вот у тебя девушка, говоришь, была?

– Не была, а есть, – ответил решительно боец. – А у тебя?

– Конечно, и не одна.

– Врешь ты все. Как это не одна?

– А вот так. Любят все меня, поэтому и не одна.

Терехин еще раз оглянулся на Жана.

– За что тебя любить-то?

– Ты, что, не знаешь, за что девчонки парней любят? Вот деревня. Они любят их за предоставленное им удовольствие.

– Это ты что ли – удовольствие?

– Я разве плохой? Мне кажется, что я и тебе нравлюсь, – уже давился от смеха Жан.

– Мне? С чего это ты взял?

– Да просто так. Вот кажется мне, и все тут.

– Когда кажется, тогда крестятся, – заметил Терехин.

– Слышь, Терехин, вот смотрю я на твои ноги, которые мелькают у меня перед глазами, кривые они у тебя.

– На свои лучше посмотри.

– У меня ровные – это я знаю точно. А твои кривые.

– Почему?

– Смотри, как сапоги истоптал. Тебе развал надо делать. Так сапог на тебя не напасешься.

– Я хоть в сапогах, а ты вообще в каких-то тапочках приперся.

– Эх ты, Терехин, это самая модная обувь, которая продается в магазинах.

– Что-то я такую не встречал нигде.

– Еще встретишь. У тебя вся жизнь впереди, – заверил Жан.

– Я не пойму, идешь, болтаешь всякую ерунду. Тебе больше делать нечего?

– Это я так просто, чтобы дорога короче казалась, – ответил Жан. – А девчонку я тебе обязательно найду еще одну.

– Иди ты со своей девчонкой. Что мне со второй делать-то?

– Во, дурак! Догадаться не можешь? Фантазии нет вообще? Я тебе потом скажу, если умом не дойдешь.

– Я и без тебя как-нибудь разберусь. Болтун ты, как тебя там…

– Жан.

– Вот именно, Жан. Имя-то какое-то ненашенское.

– Привыкнешь. Так искать тебе девчонку или нет?

– Прямо здесь, в лесу? – удивился Терехин.

– Здесь я только Бабу-Ягу могу тебе найти. Ты же не станешь с ней целоваться?

Терехин молча покачал головой, потом сказал:

– Лучше себе найди. Я смотрю, у тебя из твоих штанов так все и выпирает.

– Это джинсы, а не штаны. Тоже мне, колхозник.

Жан оставил солдата в покое и стал внимательно всматриваться в темноту.

Прячась за деревьями, отряд медленно продвигался вперед. Вот они уже прошли искореженную железную дорогу, спустились с насыпи вниз…

Кузьминов оглянулся назад, чтобы убедиться, что все на месте, как неожиданно с двух сторон зажглись яркие прожектора, направленные на бойцов.

– Ложись! – закричал командир, но перекрестный огонь сразил сразу человек двадцать.

Мгновенно все стихло, и Жан поднял голову.

– Что это было? – прошептал он рядом лежавшему Терехину.

– Засада.

– Где командир? Жив?

– Откуда мне знать, – ответил солдат.

– Будь здесь и не шевелись. Я поползу вперед, посмотрю.

Жан, упираясь локтями в сырую землю, стал продвигаться вперед, спрашивая каждого бойца о командире.

– Он где-то впереди. Куда ты, пацан, лезешь? – ворчал кто-то.

– Лезут на бабу, а я ползу. Собери свои кости и дай дорогу. Где Кузьминов? – снова спросил Жан.

– Вот он, здесь. Его, кажись, ранило, лежит.

Жан прибавил ходу и оказался рядом.

– Егор, – тронул он командира за плечо. – Егор, ты жив? – Жан перевернул его на спину.

Простреленная грудь Кузьминова еще кровоточила. Жан с ужасом понял, что он убит.

Он со всей злости ударил кулаком по земле и до боли сжал зубы.

– Ну, суки, – прошипел он и оглянулся на лежавших бойцов. – Приготовились, мужики, к бою. Нечего землю греть. Еще один рывок, и мы у наших. Стрелять во все стороны, чтобы противника сбить с толку. – Жан почувствовал, как все в нем затряслось. Непонятно было, от страха или от ненависти, но он нашел в себе силы, поднялся и, взмахнув рукой, встал во весь рост, открыл огонь из автомата в разные стороны.

– Тут уже недалеко! – закричал он и помчался вперед.

Где-то в кустах зазвенели стекла прожекторов, закричали растерявшиеся фашисты.

Жан оглянулся назад и увидел Терехина, который не отставал и бежал рядом.

– Молодцы, за мной! Впереди Питер, тьфу ты, Ленинград! Он нас ждет. Вперед, Терехин, останешься в живых, я тебя расцелую.

– Вот этого не надо, – переводя дыхание, предупредил солдат.

– Как это не надо, надо!

Терехин тоже вел огонь куда-то в темноту.