Огненный скит.Том 1

— Вот это суслик. — Федька сдвинул кепку на лоб. — Молод такие деньги зарабатывать.

Федька привык, чтобы его слушались. Если он видел, что идут поперёк его воли, он при помощи угроз, а то и побоев ставил взбунтовавшего на место. Особенно это случалось на Севере, куда он ездил с бригадой шабашников калымить на целый месяц, а то и на два. Он был бригадиром, «бугром». Ребята попадались разные — и хлюпики, и бывшие из мест не столь отдалённых, некоторые ершились, если что было не по их нраву, но Федька быстро восстанавливал порядок, хотя у кое-кого после этого крошились зубы. Он привык обращаться с напарниками таким же образом и здесь. Поэтому ему не понравилось, что его ослушался сосунок, салага. Мало, видать, ему дали! Как заклинило молодого. Учить надо таких!

— Значит, десятку захотел? — Федька приблизился к Колодину.

— Захотел, — прищуривштсь, ответил Колодин. Ответил и сам не понял, его куда-то несло не в ту сторону. Он не хотел перечить Федьке, но так выходило.

— А если не дам?

Борис хотел сказать, что не нужна ему десятка, пусть он подавится ею, а ответил совсем другое:

— Хозяину скажу, что ты у него цемент воруешь.

— Скажешь? — ощерился Федька и взял длинную жердь, приставленную к пристройке: — Изуродую как Бог черепаху!

В ином случае, Борис бы отпрянул в сторону, а тут придвинулся к Старикову:

— А ну-ка ударь! Ударь!

— Вот дуралей, — осклабился Федька, увидев вскользь, что к их разговору прислушивается хозяин. — Шуток не понимаешь.

Он взял лопату и запел:

Мальчишка беспризорный,

Парнишка удалой.

Весёлый и задорный

С вихрастой головой.

Хозяин снова склонился над кустом смородины, орудуя секатором.

Форсил татуировкою,

Нырял вразрез волны.

И рваною верёвкою

Подвязывал штаны.

Допев песню до конца, он поднял обломок кирпича и с силой швырнул в яму.

— А я не дам тебе четвертной, — сказал Колодину. — Не дам. Ни за что…

— И не давай. Нужны мне твои деньги.

— Утихни. Гарцуй цемент. Я сам мешок отнесу. Ты ничего не видел. Понял?

— Как же не видел, если видел…

Федька кинул лопату и выпрямился:

— Тогда знаешь: катись на все четыре стороны. Или работаешь, или…

Борис вытер руки о джинсы, подобрал с земли курточку и резко повернулся к Федьке.

— Счастливо оставаться! Приплюсуй и себе мой четвертной.

Он хлопнул калиткой. Федька слышал, как затарахтел мотор мотоцикла.

Поехал Колодин не прямой дорогой, а через речку. На лесной укатанной дороге было прохладно. По бокам росли громадные папоротники, обтянутые паутиной, а кусты бузины с цветущими пупонами источали приторный ни с чем не сравнимый аромат. Он выехал к реке, объехал высокий песчаный обрыв. Под колёса стелилась влажная ложбина. Вода в реке, зеленовато-тяжёлая вблизи от тени кустов и зеркально-ослепительная вдали, казалось, застыла. Веяло прохладой и сладковатым запахом свежескошенной осоки. Осока была разбросана по лужку, беловато-зелёная, и ветер, налетавший нежными тёплыми порывами, небрежно её шевелил.

У глубокой канавы, заложенной старыми осиновыми с облупившейся корой жердями, Борис слез с мотоцикла и стал толкать его вперёд — жерди разъезжались, и колёса пробуксовывали.

Слева затрещали кусты. Борис обернулся. С бугра, прямо на него, с красным обветренным лицом, загребая песок ногами, скатывался Федька. Он нёсся молча, выбрасывая вперёд колени, и его плотный голый торс мощно разрезал воздух. Колодин от неожиданности этого зрелища остановился, и молча смотрел на приближавшегося «бугра».

— Ну что, помощничек, — рявкнул Федька, подлетая к нему.

Сильный удар снизу потряс Бориса. Он выпустил руль мотоцикла и повалился в траву. Удар был неожиданным, и Борис не был готов к нему.

Когда он поднялся, Федька прохрипел:

— Будешь знать, как шабашку разорять!

И снова ударил уже под дых. От боли Борис согнулся и в этот момент тяжелый удар в челюсть потряс его.

«Как бьёт!» — успел подумать он, валясь на траву.

Он не хотел вставать: в голове шумело, и разноцветные блики играли в глазах, но стал подниматься — сначала на колени, а потом выпрямился во весь рост. Когда поднялся, увидел налитые кровью глаза Старикова. «А ведь они зелёно-серые», — почему-то отметил он.

Ему хотелось ответить на этот налёт, тоже ударить по наглой и сытой роже, но сил не было. Он стоял, покачиваясь, когда Федька вплотную приблизился к нему. Борис, не в силах, пошевелить ни рукой, ни ногой, плюнул ему в лицо. Федька ударил его в живот. Борис опять выпрямился и опять плюнул. Следующего удара он не ощутил. Сладкая слюна заполнила рот, и небо качнулось вместе с облаками.

Пришёл он в себя от какой-то мелодии. Открыл глаза, а это, оказывается, птичка сидела на ветке над ним и жалобно выводила: «фьюить, фьюить». Борис качнул головой. Птичка перелетела на другой куст и снова засвистела. Когда она взмахнула крылышкми, он увидел, что изнутри они бледно-розового цвета. Она опять пропела: «фьюить»…

Он приподнялся. Болел живот, саднила скула и губа, хотелось пить. Прихрамывая и ощущая тошноту во рту, подошёл к реке. На её середине кверху колёсами торчал его мотоцикл.

Колодин посмотрел на часы. Стекло было разбито, и стрелок не было, поэтому определить, сколько времени он провалялся без сознания, было трудно. Он спустился с берега, зачерпнул в горсть воды, омочил лицо, отчего больно защипало кожу, сделал два глотка и, через силу, цепляясь за траву, выбрался обратно. Присел на берег, потрогал прокушенные губы и тихо заплакал, размазывая слёзы по лицу. А может, это были не слезы, а речная вода.

1985 г.

Родионыч

Городишко здешний с первого разу мне не понравился: невелик, разбросан. Везде стройка — траншеи, кучи песка, щебня, горы глины. К новым многоэтажным зданиям сиротливо жмутся маленькие деревянные домишки.

Из числа молодых специалистов я прибыл на завод последним, и места в общежитии все были заняты.

— Пока устроитесь в частном секторе, — сказал главный инженер, — поживёте несколько месяцев, а там переведём в новое общежитие.

И я пошёл искать себе комнату. Так очутился на улице Ореховой перед домом одной старушки. Однако оказалось, что путь мой был напрасным. Провожая меня, женщина со вздохом повторяла:

— И рада была бы, да нету. У меня всё сдадено. Шестерых квартирантов держу.

Я уже было взялся за ручку калитки, когда она остановила меня:

— Постой-ка! Вот что я тебе, голубь, присоветую: зайди-ка ты через дом, вон туда — видишь крышу, — она указала рукой поверх забора. — Может, Филипп Родионыч сдаст тебе комнатёнку. Чай, одинок?