Огненный скит.Том 1
Шрифт:
Выпив для «сугрева души», как он выразился, ещё две стопки, Мухомор стал собираться уходить. Райка не оставляла его задержаться, посидеть, наоборот, как смекнул Степан, она хотела побыстрее выпроводить его. Какой-то чертёнок, обосновавшийся внутри, дёрнул Степана и он, порываясь встать, сказал:
— И я с тобой.
— Сиди, — не глядя на него ответил Мухомор. — Мне с тобой не по пути.
— Ты разве не в подвал?
— Нет, — отрезал Мухомор и выбрался из-за стола.
Степан опустился на прежнее место. «А на черта мне идти в подвал? — кружил хмель голову. — Что я там мышей не
— Ты не балуй его, — донёсся голос Мухомора. — А не то он мышей не будет ловить.
— Ты мал меня учить.
— Я не учу. Он нам для дела нужен.
— А мне для тела, — рассмеялась Райка, и Степану почудилось, что она подтолкнула Мухомора, чтобы он поскорее перешагнул через порог.
Хлопнула дверь. Лязгнул вставленный в пробой крючок. Вошла Райка, села на прежнее место, поправила платок на плечах.
— Ещё выпьешь? — спросила она.
Степан повел бровью.
— А чего не выпить.
Ему вспомнились слова Мухомора, что три года Райка жила одна после смерти хахаля, тоже вора, которого прибили сокамерники в тюрьме, и всем подкатывающимся к ней давала от ворот поворот. А вот пацана привечает. Хотя какой он пацан. Отношение к нему Райки поднимало его в собственных глазах. И ему хотелось казаться круче, чем он был на самом деле.
— Вот это другой разговор, — проговорила Райка. — Ты только закусывай, а то лыка не будешь вязать, как в прошлый раз.
Степан покраснел, но ничего не сказал.
— Ты давно сбежал? — спросила она. — Если не врёшь, конечно, что был в лагере.
— А чего мне врать! Давно. Прошлой осенью.
— Чем же ты питался в тайге?
— А чем придётся. Что добуду, то моё.
— Ну так сейчас поешь по-людски, — ответила она, накладывая ему в тарелку студня.
Она поняла, что ему не хочется говорить о том времени и не стала больше расспрашивать.
Степан выпил ещё. Самогон раскрепостил мозг и тело. Всё кругом стало казаться в ином свете. Он смотрел на круглое Райкино лицо, на глаза, одурманенные затаённым чувством, на полушария грудей, выпиравших из платья, и сладостное томление охватывало его существо, и ему уже не казалось, что он зря сюда пришёл, а казалось, что он веки вечные знает и Райку, и этот дом, и всё, всё, всё…
Утром он открыл глаза с ясной головой. Лежал он в небольшой комнате в два окна. На них были чистые чуть отдёрнутые кружевные занавески. На подоконниках стояли цветы в глиняных горшках, которые были обёрнуты толстой белой бумагой, разрисованной то ли цветными карандашами, то ли акварельными красками. Дурманяще пахло геранью, ещё чем-то приятным. Степан принюхался: запах жасмина издавали пуховые подушки, лёгкие и почти невесомые, в которых утопала его голова. Пол был вымыт недавно, пока он спал, и от него веяло свежестью.
Степан помнил, что вчера, выпив очередную стопку, его потянуло на геройства: он облапил Райку и ни слова не говоря, повлёк в тёмные комнаты.
Райка не сопротивлялась, наоборот, они жадно целовались, стараясь теснее прижаться друг к другу. Степан молчал, Райка приглушённо смеялась. Она и увлекла его в эту комнату. Он вспомнил, как они бросились на кровать, мягкую и широкую, он суматошно раздевался, она помогала ему…На стене висели ходики. Он взглянул на стрелки. Они показывали пять часов. Степан ужаснулся, подумав, сколько же времени он проспал, но тотчас понял, что ошибся — часы стояли. Он захотел встать и одеться, и осмотрелся: его одежды не было, но на стуле рядом с кроватью лежало чистое бельё.
— Переодевайся, — сказала, входя в комнату Райка. Она, видимо, следила за ним. — Я твою одежду сожгла. Купила тебе новую…
Степан не вставал. Райка усмехнулась, показав два ряда мелких белых зубов, наклонилась, притиснув его грудью, чмокнула в глаз, и, запахнув халат, удалилась.
— Быстрей вставай, — донесся её голос до Степана. — Завтракать будем.
— А сколько натикало? — спросил Степан.
— Поздно уже. Одиннадцать скоро.
Степан надел чистое, припасённое Райкой бельё, пахнувшее мылом и свежестью, свежую рубашку и шерстяные новые брюки.
— Ну-ка покажись! — Она вошла в комнату и оглядела его: — Иди к зеркалу, посмотрись, какой стал. — Она бесцеремонно вытолкала Степана из спальни. — Теперь тебя никто не узнает в новой одежде. А то в отрепьях каких-то ходил. Стыд и срам. В парикмахерскую сходишь. Там космы немного пообстригут, а то патлы в разные стороны торчат…
Степан тоже себя не узнавал. Оставшись довольной увиденным, Райка прошла на кухню и позвала его:
— Проходи, а то всё стынет.
На столе стояла бутылка водки, самовар, вазочка с мёдом, пироги, глубокая сковорода на ножках с ручкой, полная жёлтого, нарезанного соломкой картофеля, жаренного с салом и печёнкой.
— Садись. — Она сдвинула стопки.
— Я-я-а-а…
— Не отказывайся. Сегодня праздник. Я сама налью. — Она взяла бутылку.
— Сегодня праздник? — Он вскинул глаза.
— Праздник.
— А какой?
— Тебе нечего знать. Праздник и всё. Ты пей. Много будешь знать…
Степан не стал отказываться — в праздник не грех и выпить, тем более, что он уже начал привыкать к каждодневному возлиянию, выдохнул и проглотил содержимое стопки.
— Вот так-то лучше, — проговорила Райка и поднесла свою рюмку к губам.
— Мухомор когда придёт? — спросил Степан, приступая к еде.
— Это ты Захара Мухомором прозвал?
— А что не похож?
— Похож. А зачем он тебе? Теперь у тебя своя дорога. Что плохо у меня?
— Это ж какая у меня дорога? — спросил Степан, внимательно глядя на Райку.
— Потом разберёмся.
— А после «потом»?
— Я ж тебе сказала — там видно будет.
— Мне документы нужны.
— Будут тебе документы. Чего ты переживаешь.
— Когда делом докажу, как сказал Веничка?
— Ты не Веничке будешь доказывать.
— А кому же?
— Мне, — отрезала Райка и мягче добавила: — Прекрати этот разговор, а то я рассержусь. — Она взяла его голову двумя руками, притянула к себе и смачно поцеловала в губы. — Ну иди ко мне, голубь ты мой! Иди!..