Огненный волк
Шрифт:
– Может, другой кто? – с надеждой спросил Брезь. – Мало ли у нас парней? Вон, брат Заренец чем плох? Он и старше, и удалее меня.
– Не дано Заренцу владеть священной рогатиной, она ему не подчинится. Или ты – или никто, так боги сказали. Да ведь твой колодец за тебя никто не выроет. Не хочешь – сиди, где сидишь.
В последних словах Еловы было насмешливое презрение, но Брезь его не заметил. Разобравшись наконец в ее речах, он вздохнул свободней. Что там вздохнул – словно медведь его давил да вдруг выпустил. Никто не заставляет его бросить родню и любимую невесту и бежать неведомо куда, неведомо зачем. Ему можно и остаться дома. Боги позволяют выбрать – и Брезь сделал свой выбор без колебаний.
– Я роду не скажу, – прервала молчание Елова. – А то силой погонят.
– Да я решил, – с облегчением ответил Брезь. – Не надо мне ничего, только бы на Горлинке жениться. Так что, матушка, – можно?
– Да женись, – безразлично бросила Елова, словно утратила к нему всякий интерес. – Вы не родня.
– Спасибо, матушка! – от души сказал Брезь и низко поклонился. – На сговор приходи!
И он пошел прочь. Елова проводила парня безразличным взглядом и стала пошевеливать веточкой в остывающих углях. Оживший огонек осветил ее гадательные амулеты, причудливо разбросанные по полу. Ведунья знала еще кое-что, чего не сказала никому.
Добившись желаемого, Светел в тот же день с двумя отроками поехал обратно в Чуробор. В этот раз его поход оказался коротким, но удачным как никогда. Священная рогатина, от конца ратовища до острия обмотанная от чужих глаз серой холстиной, была прикреплена к его седлу, и Светел то и дело опускал руку, проверяя, на месте ли она.
Вешничи всей толпой провожали его, а вернее, Оборотневу Смерть, женщины и старухи причитали, словно у них увозили кого-то из близких. Мужчины хмурились, кто-то уже жалел о решении, но идти на попятный было поздно. Опасаясь осуждения соседей, Берестень строго запретил рассказывать другим родам о потере. Боги помилуют, до весны других упырей не объявится, а на медвежий лов можно и с простой рогатиной сходить.
Дружина полюдья еще на одну ночь оставалась у Вешничей, а завтра должна была отправиться дальше вверх по Белезени, обычным путем. Теперь ее предстояло вести боярину Туче. Это был прежний кормилец и наставник Светела, который до сих пор сопровождал его в походах и давал советы. К чести Светела, он не воображал себя умнее всех и внимательно обдумывал советы Тучи. Из всей дружины один Туча знал о поисках священной рогатины, знал и о том, для кого она предназначена. Теперь боярин присоветовал Светелу сказать, будто он получил спешную весть и должен сам везти ее князю, а к Оборотневой Смерти внимания не привлекать, как будто захватил ее заодно. Светел так и поступил. Несмотря на близкую ночь, он простился с Вешничами и пустился в путь.
Светел был благодарен Туче за советы, но именно теперь был рад расстаться со своим наставником. То, что он задумал, осторожный и осмотрительный боярин никак не одобрил бы. Он слишком давно был молодым и давно забыл о власти над людьми ласковой богини Лады, нередко одолевающей и мудрого Сварога, и неукротимо-воинственного Перуна, и бережливого Велеса. Пусть задерживаться с рогатиной было безрассудно – Светел не мог просто так покинуть эти места. Теперь, когда Оборотнева Смерть была в его руках, все его помыслы устремились к Горлинке. Он ехал к Моховикам, желая хотя бы еще раз увидеть ее и раздумывая, что теперь делать. Конечно, лучше бы сначала отвезти рогатину в Чуробор и даже разделаться с оборотнем, а уж потом заняться сердечными делами. Но ждать нельзя – у девушки есть жених. Уже через несколько дней она может оказаться замужем. Но посвататься самому? А если она любит этого своего жениха и не захочет его оставить? Какой позор для княжеского брата – свататься к простой девке из лесного рода и получить в ответ пустое веретено! [4]
4
Намек на одну из форм сватовства: на посиделках парень дает девушке вырезанное им самим веретено, и если она согласна выйти за него замуж, то в конце вечера возвращает веретено с пряжей, а в противном случае – пустым.
Неспешно проехав
несколько верст, разделяющих займища Вешничей и Моховиков, Светел в сумерках оказался перед дубравой, укрывающей тын. Здесь он тоже поведал Взимоку свою выдумку о срочной вести для князя и милостиво согласился остаться переночевать.– Хочешь, боярин, почивать ложись, а хочешь – в беседу тебя проведу, – после ужина предложил ему старейшина. – Мы нынче вечером без гостей, так хоть послушай, как наши девки поют. Все тебе веселее будет!
Статный княжеский брат с открытым лицом и чистым взглядом голубых глаз был совсем не то что смуглый огненноглазый княжич-оборотень, оповещающий о своем приближении волчьим воем. Светелу Взимок не боялся показать хоть всех своих девок. Пусть видит, что и Моховики не хуже других. А при надобности поможет чем-нибудь…
В беседе среди охапок обтрепанного льна сидели четыре девушки-Моховушки, несколько девочек-подростков, кого матери не загоняли спать так рано, несколько парней чинили сети, строгали ратовища, занимались другой сидячей работой. Светел уселся в стороне, подальше от огня. Сначала его дичились, потом про него позабыли, и болтовня потекла дальше.
Горлинка тоже была здесь, и Светел нашел ее взглядом, едва шагнув через порог. Она сидела в стороне и не принимала участия в общем разговоре. Девки чесали лен, а она подшивала полотенце, ловко и привычно двигая иглой, и лишь изредка поднимала глаза на сестер и братьев, если кто-то окликал ее. Дождавшись, когда на него перестанут обращать внимание, Светел незаметно подсел к Горлинке. Другого случая обменяться с ней хоть словом, наверное, уже не будет.
– Что же ты, красавица, от сестер отбилась? – ласково спросил он, любуясь ее лицом.
Горлинка бросила на него короткий смущенный взгляд.
– Почему же отбилась?
– Все лен чешут, а ты убрус шьешь. Или уже приданое готовишь?
Румянец сильнее зарозовел на щеках девушки.
– Всем пора бывает приданое шить, – тихо ответила она. – Может, и моя пришла.
– Пришла? – настойчиво расспрашивал Светел. – У тебя уж есть жених?
– Нет еще, да, может, будет, Мать Макошь даст.
Горлинка постаралась незаметно спрятать левую руку, но Светел, уловив ее движение, заметил отсутствие невестиного обручья, и вся кровь будто вскипела в нем. Она уже отдала обручье! Значит, вот-вот будет сговор! Еще немного – и он потеряет ее невозвратно.
– Какого же тебе надо жениха? – стараясь сдержать раздражение и тревогу из-за грозящей его счастью опасности, спросил Светел.
– Какого Макошь даст, такой и будет.
Горлинку смущали его вопросы, его настойчивый взгляд, она не понимала, к чему чуроборский боярин завел с ней разговор. И, уж конечно, она не собиралась рассказывать ему о своих сердечных тайнах и надеждах. Пока их с Брезем не обручили по обычаю, никому не нужно об этом знать, особенно чужим.
– Какого же она здесь тебе даст жениха? – не унимался боярин. – Оратая какого-нибудь? А что бы ты сказала, если бы я к тебе посватался?
Светел вдруг взял ее за руку и склонился к ней, ожидая ответа. Изумленный взгляд Горлинки встретился с его взглядом.
– Да ты смеешься… – начала она и поняла, что он вовсе не смеется.
А Светел придвинулся к ней ближе и горячо зашептал:
– Я тебя как увидел у Вешничей, так в тот же час полюбил. Много в Чуроборе красавиц, а такой нет среди них. Я тебя в жены возьму, с собой увезу, скажи только – полюбишь меня?
– Да что ты говоришь такое? – в изумлении и испуге пролепетала Горлинка, отстранилась от него, вырвала руку и кинулась прочь, бросив шитье.
А братья и сестры ничего не заметили – они горячо обсуждали, сможет ли упырь теперь, уже бесплотным духом, выходить из могилы?
Горлинка убежала к Малинке. Завтра начиналась Макошина Неделя, а на второй ее день назначена была Малинкина свадьба. Невеста целый день перебирала свое приданое и подарки будущей родне, раздумывая, не забыла ли чего-нибудь. Из дому ее не пускали, так что она всегда была рада гостям. Зато все ее мысли занимала собственная свадьба, и ей не приходило в голову спросить, отчего Горлинка так взволнована и румяна больше обычного.